Монс Каллентофт - Дикая весна
– Он может ходить?
– Нет, моторика сильно пострадала при рождении. Но вы его полюбите, я уверена.
Затем Бритта Экхольм рассказывает о Шёплугене – той деревне, где расположен интернат, и перед внутренним взором Малин встает большой белый замок, где сумасшедшие высовывают головы из окон и провожают прохожих радостными выкриками. Эти сумасшедшие не пугают ее, она видит, что они счастливы.
– Я хочу попросить прощения, – продолжает Бритта Экхольм, – за то, что я не связывалась с вами напрямую. Я полагалась на то, что говорила ваша мать, – что никто из вас не желает поддерживать отношения со Стефаном.
– Вы поступили правильно, как мне кажется. Ваша задача – заботиться о нем, и с какой стати вы должны были настаивать, чтобы он встречался с людьми, которые сами заявляют, что не желают иметь с ним дел?
– Это верно, но один раз я видела ваше фото в газете, – говорит Бритта Экхольм. – Тогда мне захотелось позвонить вам – у меня возникло ощущение, что вы как раз из тех, кто готов взять на себя такого рода ответственность.
– В каком смысле?
– Ответственность любви, – произносит Бритта Экхольм.
* * *Малин поворачивает ключ в замке зажигания и выезжает с парковки. Вот она уже за пределами города, и вскоре машина пересекает плодородные равнины, а вдоль облачного горизонта качаются темные силуэты деревьев, наполовину скрывающие солнце. Руки ее спокойно лежат на руле, она направляется в Хельсингланд, в деревню Шёплуген.
Сколько одиночества!
Так мало времени.
Так много миль, которые надо преодолеть; к тому же легкий весенний дождь начинает бить по переднему стеклу… Она бросает взгляд в сторону, видит, как равнина открывается навстречу дождю, принимая влагу – ценнейший подарок, в котором заключены новые возможности.
Брызги дождя как бриллианты.
На мгновение она закрывает глаза, не смотрит на встречные машины, надеясь, что ничего не произойдет, а где-то рядом звучит голос, но она не хочет его слушать, хочет крикнуть ему, что ей надо заняться своими делами, сейчас у нее нет времени спасать других.
«Поймите это, оставьте меня в покое, дайте мне сделать то, что я должна сделать – немедленно, сейчас!»
Она открывает глаза, продолжает двигаться вперед.
* * *Малин, послушай нас!
Речь ведь идет не только о нас – для нас надежда уже угасла.
Только ты можешь вернуть нам наших родителей. Мы слишком малы, чтобы быть одни, слишком малы, чтобы остаться без мамы и папы.
Мальчик с девочкой тоже малы, но для них все еще не поздно.
Так что послушай нас, Малин.
Останови машину.
Вернись.
Ты должна найти запертых детей. Мы завидуем им, мы более всего на свете хотели бы иметь то, что еще есть у них, а у нас этого уже никогда не будет.
Но никто не заслуживает такого страха, какой переживают они. Никто и никогда.
Вараны в длинных белых домах хотят выесть мясо из их ног.
Ты не можешь уехать сейчас, Малин.
Ты направляешься слишком далеко. Твой брат нуждается в тебе, но запертые дети нуждаются в тебе еще больше. Он одинок, но они и одиноки, и напуганы. Он, по крайней мере, не испытывает такого страха, Малин.
Глава 32
Кто-то нашептывал ей что-то в машине; ей показалось, кто-то сказал ей: «Не езди, не езди сейчас, сначала надо найти убийцу девочек!».
Проехав почти сто километров, Малин развернула машину, и когда она паркуется у полицейского управления, уже настал вечер, с севера налетела тонкая завеса облаков, и с нею вновь ощущение холода в воздухе.
Весеннее тепло ненадежно. Обманчиво. Как и весь этот сезон, как все эти события в истории города.
Малин делает глубокий вдох, собирает волю в кулак. Отбрасывает все мысли о том, что произошло сегодня. Вместо этого она направит все свои силы на расследование, на работу, которая ей поручена; она использует работу как огромный стакан проклятой текилы – будет вновь и вновь опрокидывать его в себя, не давая никаким другим мыслям завладеть сознанием.
Не думать о папе, маме или младшем брате. Сделать вид, что той женщины в конторе адвоката вообще не существует. Какое-то время это будет работать – да, мама, ты доказала, что отрицание возможно.
Представители СМИ стоят толпой у входа, и у Малин возникает инстинктивное желание пройти через помещение суда по подземным переходам, которые ведут оттуда в полицейское управление. Она думает: «Пора поставить им палатку и послать кого-нибудь продавать кофе, потому что им придется долго тут мерзнуть, если мы не продвинемся с этим делом».
