Ариэль С. Уинтер - Смерть длиною в двадцать лет
Ви сказала это нарочно, чтобы уколоть меня побольнее. Она часто так делала, и это срабатывало, каждый раз эти обидные слова сдавливали меня, словно клещами, все больнее и больнее.
– Это куда же ты клонишь?
– Карлтон сегодня утром посадил жену на самолет до Палм-Бич. Так что мы с ним несколько дней можем побыть вдвоем. – Она усмехнулась. – Нет, если с тобой, то втроем. – Она встала, прошла в другой конец комнаты и, открыв шкаф, достала черное обегающее платье. Держа плечики перед собой, она придирчиво разглядывала платье.
– Ты на ночь-то вернешься сегодня? – спросил я.
– А тебе прямо неймется это знать? – усмехнулась она, натягивая на себя платье.
В груди у меня все сжалось, и моя злость переросла в тревогу. Только что я ненавидел ее, а уже в следующий момент понял, что не смогу прожить без нее ни дня.
– Ви, пожалуйста, возвращайся обязательно! Я не вынесу тут один!
– А ты и не выноси. – Она облачилась в платье, и оно красиво легло по ее фигуре. – Пойди, прогуляйся. Найди себе какую-нибудь шлюху или бросься с моста, я не знаю, мне все равно. – Она разгладила на себе платье и повернулась ко мне спиной, чтобы я застегнул молнию сзади.
Я встал, подошел к ней и стал осторожно застегивать молнию.
– Я серьезно, Ви. То, что происходиту нас с Джозефом… – В глазах у меня защипало, в горле встал тугой ком. – У меня больше нет никого и ничего, а мой родной сын… даже не хочет со мной разговаривать. Ты просто не знаешь, каково это.
– Да я даже не знаю, где мой ребенок сейчас находится, – парировала Ви, поторапливая меня жестом.
– Ну, это совсем другое. Ты же сама отказалась от него. А Джозеф… Он даже не захотел посмотреть в мою сторону, – посетовал я, закончив с молнией.
– Знаешь что, если ты так переживаешь, то я скажу тебе, что делать. – Она повернулась ко мне. – Убей его. Убьешь, и наследство достанется тебе. Все эти деньжищи будут твоими.
Ее слова меня так поразили, что до меня даже не сразу дошел их смысл.
– Деньжищи?
– Ну да. Те, что заявлены в завещании, – сказала она, теперь уже полностью одетая. – Ну? Как я выгляжу?
– Ты о чем говоришь вообще? Как можно такое даже произносить?!
Ви картинно закатила глаза и покачала головой, потом достала из шкафа маленький ридикюль, расшитый черными блестками, подошла к постели, где лежала красная сумочка, и начала перекладывать из нее в ридикюль разные вещицы, среди которых были бумажник и флакон духов. – Ну ты хоть теперь снова пьешь. Слава богу, хоть что-то изменилось к лучшему. – Она достала из сумочки свой миниатюрный пистолетик с перламутровой рукояткой, подаренный ей Карлтоном.
– А это тебе зачем?
– Карлтон не любит, когда я без него хожу. А где мои ключи?
– Послушай, Ви, Джозеф…
– Да ладно тебе, расслабься, я же пошутила! – Она бросила выпотрошенную сумочку обратно на постель. – Черт, ну где же мои ключи? – Она поискала на туалетном столике, потом покачала головой и захлопнула ридикюль. – Ну и ладно, какая разница, где они. Все равно они мне больше не понадобятся.
Ви продолжала собираться, а у меня все больше и больше сжималось горло. От предложения убить Джозефа мне стало дурно, а при мысли о ее уходе я совсем ослабел и начал придумывать, чего бы такого мне заказать себе в баре внизу, когда она уйдет.
Когда она ураганом пронеслась мимо меня к наружной двери, я крикнул ей вслед:
– Я люблю тебя!
Не оборачиваясь, она бросила на ходу:
– Я тебе уже говорила насчет этих слов. – Я услышал, как дверь открылась. – В них нет правды. – Дверь за ней закрылась, и я остался один, не представляя, что делать дальше, куда пойти и как вообще подняться с постели.
Пойти мне хотелось только в одно место – в бар. Я понимал, что это плохая идея, но мне все равно хотелось лишь одного – «Джин Рики». Я изо всех сил старался не поддаться этой соблазнительной идее, всячески внушал себе, что утром было просто исключение и что мне ни в коем случае нельзя позволить себе сорваться.
Потом я подумал, что мог бы вновь попытаться встретиться с Джозефом. Вдруг он на этот раз захочет поговорить со мной? Эта его девушка Мэри, похоже, умела улаживать отношения между людьми, и она к тому же любила мои книги. Вот мне и пришло в голову: а что, если в присутствии своей дамы он станет снисходительней ко мне? Хотя, конечно, и знал, что этого не случится, не был настолько наивен, чтобы обманывать себя. Джо просто подумал бы, что я пытаюсь примазаться к деньгам Куинн, и, возможно даже, он был бы прав.
