Монс Каллентофт - Дикая весна
Но там ящерицы. Когда дядьки показали их нам, когда мы прилетели сюда на самолете, я поняла, что ты вовсе не ждешь нас, как они говорили.
Пауки.
И змеи в своих норах.
Они захотят укусить нас, вонзить в нас свои горячие зубы, сделать нас ядовитыми, чтобы никто больше не смог обнять нас, чтобы мы никогда больше не почувствовали чье-то теплое прикосновение к нашей коже.
* * *Если постучать пальцем по аорте, то она просыпается. Становится толстой и синей, и еще много осталось мест на моих руках и в локтевых сгибах, куда можно вонзить иглу.
Под землей так хорошо…
Здесь мне никто не мешает – во всяком случае, по большей части здесь я могу запустить иглу в огнедышащий вулкан и дать его содержимому перетечь в мое тело, словно магме, заставить меня забыть о прошлом и будущем.
Боль, когда игла протыкает кожу, чудесна, потому что я знаю – скоро исчезнет та другая, большая боль. Я ложусь на сырые камни, слышу, как вагоны метро проносятся туда-сюда надо мной, а затем я опускаюсь в мягкую постель, ощущаю, как меня обнимает теплая вода, и это сама любовь ласкает меня – пока любовь не исчезает и снова становится недостижимой.
Годы прошли.
Я исчезла, ушла из семьи, сменила имя, чтобы все те, кто ненавидит меня и желает мне зла, не могли меня найти. Я живу в подземелье, воруя то, что попадется под руку. Я живу одна, но иногда появляются они, мужчины, и я не знаю, что они делают со мной, и так произошло то, что не должно было произойти, чего не могло произойти в таком изношенном и измученном теле.
Я рассталась с вами в тот же день, как вы появились из меня на свет.
Я покинула больницу, вернулась в свое подземелье. Ради любви я отвернулась от вас – чтобы вы не попали под их власть, потому что они – совокупное зло всего мира, как черная лампа, которая затеняет солнце и посылает свои гнойные лучи в человеческую жизнь, решая наперед, что и как будет.
Только в подземелье я скроюсь от их кровавых лучей.
Кто-то идет?
Еще один укол. Кто вы такие? Вы вернулись? Я не хочу встречаться с отцом. Он хуже всех них.
Я исчезаю из самой себя, а когда я просыпаюсь, передо мной – самый ужасный монстр.
Не знаю, как я снова оказалась здесь.
Я сижу в овальной комнате, обшитой деревянными панелями, и держу за руку своего умирающего отца. Он крепко сжимает мою руку, но я знаю, что он не намерен просить прощения – такого слова просто нет в его словарном запасе. Раскаяние – то чувство, которого он никогда не испытывал.
Тем не менее я здесь.
Но никого других. Никого из тех монстров – моих братьев-.
Я держу отца за руку, и я с ним в его последний час, хотя ненавижу его.
Сама я уже давно мертва. Я умерла, когда умерли вы, мои девочки, и давным-давно. Вы ведь здесь, мои девочки, не так ли?
* * *Мы не знаем, почему мы здесь.
Почему мы должны смотреть на тебя, когда ты стоишь на коленях перед кроватью больного в самой дальней комнате этой огромной квартиры?
Шторы опущены. Снаружи темно, и свет звезд скользит по воде, где катера проносятся среди маленьких лодочек, и люди прогуливаются по набережной, где старые деревянные лодки пахнут смолой.
Ты знаешь, кто мы такие, не так ли?
Мама, она должна быть здесь, с нами. И папа. Но вместо этого нас принесло к тебе. Почему? Чего такого мы не знаем – мы, которые должны теперь знать все.
Мама.
Тот мужчина с подушкой в твоей палате – кто он? Как он мог так поступить? Может быть, ему пришлось сделать это с тобой, с нами, чтобы спасти других от того же самого?
Все, наверное, невиновны, кроме алчных.
Они не попадут сюда, где мы.
Они попадут к пылающим червям, к огненным варанам, которые едят человеческое мясо, пока не лопнут и из их окровавленных кишок не потекут сотни новых голодных варанов.
Те, другие дети заперты во дворе этого места.
На этом месте невозможно отдыхать.
Здесь можно только кричать.
Глава 33
– Ну, и что нам теперь делать, черт подери?
Свен Шёман сидит, откинувшись на спинку дивана в своей гостиной, и воспринимает слова Малин скорее как констатацию факта, нежели как вопрос.
Форс прихлебывает чай, который только что принесла ей жена Свена, чтобы смыть острый вкус вестерботтенского сыра, который остался во рту после только что надкушенного ею бутерброда.
В саду у Свена совсем темно.
