Валентен Мюссо - Круг невинных
– До того самого дня, когда вы его нашли и захотели заставить говорить.
– Человек, которому мы поручили найти вашего брата и постараться узнать от него, что стало с Александром, скажем так… вышел из-под нашего контроля.
– Это как?
– Он считался хорошим специалистом в том, что касалось разведки и добычи информации. Это был солдат, которому мы полностью доверяли. Здесь мы совершили огромную ошибку.
– Почему вы говорите «был»?
– Если это может вас немного утешить и смягчить ваше горе, знайте, что этот человек мертв. Сейчас он уже наказан за все содеянное.
– Вы меня дурачите!
– Нет, это чистейшая правда. Он нарушил правила и небрежно отнесся к миссии, которая ему была доверена. Он убил вашего брата после того, как вытянул из него все сведения об Александре. Также он попытался устранить вашего племянника, но, к счастью, безуспешно.
– Каким образом вы узнали о существовании Рафаэля?
– Можно сказать, случайно. Был арестован мелкий преступник, который когда-то достал для Юлии Вале фальшивые документы. К счастью для нас, он хранил много компрометирующих документов. Именно через него мы и вышли на вашего брата. Но он не смог сказать нам ничего нового о вашем племяннике.
– Поэтому вы и позвали своего… «ликвидатора»?
– Это не был «ликвидатор», и мы не знали, какими методами он собирается добывать информацию у вашего брата.
Я попробовал, без особой убежденности, защитить память Рафаэля:
– Мой брат никогда не заговорил бы.
– Возможно, он не знал, какая судьба готовится его сыну. Если он и заговорил, то лишь потому, что даже представить себе не мог, что кто-то покушается на жизнь Александра.
– И вы ничего не сделали, чтобы всему этому помешать?
– А что мы могли сделать? Нашему агенту было поручено доставить Александра к нам, а не устранить его. Но ситуация полностью вышла из-под контроля.
– Почему этот человек действовал так глупо? Что заставило его нарушить ваши приказы?
Некоторое время Полифем колебался, а затем все же решился:
– Вы когда-нибудь слышали о балканском синдроме?
– Который связан с войной в Боснии?
– Верно: с войной в Боснии в девяносто пятом году и в Косово в девяносто девятом. Со времени войны в Персидском заливе американцы завели привычку пользоваться боеприпасами с обедненным ураном. Тысячи американских солдат умерли от рака и лучевой болезни – предположительно из-за этого оружия. То же явление, но в гораздо меньшей степени имело место на Балканах. На этот раз под действие урана попали солдаты из стран Европы. Франция и ее союзники были в курсе того, что американцы пользуются ураном. И, тем не менее, позволили им делать это и дальше…
– И каким образом это связано с нашей историей?
– Человек, который убил вашего брата, служил в Косово в девяносто девятом. В прошлом году он потерял одного из своих товарищей, умершего от лейкемии, подобно многим другим. Без сомнения, у него самого нашли заболевание в том же роде. Предполагаем, что в последнее время у него развилась острая форма паранойи, и в голове у бывшего солдата была одна только мысль: отомстить за то, что армия сделала с его друзьями и с ним самим.
– Но почему же тогда его жертвами стали мой брат и мой племянник?
– Зачастую месть слепа. Он знал, насколько сильно мы хотим заполучить Александра. И захотел уничтожить то, что нам так нужно, чтобы наказать нас не одним способом, так другим.
Я молчал, не в силах произнести ни слова. Все это казалось мне таким нелепым и бессмысленным… И, однако, в рассказе Полифема была какая-то доля правды. Может быть, они и в самом деле не хотели убивать ни моего брата, ни Александра. Какой смысл уничтожать то, что разыскиваешь с такой настойчивостью?
Я думал о последних неясных местах, которые мой собеседник смог бы разъяснить, но тут дверь резко открылась, пропуская человека, который привел меня сюда. Даже не посмотрев в мою сторону, он произнес немного обеспокоенным тоном:
– Месье, полагаю, что вам следует идти. Есть новости.
4Александр снова ощущал в себе состояние почти лихорадочной спешки. Тревога, которая только возросла с тех пор, как прошлое снова появилось в его жизни, достигла на сей раз своей наивысшей точки. Ему казалось, что вся его жизнь только и шла, что к такому неумолимому исходу: противостояние с теми, кто уже три года без передышки искал его. Ему удалось снова ускользнуть от них, и тем не менее…
В эту последнюю ночь в шале ему так и не удалось уснуть. Он уже привык к бессоннице, но знал, что эта ночь будет не такой, как другие: он больше не будет забиваться в свою нору, как раньше.
И тут снова проснулась вещь, которая всегда была в нем. Она больше не скрывалась, как до этого, в океанских глубинах, а спала под самой поверхностью, готовая внезапно появиться, как только это будет нужно. Это она приказала ему встать и больше ни секунды не оставаться в этом доме. Он быстро оделся, даже не зажигая свет, с изумительной ловкостью на ощупь находя все, что ему нужно. Дверь показалась ему слишком рискованным способом, поэтому он вылез через окно.
Снаружи воздух был чистым и свежим. Чистота атмосферы, такая же, как в Ницце, удивила его, и несколько секунд он жадно втягивал в себя ноздрями легкий бриз. Затем притаился в тени и принялся ждать.
Едва почувствовав уверенность, что все покинули шале, Александр ощутил, как его охватила глубокая тоска. То, что ему снова удалось от них ускользнуть, должно было бы утешить его, но он чувствовал нечто противоположное. Он слишком устал, чтобы продолжать бегство; ему хотелось бы, чтобы эта история наконец подошла к концу, не одним, так другим способом. В колючем холоде мартовской ночи он снова воскресил в памяти сказку, которую ребенком читал сотни раз: о лисе, которой браконьер повесил на шею бубенчик охотничьей собаки. Чем сильнее бежало бедное животное, тем сильнее бренчал колокольчик, заставляя лису думать, что ее преследуют. Зверь бежал через лес, не имея возможности дать себе хотя бы краткий отдых, и в конце концов умер от усталости. Вот кто он такой: животное, которое трепещет при малейшем звуке бубенчика.
Все смешалось в нем, как при игре зеркал. Ему недавно исполнилось семнадцать, и он уже столько всего знал. Картины его несчастной жизни, неуловимые и волнующие, следовали друг за другом без видимой логики, будто вереницы призраков, которые исчезают, чтобы уступить место другим, еще более ужасным картинам. Среди ужасных образов то тут, то там внезапно появлялись счастливые воспоминания, утлые суденышки, за которые он мог уцепиться. Вот так Александр с волнением вспоминал необъятный пляж в Биаррице, куда ездил ребенком.
Он снова ясно увидел огромное, усыпанное песком пространство, молодой месяц, огромное небо над собою – настолько яркое, что невозможно даже несколько секунд смотреть на него, сохраняя спокойствие и рассудительность, – и море, все из волнующихся полос всевозможных оттенков голубого и зеленого. Не ходи в воду, море сегодня слишком неспокойное. Во всяком случае, оно никогда не было особенно по вкусу маме. Юлия делала как лучше, она хотела защитить своего единственного ребенка. По иронии судьбы, именно она бросила его в пасть институту Карлье. Александр совершенно точно знал, что она его не простила. Он видел себя, бегущего по пляжу и еще не знающего, насколько его жизнь будет отличаться от жизни других мальчишек, играющих на этом же самом пляже. Тогда он еще был невинным, невиновным в преступлениях, которые совершатся позднее.
Теперь он осознает: он чудовище. Он всех их убил, этих людей; он чуть не подумал «несчастных» людей. Но нет, не несчастных, так как он не обычное чудовище – он повелитель иллюзий, чародей, способный подчинить целую вселенную своей воле; там, где остальные – всего лишь бессильные существа, затерянные в собственной слепой массе. Но посредственность его жертв ничуть не умаляет ужас совершенного им. Сегодня он не может больше списывать свои проступки на Левиафана, – Боже всемогущий, я поклялся никогда больше не произносить этого имени, – так как он больше не делал это без него.
Он и есть Левиафан.
Когда он спрашивает себя, кто же он на самом деле, его двойная личность затемняет ему разум: Александр или Стефан? Ни одно из этих двух имен не может отразить, кто он такой, поскольку каждый из тех, кто был им, в свою очередь, сам был двуликим, отмеченным непоправимой дихотомией[44]: невинный ребенок и ребенок-чудовище, любопытная зверюшка, существо, способное вновь подвергать сомнению века науки и картезианства[45].
В прошлом году он принял важное решение, способное перевернуть его жизнь и бесповоротно выйти из состояния анонимности. Все началось гораздо раньше, с курса рационализма, который вел Фрюлани, его преподаватель по философии, человек, который больше всего на свете любил разрушать полученные идеи и двигаться в противоположном направлении методом доксы[46]. Его предмет был включен в учебную и научную программу.
