Филлис Джеймс - Бесспорное правосудие
– Ее слова заставляют предположить, что она догадывалась, о чем пошла бы речь при встрече, – сказал Дэлглиш.
– Не трудно догадаться. Во всяком случае, я сделала, что смогла, и легла спать. А утром уехала домой. Люк и Мэри встретили меня на вокзале. Когда вернулись к себе, позвонил Дрисдейл Лод. Он пытался связаться с нами, чтобы сообщить о смерти Венис.
– И вы ничего не сделали? Даже не обмолвились о вашей поездке?
– А что мы могли сделать? Октавия все знала. У нас не было сомнений, что полиция захочет убедиться в правдивости ее рассказа, и вы действительно позвонили и сказали, что свяжетесь с нами. Казалось, разумнее ждать вашего приезда. Не хотелось обсуждать это по телефону.
Как раз в этот момент они услышали шум подъезжающего грузовика. Девочка мигом соскочила со стульчика и, стоя в дверях, весело подпрыгивала и визжала от радости. Как только мотор заглох, она, словно по сигналу, выбежала на улицу. Раздался стук захлопываемой дверцы, звук мужского голоса, и через минуту появился Люк Камминз с дочкой на плечах.
Жена поднялась со стула, спокойно стояла и ждала. Как только Люк ступил в комнату, все члены семьи стали как бы магнитом притягиваться друг к другу. Осторожно спустив Мэри на пол, Камминз обнял жену, а девочка, обхватив ногу отца, прижалась к ней. На какое-то мгновение они застыли живой, сокровенной картиной, из которой Дэлглиш почти физически почувствовал себя устраненным. Глядя на Люка Камминза, он пытался представить его мужем Венис Олдридж, увидеть его как часть ее загруженной делами, зацикленной на работе жизни.
Люк был высокий, худощавый, и без того белокурые волосы еще больше выгорели на солнце, лицо – по-мальчишески загорелое, хорошей лепки, тонкое, однако в линии губ таилась слабость. Плотные вельветовые брюки и ирландский свитер с закрытой шеей придавали объем его телу, которое, казалось, в юности решило тянуться вверх за счет мускулатуры. Через плечо жены он бросил взгляд на Дэлглиша, улыбнулся, словно узнавая, и вновь склонился к близким. Наверное, принял меня за клиента, подумал Дэлглиш. Он поднялся с кресла и направился к выставочному столику, еще не понимая, решил он, поддавшись внезапной прихоти, сыграть эту роль, или положить конец затянувшейся интимной сцене. До его ушей долетели мягко произнесенные Камминзом слова:
– Хорошие новости, дорогая. Они хотят к Рождеству еще три блюда для сыра. Если ты, конечно, успеешь. Это реально?
– С садом, геранью и открытым окном?
– Одно такое, два других – на заказ. Клиенты хотят объяснить тебе, что хотят. Я сказал, что ты позвонишь и договоришься о встрече.
В голосе жены зазвучало волнение:
– Надеюсь, их не выставят на витрину? Тогда блюда будут выглядеть как серийная продукция.
– В магазине это понимают. Выставят только одно блюдо и будут принимать заказы. Не волнуйся – они все рассчитали.
– Не буду волноваться.
В этот момент Дэлглиш обернулся.
– Дорогой, это мистер Дэлглиш из столичной полиции, – сказала Анна Камминз. – Помнишь? Нам сообщили о его приезде.
Камминз подошел и протянул Дэлглишу руку. Так можно приветствовать клиента или приятеля. Пожатие неожиданно оказалось крепким, это была рука садовника – сильная и твердая.
– Простите, что меня не было дома, – извинился он. – Надеюсь, Анна рассказала все, что нам известно. Не так уж и много. До этого звонка я не получал от бывшей жены известий в течение трех лет.
– Да и тут вы не присутствовали.
– Так и есть. Венис больше не звонила.
«А вот это странно, – подумал Дэлглиш. – Если встреча была такой важной, почему мисс Олдридж ее не подтвердила, поговорив лично с Камминзом? Она могла улучить минутку за день. А если после пожалела о звонке? Похоже, это был скорее импульсивный поступок – почти паника, чем взвешенное решение, касающееся Октавии. А Венис не из тех женщин, что легко впадают в панику. Она могла решить: не стану унижаться и звонить снова. Если приедет – поговорим, нет – невелика беда».
– Мистер Дэлглиш собирался осмотреть окрестности, – сказала Анна Камминз. – Может, вам вместе подняться на холм, полюбоваться оттуда видом, а потом вернуться домой и выпить чаю перед отъездом?
