Валентен Мюссо - Круг невинных
Я принялся спрашивать себя, почему Тесье ни разу не упомянул об экспериментах по психогенезу, которые проводились в лаборатории. Возможно, потому, что он не был в курсе такого рода физических возможностей моего племянника? А может быть, его тогда не было в институте…
– Признаюсь вам, Нимье: я всегда был невероятным скептиком по отношению к феномену телекинеза. Я еще помню шумиху вокруг Ури Геллера[39], который сгибал ложки во время телепередачи и на расстоянии чинил часы. Немалое количество магов, а точнее очковтирателей, охотно повторит все эти трюки. Я читал много отчетов об экспериментах в области телекинеза, которые проводились в лаборатории, об индивидуумах, которые лишь одним прикосновением могли скрутить железный брус или изменить молекулярную структуру металлического сплава. Меня ничто не убедило, поскольку не соблюдалась достаточная чистота эксперимента. Настоящие случаи психокинеза очень редки, но Александр… Александр – это совсем другое, уникальное, невероятное явление. Видите ли, мальчика в этом возрасте не заподозришь, что он жульничает. Во всяком случае, у него не было такой возможности…
– Как он смог все это проделать?
– Если бы мы это знали! Советский Союз и Америка десятилетиями пытались проникнуть в тайны психокинеза. Они все перепробовали: ритм сердцебиения подопытных, изменения физиологических параметров, манипуляции с электрическими и магнитными полями… Ничего убедительного они не отыскали; частично потому, что им не хватало объектов, способных убедительно совершать что-либо феноменальное. Впрочем, у них имели место случаи, способные взволновать. Например, Нина Кулагина, во всем остальном самая обыкновенная женщина, могла двигать предметы исключительно силой воли. Она участвовала в сотнях экспериментов, не ища себе никакой выгоды. Ученые испробовали все способы, чтобы подловить ее, но эта женщина не обманывала: она принадлежала к числу редких исключений, способных опрокидывать законы физики.
Я молчал, озадаченный рассказами Полифема, не в состоянии понять, манипулирует он мной или нет.
– Я мог бы показать вам записи и с другими похожими тестами. Александру удавалось заставить игральные кости выпасть в заданной комбинации, опять же лишь силой воли. Это было невероятно, в Лас-Вегасе он выиграл бы целое состояние! Знаете, даже Декарт, каким бы рационалистом он ни был, считал, что результат игры зависит от его настроения в тот день. Если Декарту случалось оказывать влияние на игральные кости, вообразите, какой потенциал у вашего племянника.
– И все-таки есть разница между тем, чтобы двигать игральные кости, и тем, чтобы вызывать те безумные несчастные случаи, о которых вы мне тут говорили!
Оскал Полифема сделался еще сильнее, совершенно обезобразив его лицо. Но я не мог понять, что это означает: удовольствие или гнев.
– Лабораторные опыты – лишь часть того, что называется микро-ПК. Несчастные случаи, которые вызвал Александр, принадлежат к области макро-ПК. В данном случае настолько масштабные явления легко отслеживаются. Единственная особенность: речь идет не о том, чтобы гнуть ложки и отклонять стрелку компаса. Речь идет о железнодорожных катастрофах, несчастных случаях с вертолетами, о пожарах, в которых десятками гибнут люди… Знаю, о чем вы, вероятно, подумали: мы хотим манипулировать Александром, воспользоваться им, употребить его способности для военных целей. Не позволяйте старой теории заговора завладеть вашим рассудком. Мы с вами не в американском научно-фантастическом сериале. Александр представляет собой опасность в масштабе страны. Мы не знаем, ни каким образом он вызывает катастрофы, ни почему он это делает. Все, что нам известно: на совести этого юноши сотни жертв.
Я не мог поверить, что двенадцатилетний мальчик стал причиной катастроф, которые могли произойти по воле случая или из-за несчастного стечения обстоятельств.
– Во всяком случае, такие люди, как я, работают в обстановке секретности ради безопасности государства. Иногда нам приходится совершать поступки, которые могут показаться вам неприятными, грязными, даже бесчеловечными, – но мы делаем это, исключительно чтобы избежать анархии, которая в противном случае захлестнет общество. Когда вы работали в полиции, разве вам понравилось бы, чтобы под предлогом гласности обнародовали ваши расследования или выдали ваши тайные укрытия? Ведь вы делали все это ради безопасности людей, не так ли?
– Это здесь ни при чем.
– Вы так считаете? Когда полицейские снабжают информаторов кокаином в обмен на нужные сведения, это вам ни при чем? Вы все так поступаете. Иногда можно совершить поступок, который на первый взгляд выходит за рамки общепринятой морали, но чья цель в то же время будет доброй и справедливой. Да, я обеспечиваю этого типа наркотиком, зато это поможет разоблачить целую сеть наркодилеров, которые каждый день убивают наших детей.
Его манера убеждения показалась мне пафосной и грубоватой, а стремление вызвать чувство вины – не особенно порядочным. Поэтому я продолжал настаивать:
– Есть одна вещь, которую мне трудно понять. Если все, что вы говорите, правда, каким образом вы открыли, что Александр – причина всех этих катастроф? У вас нет никаких доказательств, что он как-то связан с этими несчастными случаями. Его рисунки больше говорят о предвидении, чем о психокинезе.
– Ваши рассуждения весьма здравы. Вначале мы тоже подумали, что Александр способен предсказывать события. В шестидесятых один немецкий физик создал генератор случайных чисел. Это была машина, которая зажигала случайное количество лампочек. Подопытные должны были угадать, сколько их загорится. Но ученый довольно быстро задумался, не влияют ли те на результат, вместо того чтобы предсказывать его. В данном случае мы столкнулись с немедленным предвидением: это еще не психокинез, но данные области не так сильно отличаются друг от друга, как можно подумать.
– И все же случай Александра сомнителен!
– К сожалению, все более чем ясно. Когда Александр был в институте Карлье, нам удалось заполучить его тетрадь… нечто вроде бортового журнала.
– Его личный дневник?
– Да, если хотите. Мне до сих пор непонятно, к какому разряду отнести этот документ.
С этими словами он вынул из кармана самую обычную толстую школьную тетрадку.
– Эта тетрадь нас совершенно озадачила. Она не имеет ничего общего с тем, что можно ожидать от дневника двенадцатилетнего мальчика. Эти записи довольно-таки любопытны.
Он протянул мне тетрадь, обложка которой – обернутая пластиком, что, судя по всему, сделали уже потом – была потертой от частого употребления и вся в пятнах. Едва открыв ее, я был удивлен представшим передо мной угловатым, неловким и местами совершенно нечитаемым почерком. Мальчик не обращал никакого внимания на строки, которыми была разлинована страница, и писал, совсем не оставляя свободного пространства. Я быстро пролистал тетрадь, заметив, что она исписана на три четверти, что составляет примерно две сотни страниц.
– Мы думаем, что у него должны быть и другие подобные тетради. Почитайте же!
Чувствуя себя совершенно потерявшимся в этих хитросплетениях, я принялся читать с самого начала.
Сегодня я начинаю новую тетрадь, хотя не закончил предыдущую. Она испускала слишком негативные волны. Враждебность так и сочилась с ее страниц, как если бы бумага отказывалась пить чернила, которые я ей преподносил. Мне часто до смерти хочется бросить это скопище листов, которое неумолимо возвращает меня ко мне самому. Мне хотелось бы измельчить в кашу отвратительные страницы этой тетради и… (нечитаемое) этой странной судьбы.
Думаю, чем больше проходит времени, тем хуже мне в этой школе. Постоянная сосредоточенность на одаренных напоминает мне приют для сумасшедших. Должен существовать порог, за которым ум опасно приближается к дебильности, вроде противоположностей, стремящихся друг к другу. Мне было намного лучше среди других, настоящих дебилов, в их никудышных классах, где ничему не учили, но хотя бы оставляли меня в покое. Как бы мне хотелось, чтобы обо мне хоть иногда забывали! Как было бы хорошо слиться со стеной моей комнаты, уйти, как кот в «Алисе», в Страну чудес, которому удается маскироваться под окружающую среду… Но нет, я совсем не это хочу сказать. Совсем не это. Я говорю не о том, чтобы слиться со стеной, в смысле спрятаться; я о том, чтобы исчезнуть.
Но мне надо еще рассказать о своем большом открытии. Я его сделал только что, в библиотеке. Мне было скучно, я искал книгу, чтобы провести время. И на меня свалилось настоящее сокровище. Я даже спрашиваю себя, что эта книга здесь делала, так как она не предназначена для «людей нашего возраста». Думаю, никто никогда не проверял ее содержание. И я мог пройти мимо такого чуда!.. Начало уже доставило мне настоящее наслаждение: «Читатель, возможно, ты хочешь, чтобы в начале этого труда я обратился именно к ненависти». Продолжение было немного длинным и однообразным, но дальше открываешь героя, который пробует кровь и слезы ребенка, чтобы в конце концов его убить. «Надо, – говорит он, – за две недели отрастить себе ногти, чтобы затем вонзить их в мягкую грудь не для того, чтобы убить, а чтобы получить возможность пользоваться «разновидностью его страдания». К сожалению, я не смог взять эту книгу, мне это запретили. Вот только несколько отрывков, которые я выучил наизусть в читальном зале…
