Луиза Пенни - Разные оттенки смерти
Арман Гамаш решил не присоединяться к этому разговору.
Тут раздался громкий голос Питера:
– Обед!
Гости потянулись в кухню.
Клара зажгла свечи по всей большой комнате; в центре длинного соснового стола стояли вазы с цветами.
Гамаш сел, отметив для себя, что три торговца предметами искусства держатся вместе, но и три члена общества АА – Сюзанна, Тьерри и Брайан – не отходят друг от друга.
– О чем задумались? – спросила Мирна, садясь справа от него и протягивая корзиночку с теплым французским батоном.
– Группы троек.
– Правда? Когда мы с вами беседовали в прошлый раз, в голове у вас был Шалтай-Болтай.
– Господи Исусе, – пробормотала Рут, сидевшая от него по другую сторону, – это убийство никогда не будет раскрыто.
Гамаш посмотрел на старую поэтессу:
– Догадайтесь, о чем я теперь думаю.
Она уставилась на него, сощурив холодные голубые глаза, лицо ее окаменело. Потом она рассмеялась.
– Что ж, справедливо, – сказала она, хватая ломоть хлеба. – Я именно то, что вы думаете, и даже хуже.
Блюда с цельным вареным лососем передавали в одну сторону, а весенние овощи и салат – в другую. Все накладывали себе на тарелки рыбу и зелень.
– Значит, группы троек. – Рут кивнула на трех дилеров. – Они как Керли, Ларри и Моу?[77]
Франсуа Маруа рассмеялся, но Андре Кастонге выглядел пьяноватым и раздраженным.
– Существует старинная традиция групп троек, – сказала Мирна. – Все обычно мыслят парами, но тройки очень распространены. Это даже мистическое число. Святая троица.
– Три грации, – сказал Габри, отправляя в рот овощи. – Как на твоей картине, Клара.
– Три парки, – сказала Полетт.
– Есть еще и «трое от одной спички»[78], – добавил Дени Фортен. – Готовсь. Целься. – Он посмотрел на Маруа. – Пли. Но не только мы перемещаемся тройками.
Гамаш вопросительно посмотрел на него.
– К вам это тоже относится, – пояснил Фортен, переведя взгляд с Гамаша на Бовуара и Лакост.
Гамаш рассмеялся:
– Я об этом не думал. Но вы правы.
– Три слепых мышонка, – сказала Рут.
– Три сосны, – добавила Клара. – Может быть, вы – три сосны. Обеспечиваете нашу безопасность.
– Как всегда, все перепутала, – сказала Рут.
– Глупый разговор, – пробормотал Кастонге и уронил вилку на пол. Посмотрел на нее с глупым выражением.
В комнате воцарилась тишина.
– Не расстраивайтесь, – сказала Клара. – Вилок у нас хватает.
Она встала и, когда проходила мимо, Кастонге попытался схватить ее за руку.
– Я не голоден, – заявил он громким ворчливым голосом.
Он промахнулся – ухватил не Клару, а агента Лакост, сидевшую рядом с ним.
– Извините, – пробормотал он.
Питер, Габри и Полетт начали говорить одновременно. Громко, весело.
– Не хочу, – отрезал Кастонге, когда Брайан предложил ему лосося. Затем галерист обратил внимание на молодого человека, словно впервые его увидел. – Господи боже, вас-то кто пригласил?
– Тот же человек, что и вас, – ответил Брайан.
Питер, Габри и Полетт заговорили еще громче. Еще более веселыми голосами.
– Вы кто? – прошепелявил Кастонге, пытаясь сосредоточиться на Брайане. – Только бога ради не говорите мне, что и вы художник. Вид у вас такой затраханный – на художника вы не похожи.
– Я художник, – ответил Брайан. – Делаю татуировки.
– Что? – спросил Кастонге.
– Все в порядке, Андре, – произнес Франсуа Маруа успокаивающим голосом, и, похоже, это сработало.
Кастонге чуть качнулся на стуле и как зачарованный уставился в свою тарелку.
– Кому еще? – весело спросил Питер.
Никто не поднял рук.
Глава двадцать шестая
– Ну, так вы уже успели поговорить? – спросил Дени Фортен, когда, взяв кофе с коньяком, они вышли на крыльцо с навесом.
– О чем? – спросил Питер, переведя взгляд с мокрой деревни на галериста.
Мелкий дождь продолжал идти.
Фортен посмотрел на Клару:
– Вы еще не обсуждали это с мужем?
– Нет пока, – ответила Клара, чувствуя себя виноватой. – Но я еще поговорю.
– О чем? – снова спросил Питер.
– Я приходил к вам сегодня – узнать, хотите ли вы, чтобы я представлял вас с Кларой. Я знаю, что в первую попытку я сам все испортил, и приношу за это извинения. Я хотел бы… – Он помедлил, собираясь с мыслями, посмотрел на Питера, потом на Клару. – Я прошу вас дать мне еще один шанс. Позвольте мне доказать, что я говорю это искренне. Я уверен, что мы втроем будем прекрасной командой.
– И что вы думаете? – Старший инспектор кивнул в сторону окна, за которым на крыльце стояли Питер, Клара и Фортен.
– О них? – спросила Мирна.
Они не слышали, о чем говорили эти трое, но и без того догадаться было нетрудно.
– Убедит ли Фортен Клару дать ему еще один шанс? – спросил старший инспектор, пригубливая двойной эспрессо.
– Еще один шанс нужен вовсе не Фортену, – ответила Мирна.
Гамаш посмотрел на нее:
– Питеру?
Но Мирна не ответила, и Гамаш подумал, не сказал ли Питер Кларе о своем вкладе в одну язвительную рецензию много лет назад.
– Я думаю, нам нужно какое-то время, чтобы все взвесить, – сказала Клара.
– Понимаю, – очаровательно улыбнулся Фортен. – Никакого давления с моей стороны. Я только хочу заметить, что вам следует заключить договор с более молодым, растущим галеристом. С человеком, который не уйдет с рынка через год-другой. Вы учитывайте и это.
– Хорошее соображение, – сказал Питер.
Еще недавно этого энтузиазма Питера было бы достаточно, чтобы Клара пошла за Фортеном куда угодно. Она полностью доверяла мужу: он, мол, знает, что лучше для них. Для них обоих. Верила, что в своем сердце он блюдет ее интересы.
Теперь, глядя на этого человека, с которым она прожила последние двадцать пять лет, она понимала, что ничего не знает о его сердце. Но она была абсолютно уверена, что в его сердце нет места для ее интересов.
Клара не знала, что ей делать. Он изо всех сил пытался измениться. Может быть, и для нее настало время попытаться сделать это.
– Понимаете, он страдает, – сказала Мирна.
– Питер? – спросил Гамаш и проследил за ее взглядом.
Она больше не смотрела на троих стоящих на крыльце. Ее взгляд был устремлен на Жана Ги Бовуара, который пребывал в компании Рут и Сюзанны.
Рут почти влюбилась в эту бывшую пьяницу, у которой рецептов дистиллирования мебели было не перечесть.
– Я знаю, – тихо сказал Гамаш. – Сегодня утром я говорил об этом с Жаном Ги.
– И что он вам сказал?
– Что он здоров. И что ему становится лучше. Но это, конечно, не так.
Мирна помолчала секунду-другую.
– Да, конечно не так. Он сказал вам, отчего страдает?
Гамаш внимательно посмотрел на нее:
– Я задал ему этот вопрос, но он не ответил. Я решил, что дело в его ранах в сочетании с потерей его коллег.
– Так оно и есть, но мне кажется, что тут есть нечто более конкретное. Да что говорить, я знаю, что это. Он мне сам сказал.
Гамаш слушал ее в оба уха. На заднем фоне слышался громкий голос Кастонге. Раздраженный, визжащий, нетерпеливый. Но теперь ничто не могло заставить Гамаша отвернуться от Мирны.
– Что вам сказал Жан Ги?
Мирна посмотрела на Гамаша:
– Вам это не понравится.
– Мне не нравится все, что произошло на фабрике. Но я должен это знать.
– Хорошо, – сказала Мирна, приняв решение. – Он чувствует себя виноватым.
– В связи с чем? – удивленно спросил Гамаш, вовсе не ожидавший такого ответа.
– В связи с тем, что не мог вам помочь. Ему невыносимо видеть, как вы падаете, а он ничего не в силах сделать. Не может помочь вам, как вы помогли ему.
– Но это же смешно. Он был не в состоянии мне помочь.
– Вы это знаете, и я это знаю. Даже он это знает. Но наше знание и наше чувство нередко две разные вещи.
У Гамаша упало сердце. Он вспомнил своего осунувшегося инспектора сегодня ночью в оперативном штабе. Лицо Бовуара было бледнее обычного в резком свете компьютерного монитора, он раз за разом снова и снова смотрел это треклятое видео.
Но только не сцену, в которой ранят Гамаша. Жан Ги смотрел на себя перед собственным ранением. Гамаш рассказал Мирне о том, что видел этой ночью.
Мирна вздохнула:
– Он наказывает себя. Это что-то типа самокалечения. Он режет себя ножом. Только вместо ножа у него видео.
Это видео. Гамаш почувствовал, как закипает в нем ярость. Проклятое видео. Оно уже принесло столько зла, а теперь убивает близкого ему человека.
– Я приказал ему снова обратиться к полицейскому психотерапевту…
– Приказали?
– Началось это как предложение, а кончилось приказанием, – признался старший инспектор.
– Он противился?
– Очень.
– Он вас любит, – сказала Мирна. – Это его дорога домой.
Гамаш посмотрел на Жана Ги, стоявшего в другом конце комнаты, и помахал ему. И опять старший инспектор увидел, как Бовуар падает. На цементный пол.
