Филлис Джеймс - Бесспорное правосудие
Из-под очков на офицера смотрели умные, про-ницательные глаза. Потом Фроггет заговорил, и его голос – высокий, с заиканием – был из тех, которые невозможно слушать долго. Он не принес никаких извинений за свой визит, очевидно, считая, что его настойчивое желание видеть именно старшего офицера вполне обоснованно.
– Как вам, наверное, сказали, коммандер, я приходил по поводу убийства мисс Венис Олдридж, королевского адвоката. Я объясню мой интерес к этому делу, но, полагаю, сначала должен назвать себя и дать адрес, – начал Фроггет.
– Благодарю вас, – сказал Дэлглиш. – Это об-легчит дело.
От него явно ждали, что он сразу запишет эту инфор-мацию. Дэлглиш так и сделал, причем посетитель так и норовил изловчиться, чтобы увидеть написанное, словно сомневался в способности Дэлглиша правильно воспроизвести его слова: «Эдмунд Альберт Фроггет, 14, Мелроуз-Корт, Мелроуз-роуд, Гудмейз, Эссекс».
Фамилия до смешного соответствовала его длинному рту с опущенными уголками губ, выпученным глазам. Несомненно, в детстве он много страдал от жестокости сверстников и нарастил своеобразный защитный панцирь из самомнения и даже некоторой помпезности. А как еще отверженный этого мира может выжить? И если дело на то пошло, подумал Дэлглиш, как вообще кто-то может? Никто без маски не выдержит шипов жизни.
– У вас есть какая-нибудь информация о смерти мисс Олдридж? – спросил он.
– Не непосредственно о смерти, коммандер, но у меня много информации о ее жизни. А убийство с жизнью жертвы связано неразрывно – не мне вас учить. Убийство – это всегда завершение. И я подумал, что у меня есть обязательства и перед мисс Олдридж, и перед правосудием предоставить следствию информацию, которая в противном случае пройдет мимо вас или ее поиск займет много времени.
Учитывая медлительность Фроггета, получение информации и здесь не обещало быть быстрым, но Дэлглиш обладал терпением, которое порой изумляло подчиненных, если только он не имел дело с людьми надменными, некомпетентными или сознательно валявшими дурака. И сейчас он в очередной раз почувствовал знакомый прилив болезненной жалости, которая его мучила и которую он так и не научился обуздывать, однако он знал, что именно эта черта предохраняет его от упоения властью. Похоже, свидание обещало быть долгим, но он не мог грубо торопить посетителя.
– Пожалуйста, мистер Фроггет, расскажите с самого начала – какой информацией вы владеете и как ее получили?
– Понимаю, я не должен злоупотреблять вашим временем. Как я уже говорил, мое знакомство с мисс Олдридж началось, когда она еще была ребенком. Ее отец – возможно, это вам уже известно – был владельцем частной школы для мальчиков «Дейнсфорд» в Беркшире. Пять лет я был его заместителем, отвечал за преподавание английского и истории в старших классах. Предполагалось, что со временем я возглавлю школу, но ситуация в корне изменилась. Всю жизнь я интересовался правоведением, особенно уголовным правом, но, к сожалению, не обладал ни физическими, ни вокальными данными, которые способствуют успеху адвоката-криминалиста. Однако изучение криминального права стало главной страстью моей жизни, и я часто обсуждал судебные процессы, представлявшие юридический и человеческий интерес, с Венис. Наши занятия начались, когда ей было четырнадцать. Уже тогда она демонстрировала поразительные способности к анализу свидетельских показаний и улавливала саму основу процесса. После ужина мы вели с ней интересные споры в гостиной ее родителей. Те следили за нашим разговором, но сами в нем почти не участвовали. Венис же проявляла в дискуссиях замечательное воображение и неподдельный энтузиазм. Конечно, мне приходилось быть осторожным: например, не все детали процесса Рауза можно знать девушке. Но никогда я не встречал такого острого аналитического ума в столь юном создании. Думаю, без ложной скромности, мистер Дэлглиш, можно говорить, что именно я взрастил в ней задатки адвоката-криминалиста.
– Она была единственным ребенком в семье? – спросил Дэлглиш. – О других ее родственниках ничего не известно, а дочь утверждает, что их нет. Впрочем, дети могут и не знать.
– Похоже, так и есть. Она, безусловно, была единственным ребенком, и каждый из родителей тоже не имел братьев и сестер.
– Да, одинокое детство.
– Еще какое одинокое! Она ходила в местную среднюю школу, но ее подруг, если они у нее были, никогда не приглашали в «Дейнсфорд». Возможно, ее отец считал, что достаточно видит детей в течение рабочего дня. Да, можно сказать, что она была одиноким ребенком. Наверное, поэтому наши занятия так много значили для нее.
– В ее кабинете мы нашли один том «Знаменитых английских судебных процессов». Дело Седдона. На титульном листе – ее и ваши инициалы.
На Фроггета эти слова произвели необыкновенный эффект. Глаза наполнились радостью, лицо покраснело от удовольствия.
– Значит, она его сохранила и держала в «Чемберс». Мне очень приятно, очень. Это мой маленький подарок ей при расставании. Мы часто обсуждали дело Седдона. Наверное, вы помните слова Маршалла Холла: «Такого мерзкого дела у меня еще не было».
– Вы сохраняли с ней контакт после того, как ушли из школы?
– Нет, мы больше не встречались. Во-первых, не было подходящего случая, а во-вторых, это не представ-лялось удобным. Мы полностью утратили связь. Впрочем, это не совсем так: утратила только она, я никогда не терял ее из виду. Естественно, что я живо интересовался ее карьерой. Следить за ее успехами стало моим делом. Можно сказать, что карьера мисс Венис Олд-ридж была моим главным интересом на протяжении последних двадцати лет. Вот почему я пришел к вам. В этом пакете вырезки, где собрана вся информация, какую я смог раздобыть, обо всех ее главных процессах. Мне кажется, что тайна смерти Венис может таиться в профессиональной жизни: разочарованный клиент, кто-то, чью вину она успешно доказала, бывший заключенный, затаивший обиду. Могу я вам показать?
Дэлглиш кивнул, глядя в глаза, полные мольбы и душевного волнения. Он не смог заставить себя сказать, что такого рода информацию полиция легко найдет в картотеке «Чемберс». Мистеру Фроггету было необходимо показать свой архив кому-то, кто сможет проявить интерес к его подвигу, и смерть Венис Олдридж была по крайней мере оправданием этой демонстрации. Дэлглиш следил за движениями чистых пальчиков, сражающихся с неимоверным количеством узелков. Наконец бечевку сняли и аккуратно смотали в клубок. И тут открылось сокровище.
Это были действительно поразительные документы. Под заголовками с указанием даты и названия судебных процессов были аккуратно приклеены фотографии и вырезки из газет, судебные отчеты и журнальные статьи с суждениями по наиболее известным процессам. Сюда Фроггет также приобщил записи из блокнота, в которых излагал собственные впечатления от судебных процессов, некоторые места были подчеркнуты, другие – отмечены восклицательными знаками. Видно, что свидетельские показания он выслушивал с прилежностью стажера в «Чемберс». Просматривая страницы, Дэлглиш обратил внимание, что ранние дела были представлены главным образом газетными вырезками, но процессы последних двух лет были расписаны во всех подробностях. На них явно лично присутствовал Фроггет.
– Вам, наверное, трудно было заранее узнать, где будет вести защиту мисс Олдридж? – спросил Дэлг-лиш. – Похоже, в последние годы вам особенно везло.
Он сразу почувствовал, что его вопрос был нежелательным. После небольшой паузы мистер Фроггет ответил:
– Просто повезло. Появился один знакомый в этой сфере, который мог заранее сообщать мне о делах, находящихся на рассмотрении. Как известно, публику пускают на процессы, поэтому такая информация не засекречена. Однако я предпочел бы не называть фамилию своего знакомого.
– Благодарю вас за эти материалы, – сказал Дэлглиш. – Разрешите подробнее ознакомиться с ними? Я, естественно, напишу расписку.
Радость Фроггета была слишком очевидна. Он следил, как Дэлглиш пишет расписку.
– Вы упомянули, что могли возглавить школу. И что этому помешало? – спросил Дэлглиш.
– А вы разве не слышали? Это старая история. Думаю, Кларенс Олдридж был в своем роде садист. Я много раз протестовал против частого и сурового обращения с детьми, против физических наказаний, но, несмотря на занимаемое положение в школе, влияние мое было невелико. Для директора не существовали авторитеты. Тогда я решил, что вряд ли смогу сотрудничать с человеком, к которому утратил уважение, и подал заявление об уходе. Вряд ли можно назвать случайностью произошедшую на следующий год трагедию. Один из младших учеников, Маркес Ульрик, повесился на перилах лестницы, свив удавку из пижамы. Иначе на следующее утро его ждала бы порка.
Наконец-то ценная информация. Если бы не его въедливость, Дэлглиш упустил бы ее. Но он и виду не подал, что фамилия мальчика привлекла его внимание.