Кстати, о деньгах. О деньгах тоже надо было подумать. Мы же все-таки рассчитывали на это наследство. Если Ви бросит меня здесь одного (а она вроде как уже бросила), то мне надо позаботиться о том, на какие деньги жить дальше. Вот помню, раньше мне достаточно было только прийти в какой-нибудь журнал и сказать, что у меня есть готовый роман (не иметь готовый роман, а только сказать, что он есть), и журнал сразу давал мне тысячу долларов аванса, и это во времена Великой депрессии. Но сейчас никто не дал бы мне денег. Потому что все знали: за последние годы я не написал ни строчки. Вот если бы я написал…
Если бы… Ха!
Но если бы я написал… то кто-нибудь из них сейчас дал бы мне денег. Огер или Пирсон, ну… кто-нибудь. Может, попробовать начать? А что, можно. Тогда я бы под это дело получил деньги и дописал бы, и вышел бы у меня новый роман. А потом можно было бы написать следующий и вообще снова взяться за романы. А что, почему бы и нет? Ведь любой издатель обрадуется возможности заполучить нового Шема Розенкранца. Так сказать, его триумфальному возвращению.
Я поискал глазами блокнот, какие всегда имеются в хороших отелях, и нашел его на телефонной тумбочке в гостиной. Я взял его и обнаружил под ним ключ с пластмассовым кружочком, где значилось «номер 12-2». Это был ключ Ви, который она только что пыталась найти. Машинально сунув его в карман, я начал искать карандаш. На телефонной тумбочке карандаша не было, тогда я принялся шарить в ящиках письменного стола и в тумбочках у кровати. Но нигде не было никакого пишущего предмета. Я даже заглядывал в ванную.
Я стоял посреди гостиной, раздраженно притопывая ногой и озираясь. Нет, я, конечно, мог спуститься и попросить карандаш у дежурного портье, но это требовало излишних усилий. И чем дольше я так стоял, тем больше сама эта идея с писаниной меня раздражала. Тем больше я понимал, что все равно не знаю, о чем писать, да в общем-то даже и не хочу вовсе.
Тогда я подошел к телефону, снял трубку и заказал себе междугородный разговор с Калифорнией. Примерно через минуту меня связали с клиникой «Энок Уайт». Связь была отвратительная.
– Алло, это Шем Розенкранц. Я хочу поговорить со своей женой. – В Калифорнии утро было в самом разгаре, и Клотильда могла быть сейчас на прогулке, если погода хорошая. Но уже через пару минут я услышал в трубке ее голос, и даже помехи на линии куда-то пропали.
– Шем, это ты? – спросила она.
Голос ее вызвал у меня тоскливое чувство.
– Клотильда…
– Ты что, пил?
Вот так – всего одно слово произнес, и она сразу меня вычислила.
– От Куинн нам ничего не досталось. У нас нет ничего, – сообщил я.
Пауза. Когда она снова заговорила, ее французский акцент зазвучал явственнее.
– Директор Филипс был к нам очень добр. Я уверена, он и на этот раз войдет в наше положение.
– Не знаю, не уверен, – сказал я, памятуя о своем последнем визите в клинику на прошлой неделе, когда директор высказался предельно ясно на этот счет. У нас оставалось время до конца месяца, а потом они должны были или выписать Клотильду домой, или перевести ее в государственную клинику.
– Но я же Хлоя Роуз! Я… Разве мое имя не делает им рекламы?
– Не знаю, не уверен, что это кого-то теперь интересует.
Голос ее стал напряженным, и я поспешил взять себя в руки, чтобы не казаться пьяным. Я не мог рассчитывать на то, что она когда-либо будет ухаживать за мной, зато я точно знал, что мне за ней точно придется ухаживать.
– Я не могу уехать отсюда, – сказала она и тут же перешла на французский: – Je n’ai pas…
– По-английски, Клотильда! Пожалуйста, говори по-английски! Я французский уже основательно забыл.
– Шем, если я уеду отсюда, это будет небезопасно для меня. Просто небезопасно!..
Я так и не понял в тот момент, что это было – угроза наложить на себя руки в случае, если ее выставят оттуда, или старая паранойя, эта давно уже парализующая ее боязнь, что кто-то нападет на нее.
– Это небезопасно, Шем.
– Знаю, дорогая.
– Может, тебе поговорить с директором Филипсом?
– Хорошо, я поговорю, – вздохнул я.
– Шем, пойми, я не могу отсюда уехать!
– Ой, а в Калверте так мило, – сказал я, стараясь отвлечь ее внимание. – Помнишь, как мы с тобой останавливались там то ли в 36-м, то ли в 37-м, ну, в общем, еще до войны? Тогда еще Джо с собой взяли. Помнишь?
– Шем, не позволяй им увезти меня отсюда!
Я выдавил из себя улыбку, чтобы мои слова звучали убедительнее.
