Скрип на лестнице - Айисдоттир Эва Бьерг

А темноволосая девочка в мокрых кедах осталась сидеть и смотреть в песок. Мелкие капли дождя падали с небес и смешивались с солеными каплями, стекающими по щекам.

Ту женщину звали Анна, и она согласилась встретиться с Эльмой в воскресенье утром. Она больше не работала нянечкой в Бреккюбайской школе: состарилась и жила в доме для пенсионеров возле дома престарелых Хёвди. Она предложила Эльме сесть за маленький обеденный стол, покрытый клеенкой в цветочек, поставила перед ней клейны [14] и кофе.

– Я же в Бреккюбайской школе всего несколько лет работала, – сказала она, усевшись напротив Эльмы. – А когда уволилась оттуда, то года с девяносто пятого пошла работать в магазин Эйнара и там работала до прошлого года, когда умер Бусси. А потом я вовсе работать перестала и переселилась сюда.

– А в какие годы вы работали в Бреккюбайской школе? – спросила Эльма, отпивая маленький глоток кофе. Проснулась она сегодня с головной болью и тошнотой – во второй раз за всего пару недель. Такой привычки ей заводить совсем не хотелось.

– Я начала работать в Бреккюбайской школе в восемьдесят девятом, так что… да, ведь шесть лет получается? Я-то всегда думала, что эта работа у меня будет временная. Вот видите, сколько времени можно потратить на то, чего и в планах никогда не было. Смотрите, чтобы самим так не застрять, – со смехом предупредила Анна собеседницу. – Нет, там все было прекрасно. Вообще нормальная работа. Нас там было две, мы приглядывали за детишками на переменках, мыли пол в коридорах и все в таком духе. Может, звучит и не особо интересно, но мне эта работа много что дала. Я познакомилась с детьми. Особенно непослушными. Трудными, как говорится. – Анна тихонько засмеялась.

– А вы помните девочку по имени Элисабет? – спросила Эльма. Эта женщина, которая сидела, улыбалась и потирала худые руки, производила на нее хорошее впечатление. Ее квартирка была отделана темными деревянными панелями, все стены покрыты фотографиями. «Дети, внуки, правнуки» – с гордостью пояснила хозяйка, указывая на самый недавний снимок: маленький мальчик с мячиком в руках и одним передним зубом. Эльма заметила в гостиной небольшой стеклянный столик, на котором возвышался портрет в позолоченной рамке. Рядом стоял подсвечник в форме вазочки и лежала книжечка с крестом на обложке.

– Элисабет? – Анна наморщила лоб. – Элисабет… Нет, не припоминаю.

Эльма вынула телефон, в котором сохранила фотографию Элисабет – ту самую, которую скачала из акранесского фотоархива.

– А-а, маленькая Бета. – Анна увидела фотографию и ласково улыбнулась. – Как же, помню! Милая девочка, ей же так трудно было! Я ее всегда жалела. В доме разруха, папа погиб, а мама… ну, тоже не в порядке. О ней в основном соседка заботилась, Солла, я ее хорошо знала. А все же Элисабет была такая спокойная, степенная, как будто ее как-то ничего и не трогало. Конечно, это было не так, но что-то ее отличало ото всех остальных. По зрелом размышлении я думаю, что из-за того, что ей пришлось так много пережить, она больше развилась. Она всегда казалась старше своих одноклассников.

– Вот вы сейчас сказали «ей пришлось так много пережить» – вы в первую очередь имели в виду смерть отца и брата?

– Да, и их тоже. Конечно, это было нелегко. Но это случилось еще до школы, и хотя Элисабет и была серьезным ребенком, но все-таки ребенком. Она и смеялась, и играла, и делала то же, что и другие дети. Лишь когда погибла ее подруга, которая… вот как лучше сказать-то… которая пропала… тогда она стала приходить в школу, но с другими детьми уже не водилась и тем более не играла. Она в основном держалась одна, а другие дети это обнаружили и давай ее дразнить. Бедняжка девочка!

– Ее подруга погибла? – спросила Эльма.

– Да, это был ужас, да и только. Они же постоянно были вместе. Я почти каждый день видела, как они вместе уходят из школы. Как черное и белое. Сара такая светленькая, а Элисабет темненькая. Вот они на фотографии. Сара позади Элисабет и Магнеи.

