Ариэль С. Уинтер - Смерть длиною в двадцать лет
Потом Палмер посмотрел через весь длинный стол на меня, и я, словно очнувшись, направился к выходу. Уже в дверях я услышал, как Джозеф сказал:
– Нет, не сейчас. Наверное, после того, как мы поженимся.
То есть мой собственный сын даже не хотел говорить что-либо в моем присутствии. Не важно, что он думал обо мне и о моих поступках (если уж на то пошло, я сам готов признаться, что они не всегда были хорошими), но не желать даже разговаривать в моем присутствии – это был уже перебор!
– Джо, завещание…
– Когда мы поженимся, – повторил он, а что он сказал дальше, я не знаю, потому что вышел.
Следом за мной вышел и Палмер.
– Шем! – окликнул меня он и, когда я обернулся, сказал: – Я очень сожалею.
– Сожалеете о чем?
– О смерти Куинн. Это не я должен вас хоронить, а вы меня.
– Я позабочусь, чтобы на моих похоронах кто-нибудь напомнил вам об этом.
– Пункт, касавшийся опеки над Джозефом, был недоброжелательным по отношению к тебе. Я советовал ей не делать этого.
– Теперь это спорный пункт.
– Я все-таки хотел, чтобы ты знал мое отношение. Но ведь ты же вряд ли рассчитывал, что это завещание так или иначе поправит твое финансовое положение?
– Не так или иначе, а я вообще на него не рассчитывал.
– До такой степени, чтобы даже не присутствовать на похоронах?
Я улыбнулся, но ничего не сказал, только подумал: «Ага! Так вот ради чего ты заставил меня притащиться в такую даль?»
Он взял меня за руку чуть выше локтя. От меня разило спиртным, и он наверняка унюхал. Ну и что? Может же человек немного выпить?
– А знаешь, она все-таки любила тебя.
– Спасибо, что так думаете.
Он оглянулся на конференц-зал, потом сказал:
– Я буду у себя в кабинете еще час. Подожду, когда подготовят копии завещания. – И, попыхивая сигареткой, удалился.
Потоптавшись на месте, я наконец пришел к решению, что мне обязательно надо сегодня получить свою копию завещания, чтобы Ви не попрекала меня деньгами и не ела меня поедом. В конференц-зале невеста что-то шептала на ухо Джо. Эта картина вызвала у меня легкое чувство зависти – не эта конкретная девушка, а тот факт, что девушка может так вот доверительно и серьезно шептать тебе что-то на ухо. Вот Ви, например, могла бы сделать такое только для того, чтобы, немного пошептав, вдруг резко заорать тебе в самое ухо, надругавшись над твоими барабанными перепонками. Такие своеобразные представления были у нее о шутке.
Конни вышла из конференц-зала и подошла ко мне, все так же прижимая к себе свой ридикюль.
– Здравствуйте, мистер Розенкранц, – учтиво кивнув, сказала она.
Я тут же привел в действие свою коронную обаятельную улыбку – мастерство, которому научился в разгульные времена нашей с Куинн юности, когда обаяние значило больше, чем все остальное.
– Конни, сколько лет, сколько зим! – сказал я и тут же сам за нее ответил: – Ой, Шем, я вас умоляю!..
Ссутулив плечи, она отошла от меня под сень полутораметрового фикуса в кадке.
– Мистер Розенкранц, мисс Хэдли надеется повидаться с вами в этот ваш приезд. Вы нанесете ей визит?
Конечно, меньше всего на свете мне хотелось увидеться с тетей Элис, имевшей привычку тюкать и клевать меня по поводу и без повода.
– Ну, Конни, я не знаю… Если смогу выкроить время, то с удовольствием, – произнес я все с той же обаятельной улыбкой.
– Чай у нас обычно накрывают к двум тридцати.
Я глянул на свои часы – они показывали пока что только час.
– Не знаю, получится ли сегодня.
Конни сразу как-то сникла, как если бы пришла сюда только для того, чтобы пригласить меня на чай, ну а заодно уж послушать завещание.
– Но ты обязательно передай тете Элис привет от меня, – прибавил я.
Она отодвинулась от меня еще дальше и сказала:
– Я сожалею о вашей утрате.
Изобразив скорбный вид, я шумно выдохнул через нос.
– Благодарю, Конни.
Она молчала, не зная, что еще сказать, но в этот момент ко мне подошла невеста Джо – лобик ее был озабоченно наморщен, а губки слегка выпячены. Поблагодарив меня, Конни заторопилась к лифту, нажала на кнопку вызова и стала сосредоточенно наблюдать за меняющимися цифрами этажей на табло.
Я повернулся к невесте, которая выглядела немного растерянной, и поспешил обновить свою обаятельную улыбку.
– Простите, но я не помню вашего имени, – сказал я.
Она еще больше растерялась, словно не ожидала, что я вообще заговорю с ней.
– Мэри О’Брайен. – Она протянула мне руку, и я горячо пожал ее.
