Стивен Кинг - Детки в клетке (сборник)
Перечислять основные факты ей не требовалось. Они проработали вместе в «Ле Пале» одиннадцать лет, подружившись почти с самого начала.
Главным из этих основных фактов Дарси назвала бы (во всяком случае до этого разговора в «Le Cinq») брак Марты с никчемным парнем, который куда больше интересовался выпивкой и наркотиками – не говоря уж о любой женщине, стоило ей пошевелить бедрами в его направлении, – чем своей женой.
Марта прожила в Нью-Йорке всего несколько месяцев, когда познакомилась с ним – неопытная девочка в темном лесу. И была на втором месяце беременности, когда сказала «да» в ответ на вопрос священника. Но, как она много раз повторяла Дарси, дело было не в беременности: она хорошенько все обдумала, прежде чем решила выйти за Джонни. Она была благодарна, что он ее не бросил (даже тогда она хорошо понимала, что через пять минут после признания «я беременна» очень многие мужчины были бы уже очень далеко, хорошенько хлопнув дверью), но не оставалась совсем уж слепой к его недостаткам. Она хорошо представляла себе, что подумали бы ее мать и отец – особенно отец – о Джонни Роузуолле с его черным «тандербердом» и двухцветными ботинками, купленными потому, что Джонни увидел такие на Мемфисе Слиме, когда Слим играл в театре «Аполло».
Этого, первого, ребенка Марта потеряла на третьем месяце. Еще примерно через пять месяцев она подвела итог плюсам и минусам своего брака – минусы заметно преобладали. Слишком много возвращений домой поздно ночью, слишком много неубедительных объяснений, слишком много синяков под ее глазами. Джонни, говорила она, просто обожал свои кулаки, когда бывал пьян.
– Он всегда выглядел красивым, – как-то сказала она Дарси, – но красивый говнюк – все равно говнюк.
Но Марта еще не успела собрать свои вещи, когда обнаружила, что снова беременна. На этот раз Джонни среагировал мгновенно и без всякой радости: он ударил ее по животу ручкой швабры, надеясь вызвать выкидыш. Две ночи спустя он в компании двух приятелей, разделявших его пристрастие к яркой одежде и двухцветным ботинкам, попытался ограбить винный магазинчик на 116-й улице. У хозяина под прилавком был дробовик. Он его вытащил. У Джонни Роузуолла был пистолетик 32-го калибра с никелевой рукояткой, который он раздобыл бог знает где. Он прицелился в хозяина лавки, спустил курок, и пистолетик разлетелся на куски. Один осколок ствола проник ему в мозг через правый глаз и убил его наповал.
Марта продолжала выходить на работу в «Ле Пале» почти до восьмого месяца (было это, разумеется, задолго до появления там Дарси Сагамор), а тогда миссис Пролкс велела ей отправляться домой, пока она не обронила младенца в коридоре десятого этажа или, может быть, в лифте, обслуживающем прачечную. «Работаешь ты совсем неплохо и, если захочешь, сможешь потом вернуться на свое место, – сказала ей Роберта Пролкс, – но сейчас, девочка, сгинь!»
Марта сгинула и через два месяца родила семифунтового мальчика, которого назвала Питером, и Питер со временем написал роман под названием «Огонь Славы», который все – включая Клуб «Книги месяца» и «Юниверсал пикчерс» – считали обреченным принести автору славу и богатство.
Все это Дарси уже слышала. А остальное – невероятное остальное – она услышала в этот день и этот вечер сначала в «Le Cinq» с бокалами шампанского на столе и сигнальным экземпляром романа Пита в голубой хозяйственной сумке Марты.– Мы, конечно, жили на окраине, – сказала Марта, глядя на свой бокал и крутя его в пальцах, – на Стэнтон-стрит у Стейшн-Парка. Я потом побывала там. Все хуже, чем было – гораздо хуже, – но и тогда это был не курорт.
Тогда в конце Стэнтон-стрит в сторону Стейшн-Парка жила жуткая старуха. Люди называли ее Мама Делорм, и многие клялись, что она – бруха [23] . Я сама ни во что такое не верила и как-то спросила Октавию Кинсолвинг – она жила в том же доме, что и мы с Джонни, – как могут люди верить в такую чушь, когда вокруг Земли вертятся искусственные спутники и найдены способы излечивать чуть ли не все болезни под солнцем. Тавия была образованной женщиной, училась в Джуллиардской музыкальной школе и по ту сторону Сто десятой улицы жила только потому, что должна была содержать мать и троих младших братьев. Я-то думала, она согласится со мной, но она только засмеялась и покачала головой.
«Ты что же, веришь, что брухи существуют?» – спросила я.
«Нет, – сказала она. – Но я верю в нее. Она особенная. А вдруг на каждую тысячу – или десять тысяч, или миллион – женщин, которые называют себя колдуньями, а то и ведьмами, приходится одна подлинная? Если так, то это Мама Делорм».