– А как она погибла? – Эльма позабыла о головной боли и дискомфорте в желудке и разглядывала фотографию в телефоне. Действительно, за Элисабет и Магнеей светловолосая девочка смотрела прямо в объектив. Она улеглась на живот, а перед ней был листок бумаги, и по полу рассыпаны карандаши.

– Да, вы, наверное, и сами помните, это весь город потрясло. Ничего страшнее этого я не знаю. – Анна поежилась. – Девочка просто исчезла. Нашлись только ее кеды на приливной полосе близ лагуны Кроукалоун. – Анна посмотрела в окно печальными глазами. Дом стоял около Лаунгасанда, и из окна кухни открывался вид на море. В то утро был прилив, и белая полоса песка была скрыта от глаз. – Когда она не пришла домой к ужину, начались поиски. И лишь через много дней на берег, в то место, где нашлись кеды, морем прибило плот, который, как считается, имеет отношение к этому делу.

– А Сара так и не нашлась?

– Нет. – Улыбка с лица Анны исчезла, голос стал ниже. – Так и не нашлась.

Эльма замолчала и ощутила, как ее пробирает холод.

– Ауса и Хендрик так и не оправились от этой утраты, – прибавила Анна и сделала глоток кофе.

– Ауса и Хендрик?

– Да, – ответила Анна. – Сарины родители. После того как она пропала, они так толком и не пришли в себя.

Едва Сайвар открыл глаза, он вскочил с постели, оделся и уже через несколько минут вышел на свежий воздух. Вчерашний ужин оказался последней каплей. Он никак не мог простить себе, что сидел в кругу родственников Тельмы при таких обстоятельствах. Он чувствовал себя лжецом, хотя ни в чем и не солгал. Его мучили невысказанные слова. Те, которые он уже давно должен был сказать Тельме, да все не мог: слишком это было тяжело. И все-таки это, наверное, было легче, чем сидеть с ними за одним столом и наблюдать, как члены семьи изо всех сил стараются сдерживать слезы и ужинать как ни в чем не бывало. Все было нормально до тех пор, пока мать Тельмы не стала произносить речь о том, как она благодарна. Тогда вся семья расплакалась, а Сайвар сидел не в своей тарелке и смотрел на этот кошмар. Он сочувствовал им – и это была чистейшая правда, но внутри него какой-то голос кричал ему: «Беги! Спасайся из этой ситуации, пока не поздно!»

Тельма, наверное, понимала, что сейчас они, вообще говоря, соприкасались только по случайности. А общались только по необходимости. Когда они вечером пришли домой, Тельма плакала в постели, и в конце концов обратилась к нему за утешением. Он обнимал ее из чувства долга и жалости. А когда потом она попыталась поцеловать его и начала снимать с него футболку, он остановил ее. Как будто ему показалось это не вовремя. Больше всего ему хотелось, чтобы он уже давно успел высказать Тельме, каково ему. Ему хотелось прекратить их отношения, но сейчас, если бы он сказал что-нибудь, то выглядел бы как самый большой дурак в мире.

Когда он пришел в полицейское управление, там была пересменка. Уставшие сотрудники прощались и уходили домой, а новые заступали на дежурство и наливали кофе.

Сайвару не нужно было приходить так рано, ведь собрание было назначено только на полдень – но он чувствовал, что дома стены как будто давят на него. Он уже долго сидел за столом, листая сайты и старые протоколы – как вошла раскрасневшаяся Эльма. Она остановилась на пороге, прислонившись к дверному косяку.

– Хёрд пришел? – спросила она. Ее русые волосы были распущены и ниспадали на плечи. Сайвар осознал, что никогда не видел ее кроме как с волосами, убранными от лица.

– Нет, я его не встречал. – Он посмотрел на часы. – Наверное, он вот-вот придет.

Эльма выглядела беспокойной.

– Ну, наверное, мне надо было бы дождаться его.

Эльма развернулась и вышла, а Сайвар продолжил рассеянно листать новостные сайты. Услышав покашливание, он поднял глаза: в дверях снова стояла Эльма.

– Ты помнишь Сару, дочь Хендрика и Аусы? – спросила она. Сайвар помотал головой, а она села за стол напротив него и продолжила: – Сара Хендриксдоттир погибла в возрасте девяти лет. Ее обувь обнаружили на берегу залива Кроукалоун, а саму ее так и не нашли. Поговаривали, что она играла на плоту, который потом прибило к берегу.