– Как Джозефу повезло.
Она посмотрела на свою руку, все еще зажатую в моих ладонях, похоже, не зная, как ее оттуда вызволить.
– О да…
– Я вот думаю, Куинн всегда хотела иметь дочь.
– Она была очень добра ко мне, даже когда уже болела.
Мне было трудно соотнести эти слова «очень добра» с образом Куинн, но я кивнул, словно понимая, что она имела в виду, и сказал:
– Возможно, мы как-то сможем это поправить. Я бы тоже очень хотел иметь дочь.
– Вы знаете, мне кажется, Джо сейчас требуется какое-то время, чтобы побыть наедине с самим собой, – проговорила она. У нее были идеально очерченные скулы и ясные глаза, а эта ее смущенность и наморщенный лобик только прибавляли ей очарования.
– Конечно. Я понимаю.
– Он ужасно переживает. Просто сам не свой.
Я все еще продолжал держать ее руку и чувствовал, как она уже согрелась в моих ладонях.
– Ну конечно, я понимаю.
– А знаете, я читала ваши книги, – поспешила сообщить она.
Я почувствовал, как обаятельная улыбка покинула меня, и ее место заняла кислая мина.
– Спасибо.
– Джо был против, не хотел, чтобы я читала. А мне очень хотелось, и я читала. Ну, вы же понимаете, почему?
Я напряженно пытался понять, что побудило ее на чтение.
– Вы ведь будете моим тестем, хоть даже и… Ну… в общем вы понимаете…
Тут к нам подошел Джо, по-прежнему такой же мрачный и, взяв под локоть будущую супругу, сказал ей:
– Пошли, Мэри.
Словно обжегшись, она отдернула руку, но он все же повел ее к лифту, как бы подталкивая. Движение это было мне хорошо знакомо, я сам пользовался им не раз с его матерью – но никогда с Клотильдой – и знал, что Мэри ждет разговор по дороге домой.
– Джозеф, да я не сказал ничего такого! Просто сказал, что тебе повезло, – принялся оправдываться я, идя за ними по пятам. – И я хочу, чтобы ты дал мне шанс как-то уладить наши отношения.
Он стоял спиной ко мне, уткнувшись глазами в мелькающие цифирки на табло над дверью лифта, даже не допуская возможности, чтобы я попал в поле его зрения. И это мой родной сын! Я чувствовал, как на лице моем появилось жалобное выражение, и даже разозлился на самого себя за это.
Приехал лифт, и я наблюдал, как они вошли в кабину. Перед тем как двери закрылись, они повернулись ко мне лицом, и Джо посмотрел на меня с такой испепеляющей ненавистью, что у меня внутри все похолодело, а ноги словно окаменели.
Глава 3
Получив свою копию завещания, я вернулся в отель. Ви в пеньюаре сидела за туалетным столиком, делая макияж. Когда я вошел, она обернулась. У нее готов был пока только один глаз, поэтому ее правый глаз сейчас смотрел открыто и невинно, а левый – жестко и злобно.
– Ну что там? – сказала она.
Я бросил завещание на туалетный столик перед ней и сел на постель, приняв примерно ту же позу, что и утром.
– Я думал, тебя здесь не будет, когда вернусь.
Она схватила завещание, полистала его, потом сказала:
– Ой, ладно, лучше скажи мне так, а то я не понимаю ничего в этом крючкотворстве. Сколько?
– Нисколько.
– Нисколько?! Что значит, нисколько?
– Ну то и значит – нисколько. Я не получил ничего. Все отошло к моему сыну.
Она швырнула в меня завещанием, оно ударилось о мою руку, отлетело на кровать, а оттуда свалилось на пол.
– Какого черта тогда мы приехали сюда? – Она опять повернулась к зеркалу и продолжила подрисовывать глаз.
– Но я упомянут в завещании. Если бы Джо умер раньше Куинн, то все перешло бы ко мне.
– Да? А толку-то? Кому от этого легче?
Я хотел сказать ей, что от ее злости нам обоим тоже не станет легче, но какой толк был в этих препирательствах?
– Ты лучше приготовься торчать здесь долго, – сказала она, подкрашивая глаз точными уверенными движениями кисточки. – Не думаешь же ты, что я сдеру с Карлтона деньги на твой обратный билет в Сан-Анжело? Вот ты как был неудачником там, в Голливуде, так и здесь им остаешься. И когда только я к этому привыкну?
«Когда мы оба к этому привыкнем?» – подумал я и сказал:
– Ага, но ты так не считала, когда познакомилась со мной. Сама набросилась на меня. Обожала мои книги. Была моей поклонницей. Тебе это льстило.
– А ты все никак не успокоишься. Ну да, я читала кое-какие из твоих книг. Успешный был писатель. Но я же не знала, что ты сломаешься. – Она принялась собирать свои кисточки, карандашики, тюбики и пудренички в косметичку. – А тебя только одно и заботит – чтобы кто-то читал твои книги. Но нет, никто их не читает.