Я только засмеялась. Люди, которые не нуждаются в помощи брухи, могут позволить себе посмеяться, как могут себе позволить посмеяться над силой молитвы люди, которые не молятся. Я говорю о том времени, когда только-только вышла замуж. Я тогда еще верила, что сумею исправить Джонни. Ты можешь это понять?
Дарси кивнула.
– Потом у меня произошел выкидыш. Причиной, думается, был Джонни, хотя тогда я даже себе в этом признаться не хотела. Бил он меня почти все время. А пил, так все время. Забирал деньги, которые я ему давала, а потом тащил еще из моей сумочки. Если я ему говорила, чтобы он перестал лазить в мою сумочку, он делал обиженное лицо и клялся, что и не думал даже. То есть если был трезв. А пьяный он смеялся и все. Я написала домой маме. Больно мне было писать такое письмо и стыдно, и я плакала, пока писала его, но мне надо было узнать, что она думает. Она написала в ответ, чтобы я ушла, уехала, пока он не уложил меня в больницу, а то и похуже. Моя старшая сестра Кассандра (мы всегда звали ее Кисси) пошла дальше. Прислала мне билет на междугородный автобус, а на конверте губной помадой написала три слова: «УЕЗЖАЙ СЕЙЧАС ЖЕ!»
Марта отпила глоток шампанского.
– А я не уехала. Мне нравилось верить, будто я сохраняю достоинство, да только, думается, это была глупая гордость и больше ничего. Ну, так или не так, а я осталась. Потом, когда я потеряла ребеночка, я опять забеременела, только поначалу не догадывалась. Видишь ли, по утрам меня не тошнило… ну, да и в первый раз тоже не тошнило.
– Ты же не пошла к этой Маме Делорм из-за беременности? – спросила Дарси, сразу предположив, что Марта могла попросить у колдуньи что-нибудь, чтобы устроить себе выкидыш… или, что она просто решилась на аборт.
– Нет, – ответила Марта. – Я пошла, потому что Тавия сказала, что Мама Делорм точно мне скажет, какую дрянь я нашла в кармане пиджака Джонни. Белый порошок в стеклянном пузырьке.
– О-о! – сказала Дарси.
Марта невесело улыбнулась.
– Хочешь знать, до чего скверно все может стать? – спросила она. – Наверное, нет, но я тебе скажу. Скверно, когда твой муж пьет и не имеет постоянной работы. А по-настоящему скверно, это когда он пьет, не имеет работы и вымещает все это на тебе кулаками. Но еще хуже, когда суешь руку в карман его пиджака, надеясь найти доллар, чтобы купить туалетную бумагу с пушком в супермаркете «Солнечный край», и находишь стеклянный пузыречек с ложечкой. А хуже всего, знаешь что? Глядеть на этот пузырек и уговаривать себя, что в нем кокаин, а не герыч.
– И ты пошла с пузырьком к Маме Делорм?
Марта иронично засмеялась.
– С пу-зырь-ком? Нет уж, дорогая моя. Жизнь мне мало что давала, но умереть мне не хотелось. Вернись он домой, откуда бы там ни было, и хватись своего двухграммового пузыречка, он бы меня обработал, как гороховое поле. Нет, я только отсыпала щепоточку в целлофан с сигаретной пачки. И пошла к Тавии, а Тавия сказала, чтобы я пошла к Маме Делорм, и я пошла.
Марта качнула головой. У нее не было слов, чтобы точно описать своей подруге, какой была Мама Делорм, и какими немыслимыми были полчаса в квартире этой женщины на третьем этаже, и как она почти скатилась по кривым ступенькам на улицу, боясь, что старуха гонится за ней. Квартира была темной и вонючей, в ней стоял запах свечных огарков и старых обоев, и корицы, и подгнивающих трав. На одной стене висело изображение Иисуса, на другой – портрет Нострадамуса.
– Если вообще есть ведьмы, так она была ведьмой, – в конце концов сказала Марта. – Я и теперь не знаю, сколько ей было лет – семьдесят, девяносто или сто десять. От ее носа через лоб тянулся бело-розовый шрам и прятался под волосами. Похожий на след от ожога. Из-за него веко правого глаза было полуопущено, будто она подмигивала. Сидела она в кресле-качалке с вязанием на коленях. Я вошла, а она говорит: «Я скажу тебе три вещи, малышка. Первая – ты в меня не веришь. Вторая – пузырек, который ты нашла в кармане у мужа полон героина, «белого ангела». Третье – ты третью неделю беременна мальчиком, которого назовешь в честь его подлинного отца».* * *Марта огляделась, проверяя, не сел ли кто-нибудь за соседний столик, убедилась, что они по-прежнему одни, и наклонилась к Дарси, которая смотрела на нее как завороженная.
– Позже, когда я снова могла думать связно, я решила, что и первое и второе мне сказал бы любой фокусник в цирке или… как их? Чтец мыслей, ну, в белом тюрбане. Если Тавия Кинсолвинг сказала старухе, что я к ней приду, то могла заодно объяснить зачем. Видишь, как просто все получалось? Ну а для женщины вроде Мамы Делорм такие мелочи очень важны: ведь если хочешь прослыть брухой, то и вести себя должна как бруха.