Малин захлопывает дверцу машины и продвигается в сторону толпы; они видят ее, но не обращают на нее внимания, вместо этого все их внимание приковано к стойке дежурного.
Она протискивается мимо них.
Даниэля Хёгфельдта, ясное дело, не видно. Конечно, он ведь лежит дома на Хелене Анеман.
Вот свинья!
«Чего я так разозлилась? Он имеет право делать то, что ему нравится. Я никогда не пускала его себе в душу и не имею права чего бы то ни было от него требовать. И Хелена. Мы не общались по-настоящему уже несколько лет. Возможно, она даже не знает, что у нас с Даниэлем были отношения».
Двери управления распахиваются.
Три парня с дредами, в поношенных толстовках, стоят у стойки спиной к ней, окруженные полицейскими в форме. Парни подписывают какие-то бумаги, и Малин видит, как открывается дверь в офисную часть и ей навстречу выходит Свен Шёман с усталым и невеселым взглядом.
– Хорошо, что ты вернулась, – произносит он, а «дреды» тем временем направляются к выходу, и теперь она знает, кто это – подельники, вернее, приятели Юнатана Людвигссона из прицепа.
«Они ухмыляются, глядя на меня. Разве нет? Или мне это только чудится?»
– У меня был тяжелый день, – говорит Малин.
– Но теперь ты вернулась, – говорит Свен и продолжает: – Мы были вынуждены отпустить всех, кроме Людвигссона. Прокурор не нашел причин для задержания. У нас нет никаких доказательств того, что кто-либо из них замешан во взрыве бомбы или в прочей деятельности Людвигссона.
– Полагаю, прокурор прав, – кивает Малин. – Однако я совсем не уверена, что они невинные овечки.
За входной дверью щелкают вспышки, репортеры наперебой выкрикивают вопросы, обращаясь к трем парням.
– Кроме того, мы получили предварительный рапорт технического отдела по поводу компьютера Людвигссона. Ничто не указывает на то, что он вступал с кем-то в контакт – ни по поводу Фронта экономической свободы, ни по поводу других дел, связанных со взрывом. Техники обнаружили также коды к сайту и оригинал видео, выложенного в «Ютьюбе». Похоже на то, что Людвигссон действительно создал Фронт экономической свободы в одиночку, желая привлечь внимание к тому, что он считает важным с идеологической точки зрения.
– Псих.
– При этом он куда нормальнее многих других, – говорит Свен. – В наше время люди готовы ради своих убеждений на все что угодно.
– Стало быть, мы считаем, что угрозы банкам страны нет?
– Во всяком случае, угроза куда менее остра, не так ли? Они могли бы открыться снова, чтобы хотя бы снять напряжение, – отвечает Свен.
«Взорвать бомбу, – думает Малин. – На маленькой площади в неприметном городишке. Лишить жизни двух маленьких девочек. Какие убеждения заставили кого-то это сделать?
Среди религиозных меньшинств Линчёпинга никого не нашли. Похоже, воинствующие исламисты в деле не замешаны».
– А связи между Диком Стенссоном и Юнатаном Людвигссоном, якобы имевшая место сделка, – это что-нибудь дало? – спрашивает Малин.
– Нет, мы не обнаружили ничего такого, что имело бы отношение к нашему расследованию.
– Мы можем арестовать компьютеры «Членоголовых»?
– На нынешнем этапе – нет. У нас нет ни малейших доказательств их виновности в чем бы то ни было.
– Я рассуждаю таким образом, – говорит Малин. – Дик Стенссон и «Членоголовые» и «Лос Ребелс» не то чтобы совсем паиньки, и они не постеснялись бы убить своих конкурентов, но убийцы детей? Террористы, которые не стесняются заложить бомбу в самом обычном городе, среди самых обычных людей? Меня бы это удивило.
– В принципе, на сегодняшний день мы можем отбросить эту версию, – кивает Свен. – Я с тобой полностью согласен.
– А похищение взрывчатки с военных складов? Или с оптовых баз? Или у строительных компаний? – спрашивает Малин.
– Пока нам ничего не удалось обнаружить. И у оптовиков, которые торгуют пероксидом ацетона, никто в последнее время не осуществлял необычных закупок.
Эбба за стойкой кивает Малин, приветствуя ее. Малин тоже кивает в ответ.
– Значит, мы вернулись туда, откуда начали, не так ли? – произносит она. – Мы не знаем, кто этот мужчина с велосипедом возле банка. Ни малейшего понятия не имеем, если быть до конца честными.