В произнесенном мягким голосом предложении звучала сила приказа. Дэлглиш ответил, что с удовольствием прогуляется, хотя потом сразу уедет, не дождавшись чая. Камминз отпустил дочку, и мужчины вдвоем прошли по саду, минуя загон для кур, откуда навстречу им с пронзительными криками бросились птицы, и вышли из ворот в поле, тянувшееся вверх по холму. Поле недавно засеяли озимой пшеницей, и Дэлглиша, как всегда, поразило, как нежные ростки умудряются пробиться сквозь твердую почву. В высокой живой изгороди из ежевики, утесника и еще какого-то кустарника проходила неровная тропа, ширина которой позволяла мужчинам идти рядом. Время от времени Камминз срывал с куста спелую ягоду ежевики и ел.
– Ваша жена рассказала о поездке в Лондон. Если бы свидание состоялось, оно вряд ли было бы приятным. Меня удивило, что вы разрешили ей ехать одной. – Дэлглиш не прибавил: «Тем более в таком положении».
Люк Камминз дотянулся до высокой ветки и пригнул к себе.
– Анна считала, что так будет лучше, – сказал он. – Думаю, она боялась, что Венис принудит меня поступать так, как ей надо. Так всегда было. – Люк улыбнулся, как будто эта мысль его позабавила, и затем продолжил: – Вместе мы поехать не могли из-за Мэри и заказчиков. Может, лучше бы никому не ездить, но Анна уверяла, что надо раз и навсегда заявить, чтобы нас в эти дела не вмешивали. Октавии восемнадцать, и по закону она взрослый человек. Она и ребенком меня в грош не ставила. С какой стати теперь будет слушать?
В его голосе не было горечи. Не было и попыток оправдаться, реабилитироваться – он просто констатировал факт.
– Как вы познакомились с первой женой? – спросил Дэлглиш.
Вопрос явно не относился к делу, но Люк Камминз не выразил недовольства.
– В кафетерии Национальной галереи. Там было много народа, а Венис сидела за столиком на двоих. Я попросил разрешения подсесть. Она согласилась, но на меня даже не посмотрела. Думаю, мы так и не вступили бы в разговор, но тут проходивший мимо молодой человек задел столик и пролил ее вино. Он даже не извинился. Венис возмутили его манеры, а я помог привести в порядок стол и принес ей другой бокал. Тут мы разговорились. В то время я преподавал в государственной школе, мы поговорили о специфике этой работы, о трудностях с поддержанием дисциплины. Венис не призналась, что она адвокат, зато сказала, что ее отец был учителем. И еще мы много говорили о живописи. Больше, чем о себе. Именно Венис предложила продолжить знакомство – я бы не осмелился. Через полгода мы поженились.
– Вы знаете, что вам оставлено наследство? Восемь тысяч фунтов, – сказал Дэлглиш.
– Адвокат звонил мне. Я этого не ожидал. Не знаю, то ли это награда за женитьбу на ней, то ли обида за мой уход. Она была рада, когда наш брак закончился, но предпочла бы уйти первой. – Люк немного помолчал, потом сказал: – Сначала мы хотели отказаться от этих денег. Ведь, полагаю, отказаться можно?
– Это создаст некоторые затруднения душеприказчикам, но, если вы так щепетильны, можете потратить деньги не на себя.
– Вот и Анна так говорит, но, думаю, мы в конце концов возьмем их. Сначала нас обуревают высокие мысли, но по зрелом размышлении все меняется. Анне нужна новая печь для обжига и сушки.
Несколько минут они шли молча, потом Люк спросил:
– Насколько все это затронет мою жену? Хотелось бы избавить ее от волнений – особенно сейчас, когда она ждет ребенка.
– Надеюсь, никаких волнений не будет. Скорее всего просто возьмем свидетельские показания.
– Значит, приедете еще раз?
– Не обязательно я. Возможно, приедут два моих сотрудника.
Поднявшись на вершину холма, мужчины остановились, глядя вниз на пеструю мозаику сельской местности. Интересно, подумал Дэлглиш, следит ли за ними из окна Анна. И тут Камминз ответил на вопрос, который Дэлглиш не решился задать:
– Я рад, что покончил с учительством, по крайней мере в Лондоне, рад, что избавился от школьного шума, буйства, служебных отношений и постоянной борьбы за соблюдение порядка. У меня никогда это не получалось. Здесь я иногда замещаю учителей, но в деревне все иначе. А в основном занимаюсь садом и счетами студии. – Он замолчал, а потом тихо произнес: – Я даже не подозревал, что можно быть таким счаст-ливым.
Они спускались вниз, но на этот раз в их молчании ощущалось дружеское единение. Ближе к студии стало слышно жужжание гончарного круга. Анна Камминз согнулась над очередным горшком. Глина вертелась, вздымалась и изгибалась под ее руками, потом ее пальцы нежно прикоснулись к горлышку будущего горшка, и вдруг неожиданно Анна, передумав, свела руки вместе, и глина, словно живая, дернулась и осела липким куском, а колесо остановилось. Взглянув на мужа, Анна рассмеялась:
