Скрип на лестнице - Айисдоттир Эва Бьерг

– А ты, Ауса, что-нибудь будешь? – спросила Магнея, подав Хендрику бокал виски.

– Нет, спасибо. – Ауса попыталась изобразить вежливую улыбку.

Магнея села в гостиной, и там воцарилось неловкое молчание, пока не вошел Бьяртни. Он всегда умел разрядить атмосферу и дать окружающим расслабиться. Наверное, это и привлекало к нему людей. Когда он был маленьким, в доме всегда было полно мальчишек. Дверной звонок не умолкал, и все эти гости настолько не давали покою, что в какой-то период Аусе пришлось ввести правила: до четырех часов никому приходить нельзя, а разойтись по домам все должны до половины седьмого.

Ауса понимала: лидерами рождаются. Она знала это с тех пор, как Бьяртни был еще двухлетним малышом. Он родился в июле, знак зодиака – Лев, и ей это всегда казалось немного символичным. Бьяртни порой напоминал ей большого величественного льва, который важно выступает и окидывает взором свой прайд. Даже в детском саду у него был богатый выбор друзей, а позже – богатый выбор девушек. Поэтому Ауса никогда не могла понять, отчего он выбрал именно Магнею.

Бьяртни уселся рядом с Магнеей и обнял ее за плечи. Он в напряжении смотрел то на Аусу, то на Хендрика. И тут его как будто прорвало:

– Нет, я не могу ждать до самого конца вечера, как ты хотела, Магнея! – наконец вымолвил он и рассмеялся.

Ауса посмотрела на Хендрика и снова на Бьяртни. Что хотел сказать сын? Почему он так себя ведет?

– Магнея беременна, – произнес Бьяртни. – На следующее лето мы ждем малыша.

Ауса стала открывать и закрывать рот. Хендрик тотчас встал и крепко обнял и сына, и невестку. Ауса последовала его примеру как зачарованная.

– Мама, все нормально? – спросил Бьяртни, испытующе смотря на нее.

Ауса сообразила, что до сих пор не сказала ни слова. Наконец она улыбнулась и, к собственному удивлению, ощутила, как по щеке покатилась слеза. Она поспешно отерла ее, а потом сконфуженно засмеялась. Бьяртни и Магнея переглянулись и улыбнулись.

– Ах, милая Ауса, мы не хотели тебя так волновать. – Магнея пересела к свекрови.

Ауса снова рассмеялась. Сейчас все внимание сосредоточилось на ней, а она к такому не привыкла.

– Простите, – сказала она. – Не знаю, что на меня нашло. Это ведь хорошая новость. Правда хорошая.

– Теперь нам наконец пригодится вся та одежда, которую ты навязала, – сказал Бьяртни.

Ауса кивнула и стиснула зубы. Ей удалось удержаться от дальнейших слез, но внутри у нее вырвалось на свободу нечто другое. Пробудилось чувство, которого она уже давно не испытывала: предвкушение. Впервые за многие годы она начала ждать чего-то хорошего.

Когда позвонил Сайвар, Эльма ехала домой. Пытаясь придерживаться небрежного тона, он спросил, не желает ли она где-нибудь поужинать.

– Уже восемь часов, Сайвар, – ответила она. – Я поела.

– А выпить? Я угощаю, – сказал на это Сайвар, и Эльма уловила сквозь телефон, как он улыбнулся, и не могла не согласиться встретиться с ним.

Она раньше никогда не заходила в «Старый кооператив». Это место одновременно было всем: и баром, и рестораном, и банкетным залом. Оно располагалось на главной улице города, внутри было мало посетителей и, – что Эльме понравилось – приятный полумрак.

Сайвар сидел за столиком в глубине зала и уже успел к приходу Эльмы заказать для нее пиво. Он был в футболке, так что его волосатые руки были хорошо заметны. Волосы были взъерошены, и Эльма задалась вопросом, причесывается ли он вообще. Она никогда не видела его аккуратно причесанным. Ей вспомнился Давид, по утрам много времени проводивший за расчесыванием волос. Он стоял перед зеркалом и тщательно укладывал каждую прядку на место. Ее это всегда умиляло. Она думала про себя, что он прихорашивается ради нее. А Сайвар даже не был побрит. На его волосатой верхней губе осела пивная пена, и Эльму охватило непреодолимое желание потянуться к нему через столик и стереть ее большим пальцем. Сайвар сделал внушительный глоток, стер с губ пену и отодвинул стакан с пивом.

– У нас все кончено, – сказал он. – Я ушел от Тельмы.

– Понимаю. – Эльма удивилась. Выражение лица Сайвара не говорило ни об облегчении, ни о радости, и она понятия не имела, что на это сказать. И она просто сделала глоток пива.

– Она мне недавно сказала, что у ее мамы рак, а я взял и ушел от нее.

Эльма поперхнулась, закашлялась и не смогла унять приступ. Но вскоре кашель перешел во что-то другое, и она вся затряслась, пытаясь подавить хохот.

– Все нормально? Ты подавилась? – Сайвар приготовился встать и помочь ей. Она отмахнулась от него. У нее по щекам потекли слезы. – Ты что, смеешься?

– Прости, – только и смогла простонать она. – Не знаю, что на меня нашло. Конечно, это ни капельки не смешно. – Она сосредоточилась на дыхании и снова отпила глоток пива. В этот раз она постаралась проглотить как следует.

– Эльма, ты что, с ума сошла? – Эльма была рада, что, несмотря на ее неадекватную реакцию, Сайвар пытается улыбаться.

– Не знаю, наверное. Вполне возможно. – Она отерла глаза и сделала серьезное лицо. – Прости, больше не буду. Ты сказал, у вас все кончено?

– Да, совсем, – ответил Сайвар.

– И это хорошо или?..

– Да, Эльма, это хорошо. Это такое облегчение – и в то же время я чувствую себя полным придурком. В смысле: она же только что мне сказала, что у нее мама больна. – Сайвар поморщился. – Только не смейся опять, – добавил он, посылая Эльме предупреждающий взгляд.

– То есть она это плохо восприняла?

Сайвар пожал плечами:

– Она плакала. Но я не знаю, вряд ли для нее это такая уж неожиданность. По крайней мере год у нас все было просто чудовищно.

Эльма кивнула и сделала большой глоток пива. Она начинала ощущать знакомое головокружение.

– На самом деле не знаю, как я себя чувствую, – сказал Сайвар. – Как будто завершается какая-то глава жизни, по которой я так или иначе буду скучать. И все-таки я готов завершить ее, и, если честно, меня гложет совесть за то, что мне не очень плохо. А мне ведь должно сейчас быть плохо, да? В смысле: это ж целых семь лет! Семь лет – долгий срок.

Эльма кивнула.

– Эльма… – Сайвар упер взгляд в свой стакан. – Я все собирался попросить прощения за то, что тогда от тебя убежал. Не знаю, отчего я вылетел от тебя как угорелый.

– Не рассуждай об этом, – улыбнулась Эльма.

– Ты мне сказала, что недавно рассталась с парнем. А как давно?

– Уже четыре месяца.

– И из-за этого вернулась в родной город?

– Да. Я вообще-то не планировала, это как-то само собой получилось.

– То есть ваше расставание было сложным?

Эльма кивнула. Сайвар молчал, словно ждал, что еще она скажет.

– Да, это верно: очень сложным. Давид был мне лучшим другом и… – Она умолкла посередине фразы: испугалась, что сейчас у нее дрогнет голос и она расплачется прямо перед Сайваром. При этом какая-то ее часть желала рассказать ему все как на духу, – но она не могла на это решиться. Не могла – и все тут.

Сайвар подал официанту знак принести еще два пива.

– Ты по нему скучаешь? – спросил он после.

– Да, – призналась Эльма, еле слышно, будто прошептала. Она откашлялась. – Я просто была так зла, что пока толком и не могла скучать. Я просто взяла и уехала.

– И из всех возможных мест – именно в Акранес, – усмехнулся Сайвар. – Кто бы мог подумать.

– Ну уж явно не я, – вздохнула Эльма. – А ты? Тебя сюда что привело? Ты сказал, у тебя брат тут живет, – а родители?

– У моего брата задержка в развитии, и живет он в интернате. Если б не он, я бы, может быть, отсюда уехал. – Сайвар отпил глоток пива и, пока говорил, смотрел в стакан. – Мои родители погибли в аварии примерно лет пять спустя после того, как мы сюда переехали. Мне тогда только исполнилось двадцать. Брату было шестнадцать, и он был совсем не против пожить в интернате. Я не мог никуда уехать. Мы с ним остались вдвоем.

Эльма кивнула.

– Что в этом городе тебя бесит? – спросил Сайвар после небольшой паузы.