Юрек Бекер - Бессердечная Аманда
Обзор книги Юрек Бекер - Бессердечная Аманда
Юрек Бекер
Бессердечная Аманда
РАЗВОД (ЛЮДВИГ)
По-моему, я не требую ничего невозможного. Развод — сама по себе штука неприятная, это знают даже люди, никогда не разводившиеся. Во всяком случае, я не собираюсь приукрашивать нашу историю, не стараюсь придать ей идиллический характер. Не стану скрывать, что решение Аманды подать на развод было для меня тяжелым и совершенно неожиданным ударом. Позже, господин адвокат, я расскажу вам о своих попытках уговорить ее отказаться от своего решения. Этих попыток было немного: я очень скоро убедился в их бессмысленности. Разумеется, мне бы хотелось поскорее покончить с этой историей и обойтись, так сказать, малой кровью, однако не поймите это как готовность уступить во всех спорных вопросах. Собственно, я не хотел бы отказываться ни от одного из своих требований. Они все без исключения вполне оправданны. Я знаю, вы скажете, это разные вещи — чувствовать себя правым и быть правым. Я именно прав. Вы сами увидите, что у нас с вами больше козырей.
Итак, машину я хотел бы оставить себе. Она нам досталась благодаря ходатайству редакции. Моей редакции. И было бы странно, если бы я опять явился к начальству и сказал, что мне нужна еще одна машина. Моя профессия без машины — гроб с крышкой, Аманде же она ни к чему. К тому же она ездит так, что нормальному человеку хочется выпрыгнуть на ходу. Если бы я был ее врагом, я бы сам ей сказал: возьми машину и поезжай.
Зато на дачный участок я не претендую. Он обошелся нам почти ровно во столько же, во сколько и наш «фиат», так что его можно рассматривать как полноценную компенсацию за машину. Мне, конечно, жаль расставаться с участком, но, в отличие от Аманды, я понимаю, что нельзя иметь сразу все. Я был бы рад сказать ей: возьми все и будь счастлива. Пусть себе живет и радуется. Но самому стать ради этого нищим у меня нет ни малейшего желания!
Сказав, что я настаиваю на всех своих требованиях, потому что считаю их справедливыми, я не совсем верно выразился. Я не требую ничего, что было бы мне не нужно. Возьмем, к примеру, бриллиантовую брошь моей бабушки, единственную ценную вещь, доставшуюся мне по наследству. Надеюсь, ни у кого не может быть сомнений в том, что эта брошь должна была бы остаться у меня, но мне и в голову не пришло требовать ее у Аманды обратно.
От квартиры я не намерен отказываться ни при каких условиях. Я тот, кого оставит, так сказать, пострадавшая сторона, это было бы уж чересчур — требовать от меня, чтобы я убирался на все четыре стороны. Аманда, возможно, скажет, что квартиру мы получили лишь благодаря связям ее матери, женщины, кстати сказать, замечательной во всех отношениях. Но разве сама логика не подсказывает, что остаться должен тот, от кого уходят, а уйти — тот, кто уходит? До чего бы мы дошли, если бы все, кто расторгает брак, стали требовать, чтобы их нелюбимые супруги просто исчезли, словно по мановению волшебной палочки?
Самый щекотливый пункт — это ребенок. Скажу откровенно: я предпочел бы, чтобы сын остался с Амандой. Я не могу взять его. Как я, одинокий мужчина, да еще с такой профессией, как у меня, могу воспитывать ребенка? Разумеется, я готов исполнять свои законные обязанности в отношении сына. Я сделаю все, чтобы быть достойным отцом на расстоянии, ответственность за которое, как вы понимаете, лежит не на мне, — это обстоятельство следует неустанно подчеркивать при каждой возможности. Но беда в том, что я сгоряча уже пообещал Аманде всеми правдами и неправдами отнять у нее сына. Вернее, «пообещал» — не совсем подходящее слово: я прокричал ей это все в лицо два или три раза подряд. В последнее время тон наших разговоров оставлял желать лучшего. Это была угроза, я хотел испугать ее, хотел, чтобы она представила себе последствия, которые ждут ее, если она действительно от меня уйдет. И вот, она ушла, и мне не хочется проявлять малодушие. Моя потребность в унижениях удовлетворена с избытком. Одним словом, я бы хотел по-прежнему делать вид, будто любой ценой желаю оставить себе Себастьяна, но в то же время нужно сделать как-нибудь так, чтобы суд отказал мне в этом требовании. Это, так сказать, ваша задача. Если вы, как специалист, скажете мне: оставьте вашу бредовую затею, риск слишком велик, я, разумеется, откажусь от этой игры. Но было бы очень жаль. Я уверен, Аманда ни за что не отдала бы ребенка, хотя и бывает иногда совершенно непредсказуема.
Разумнее всего было бы, конечно, рассказать вам все по порядку. Но это не так-то просто. С тех пор как я познакомился с Амандой, моя жизнь стала настолько хаотичной, что я забыл о покое. В первую очередь я имею в виду то, что у нас не было привычек. Это вам говорит человек, для которого нет ничего желаннее привычек. У нас никогда не было этого умиротворяющего повторения каких-то маленьких житейских ритуалов, которые лишь на первый взгляд кажутся утомительными, на самом же деле служат чем-то вроде спинки стула, на которую можно откинуться, чтобы перевести дух. Привычки — это своего рода перила или поручни, служащие нам опорой в трудные минуты. Мне их всегда не хватало. Мы никогда не знали, в котором часу у нас завтрак. Мы каждый раз торговались друг с другом о том, кто будет готовить ужин. У нас не было никаких определенностей, кроме того, что я каждое утро отправлялся в редакцию и в конце дня усталый возвращался домой. Иногда мы несколько вечеров подряд проводили с друзьями и знакомыми, иногда месяцами никого не видели. Иногда мы занимались любовью несколько ночей подряд, иногда неделями не подходили друг к другу. Когда Себастьян болел, она была то самой заботливой и нежной матерью, а то вдруг требовала, чтобы я взял отпуск и сидел с ребенком. Я никогда бы не стал жаловаться, но теперь, когда она выставляет меня человеком, жизнь с которым невыносима, я не вижу необходимости молчать об этом.
Впервые мы встретились с ней три года назад в столовой газеты, в которой я работал и до сих пор работаю. Ей как раз пообещали репортаж о каких-то польских активистах охраны исторических памятников. В то время она, бросив учебу, гонялась за разными мелкими журналистскими заданиями и не имела постоянного места работы. Не знаю, известно ли вам, как в редакциях смотрят на «свободных журналистов»: никак. Во всяком случае, свысока. Хотя у Аманды была назначена встреча с начальством, какая-то секретарша нахамила ей, и настроение у нее было соответствующее. В нашу столовую она зашла только потому, что там можно было довольно дешево пообедать. Я бы, вероятно, не обратил на нее внимания, если бы за ее столик не сел самый заядлый бабник нашей редакции. Я тоже сел за ее столик, то ли потому, что хотел насолить этому донжуану, то ли потому, что ее блузка была такого необычного зеленого цвета, а может, просто не было других свободных мест — теперь я уже не помню.
Она была холодна с Пиклером — так звали этого красавчика, — и меня это радовало. Но со мной она была еще холодней и неприветливей. Те два-три мимолетных взгляда, которые мне посчастливилось поймать на себе, говорили одно: даже не пытайся. Каждый раз, вспоминая это, я спрашиваю себя: неужели она вышла замуж за человека, который с самого начала был ей неприятен? Тогда ее резкость мне скорее импонировала, я уподобился ослу, который идет вперед только потому, что его дергают за хвост. Это подозрение — что я ей антипатичен, в лучшем случае безразличен — с самого начала не давало мне покоя. Конечно же, какие-то причины выйти за меня замуж у нее были. Во всяком случае не любовь. Может быть, на нее произвело впечатление то, что я мог сто пятьдесят раз отжаться от пола, а может, то, что за мной увивалось несколько хорошеньких женщин. Может, ей просто надоело бегать по редакциям в роли докучливого просителя. Видите ли, мое жалованье стало первым регулярным источником дохода в ее жизни.
Пару недель назад, после того как она сходила к своему адвокату, я спросил ее, зачем она вышла за меня замуж. Она ответила, что уже не помнит. Вероятно, потому, что ожидала чего-то, чего так и не дождалась. Единственное, что она может сказать с определенностью, — это то, что на тернистом пути превращения в сказочного принца я застрял в самом начале, не сделав и двух-трех шагов. Иногда она выражается довольно витиевато. Я, игнорировав насмешку, спросил, каким же она представляет себе сказочного принца. Другой на моем месте и сам бы принялся иронизировать, а я — нет, я хотел во всем разобраться. И знаете, чего я добился? Она расхохоталась, как будто я сказал какую-нибудь глупость, и заявила, что сразу же после развода составит для меня список главных качеств сказочного принца, он может пригодиться моей будущей жене. А пока мне следует усвоить, что далеко не каждая безмозглая, бесчувственная тряпка может претендовать на роль сказочного принца. Как я уже говорил, ее речь иногда отличается склонностью к внешним эффектам.