Узнав новость про Ханну Вигерё, Малин поехала прямиком к нему. Ей хотелось обсудить это напрямую со Свеном, прежде чем бить в большой барабан, в спокойной обстановке выяснить, какой оборот примет следствие теперь, когда Ханна Вигерё была убита в своей палате. И пусть другие поспят, потому что им всем нужен отдых, пусть они успокоятся, а не кидаются во все стороны, словно пытаясь убежать от взведенной бомбы, которую отделяют от взрыва несколько коротких секунд.
– Да, что же нам теперь делать?
Малин откусывает еще кусочек бутерброда. Думает об одиноком семействе Вигерё, у которых, похоже, не было ни родственников, ни друзей, так что никто даже не навещал Ханну в больнице. Что там сказал старичок, торгующий сосисками, – что они часто приходили туда в первой половине дня?
Сыр обжигает нёбо.
Туве она позвонила, пока ехала к Свену; об открытии завещания рассказывать не стала, хотела сказать, что ей будет лучше остаться сегодня у отца, но Туве настаивала на том, что будет ночевать у нее, – и Малин показалось, что дочь хочет ей что-то рассказать.
Может быть, у нее новый бойфренд?
Малин остро чувствовала, что еще одна новость сегодня вечером – это уже перебор. На сегодня уже хватит, и ей очень хочется отключить усталый мозг, как выключают компьютер, и прекратить всякую осмысленную деятельность. И ей не хотелось рассказывать Туве об интернате, она чувствовала, что пока не готова к этому. «Ну, хорошо, приезжай домой, – сказала она Туве. – Посмотрим телевизор, поужинаем пиццей…»
Малин дожевывает бутерброд, отпивает глоток чая.
– Возможно, те, кто подложил бомбу, хотели ее убрать. Они могли воспринимать ее как свидетеля, – говорит Свен. – И решили перестраховаться.
– И это могли быть террористы, активисты, Фронт экономической свободы, криминальные мотоклубы или что-то совсем из другой оперы, – говорит Малин. – Мне кажется, что чем больше мы работаем с разными версиями или отбрасываем их, тем дальше удаляемся от истины.
– Или она где-то рядом, – кивает Свен. – Но мы не видим ее или просто не можем найти среди всех версий одну правильную.
– У меня к тебе одна просьба, – произносит Малин и смотрит Свену прямо в глаза.
– Ой, я что-то начинаю нервничать, – улыбается тот. – Ну, давай, выкладывай!
– Мне хотелось бы, чтобы мы с этого момента стали разрабатывать еще одну, совершенно очевидную версию, – говорит Малин.
«Я знаю, что я хочу сделать, – думает она. – И ты даешь мне этим заняться, не так ли, Свен?» Она делает глубокий вдох и подается вперед, чтобы показать, насколько все это серьезно.
– Ну, и?..
– Я хотела бы сосредоточиться на версии, что взрыв был направлен против семьи Вигерё. Что здесь речь идет не о заговоре, не о политике. Может существовать одна вероятная причина, по которой взорвалась бомба и Ханна Вигерё была убита в больнице.
– И тебе это подсказывает твоя интуиция, Малин?
– Трудно сказать, Свен. Но тот продавец сосисок – он ведь сказал, что видел эту семью на площади регулярно, не так ли? Может быть, кто-то следил за ними и изучал их привычки? И зачем кому-то понадобилось так рисковать – проникать в больницу, чтобы убить Ханну Вигерё? Что такого она могла увидеть? Ни один свидетель на площади не сказал ничего вразумительного – с какой стати Ханна могла что-то знать? Должно быть, ей было известно нечто другое, она была ключевым лицом в другом смысле. Согласен? И это заставляет меня обратить свое внимание на семью. Чувство и логика рука об руку, Свен. Как и должно быть в хорошей полицейской работе.
Малин отхлебывает еще глоток чая и продолжает:
– Все произошло так невероятно быстро! С того момента, как взорвалась бомба, не минуло и четырех суток. Кажется, мы и дух перевести не успели – а такие условия не создают благодатной почвы для интуиции. Ей нужно время и пространство. Но я вижу в этой версии одно из дальнейших направлений расследования.
Свен глубоко задумался.
– Поступим так, – произносит он после паузы, длившейся не менее чем полминуты. – Сосредоточьтесь на этой версии – ты и Зак. Мы же будем вести следствие по делу в целом и по убийству Ханны Вигерё, основываясь на прежних версиях. Просигнальте, если вам понадобится какая-нибудь помощь.
– Нам следовало бы допросить кого-нибудь из коллег Ханны или кого-нибудь из сотрудников детского сада. Может быть, Бёрье и Вальдемар смогут нам в этом помочь.
Свен кивает:
