Луиза Пенни - Разные оттенки смерти
– Вы это о чем? – спросил Бовуар из кухни.
– Ресторан «Милош», – прочел Гамаш на листке у телефона. – Просто шикарно.
Бовуар заглянул в комнату, посмотрел на стопку бумаг, потом на шефа.
– Я собирался пригласить туда вас и мадам Гамаш.
В скудном свете лампы Бовуар на миг показался Гамашу похожим на Брайана. Не дерзкий молодой фанфарон в начале карьеры, а потрепанный жизнью парень. Присмиревший. Встревоженный. Ущербный. Со всеми человеческими недостатками.
Настороженный.
– Чтобы поблагодарить вас за поддержку, – объяснил Бовуар. – После моего расставания с Энид и всего прочего. Несколько месяцев мне было трудновато.
Старший инспектор Гамаш удивленно посмотрел на своего подчиненного. «Милош» был одним из лучших ресторанов морепродуктов в Канаде. И определенно одним из самых дорогих. Самый любимый у него и Рейн-Мари, хотя они и ходили туда лишь по особым случаям.
– Merci, – сказал он наконец. – Но мы были бы рады и простой пицце.
Жан Ги улыбнулся, взял бумаги со стола и сунул в ящик.
– Значит, обойдемся без «Милоша». Но я приглашаю вас на «суперломтик» и тут уже попрошу со мной не спорить.
– Мадам Гамаш будет довольна, – рассмеялся Гамаш.
Бовуар вышел в кухню и вернулся с выпивкой – с пивом из микропивоварни для шефа и водой для себя.
– Ты не пьешь пиво? – спросил Гамаш, поднимая стакан.
– Все эти разговоры о пьянстве отвратили меня от алкоголя. Вода меня вполне устроит.
Они снова сели. Гамаш на этот раз выбрал жесткий стул у небольшого стеклянного обеденного стола. Глотнул пива.
– Как вы думаете, это действует?
Гамашу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем спрашивает Бовуар.
– Анонимные алкоголики?
Бовуар кивнул:
– По-моему, это просто потакание своим слабостям. Каким боком раскрытие тайн может препятствовать пьянству? Не лучше ли просто забыть, вместо того чтобы вываливать всю эту ерунду? Причем ни у кого из этих людей нет никакой специальной подготовки. Эта Сюзанна – просто кошмар какой-то. Сомневаюсь, что она способна кому-то помочь.
Старший инспектор пристально посмотрел на своего рассвирепевшего подчиненного.
– Мне кажется, Общество анонимных алкоголиков работает, поскольку никто, какими бы благими намерениями он ни руководствовался, не понимает, что переживает алкоголик, кроме другого алкоголика, – тихо сказал Гамаш. Он старался не наклоняться вперед, чтобы не нарушать личное пространство Бовуара. – Вспомни фабрику. Наш рейд. Никто не знает, как это было, кроме тех из нас, кто был там. Психотерапевт может очень помочь. Но это совсем не то что разговор с одним из нас. – Гамаш посмотрел на Бовуара. Тот, казалось, целиком ушел в себя. – Ты часто вспоминаешь о том, что случилось на фабрике?
Бовуар помедлил с ответом.
– Иногда.
– Хочешь поговорить об этом?
– А что проку? Я уже говорил со следователями. С психотерапевтами. Для нас с вами это дело прошлое. Пора уже перестать говорить об этом, принять как факт и жить дальше. Вы так не считаете?
Гамаш наклонил голову набок, изучающе глядя на Жана Ги.
– Нет, не считаю. По-моему, мы должны говорить, пока все это не выйдет из нас, пока не останется ничего незавершенного.
– То, что произошло на фабрике, завершилось, – отрезал Бовуар, но тут же взял себя в руки. – Простите. Но я думаю, что это самокопание какое-то. Я просто хочу жить. Единственное незавершенное дело, единственное, что меня все еще беспокоит, если хотите знать, – это кто слил видеозапись рейда. Как она попала в Интернет?
– Внутреннее расследование показало, что это дело рук хакера.
– Я знаю. Читал доклад. Но вы же не верите в это, правда?
– У меня нет выбора, – ответил Гамаш. – И у тебя тоже.
В голосе Гамаша вполне явственно прозвучало предостережение. Предостережение, которого Бовуар предпочел не заметить или не расслышать.
– Никакой это был не хакер, – сказал он. – Никто даже не знал о существовании этих записей, кроме других полицейских. Никакой хакер этих записей не похищал.
– Хватит, Жан Ги!
Они уже разговаривали об этом прежде. Видеозапись рейда была выложена в Интернет, где ее просмотрели миллионы людей по всему свету.
Увидели, что произошло.
Миллионы смотрели так, словно это было телешоу. Развлечение.
После нескольких месяцев расследования Квебекская полиция пришла к выводу, что это сделал хакер.
– Почему они не нашли того парня? – гнул свое Жан Ги. – У нас целый отдел занимается расследованием киберпреступлений. И чтобы они не сумели найти засранца, которому, по их же собственному отчету, просто повезло?
– Оставь эту тему, Жан Ги, – сурово произнес Гамаш.
– Мы должны установить истину, – сказал Бовуар, подаваясь вперед.
– Мы знаем истину, – возразил Гамаш. – Нам осталось только научиться жить с нею.
– И вы хотите оставить все как есть? Принять случившееся?
– Да. И ты тоже. Обещай мне, Жан Ги. Это чужая проблема. Не наша.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и наконец Бовуар коротко кивнул.
– Bon, – сказал Гамаш. Он допил пиво и пошел со стаканом в кухню. – Пора идти. Нужно пораньше вернуться в Три Сосны.
Арман Гамаш пожелал своему подчиненному спокойной ночи и медленно побрел по вечерним улицам. Было прохладно, и он порадовался, что взял куртку. Он собирался остановить такси, но как-то незаметно прошел по Сен-Урбен до авеню Лорье.
На ходу он размышлял об АА, Лилиан и Сюзанне. И о главном судье. О художниках и дилерах, которые спят в своих кроватях в Трех Соснах.
Но главным образом он думал о губительном воздействии тайн. Включая и его собственные.
Он солгал Бовуару. История с фабрикой не закончилась. И он не забыл о ней.
Жан Ги Бовуар вымыл стакан из-под пива и направился в спальню.
«Давай, двигайся, двигайся, – упрашивал он себя. – Еще несколько шагов».
Но он, конечно, остановился. Как делал это каждый вечер после появления того видео.
Оно появилось в Интернете и после этого уже не могло исчезнуть. Оно осталось там навсегда. Может, о нем забудут, но оно все равно будет там, будет лежать и ждать, когда его обнаружат снова. Когда оно всплывет на поверхность.
Как тайна. Ее никогда нельзя скрыть полностью. Никогда нельзя забыть без следа.
И это видео было далеко не забыто. Пока.
Бовуар тяжело опустился на стул и вывел компьютер из спящего режима. Эта закладка была одной из его любимых, но он намеренно назвал ее другим именем.
Глаза его наливались сном, тело болело, но Жан Ги кликнул по закладке.
И на экране появилось видео.
Он нажал «воспроизведение». Просмотрел. Нажал еще раз. Потом еще.
Он снова и снова смотрел это видео. Картинка, как и звук, была четкой. Взрывы, стрельба, крики. «Наш упал, наш ранен».
И голос Гамаша – ровный, властный. Он отдавал понятные приказы, удерживал их как единую группу, не позволял воцариться хаосу, по мере того как они углублялись в здание фабрики. Они загоняли в угол террористов, которых оказалось гораздо больше, чем предполагалось.
Снова, и снова, и снова просматривал Бовуар тот момент, когда получил ранение в живот. И снова, и снова, и снова видел он кое-что похуже. Старший инспектор Гамаш вскидывает руки, спина его выгибается. Его подбрасывает, потом он падает. Ударяется об пол. Замирает.
А потом все поглощает хаос.
Наконец, утомившись, Бовуар отошел от экрана и подготовился ко сну. Помылся, почистил зубы. Принял таблетку оксикодона.
Потом он засунул под подушку еще один пузырек с таблетками. На тот случай, если понадобится ночью. Под подушкой он будет в безопасности. Невидим. Как оружие. Последнее средство.
Пузырек с таблетками парацетамола.
Если оксикодона не хватит.
Лежа в темноте, он ждал, когда начнет действовать болеутоляющее. Чувствовал, как уходит в прошлое день. Заботы, тревоги, образы стали стираться. Он прижал к себе плюшевого льва, сползая в забытье, но один образ оставался с ним. Не момент его ранения. Даже не образ падающего шефа.
Все это тускнело, поглощалось оксикодоном.
Но одно оставалось. Шло за ним до самого конца.
Ресторан «Милош». Номер телефона, ныне спрятанный в ящик стола. Каждую неделю на протяжении трех последних месяцев Бовуар звонил в «Милош» и заказывал столик. На двоих. На субботний вечер. Столик в глубине, у белой стены.
И каждую субботу отменял заказ. Он даже думал, что они, вероятно, больше не записывают его фамилию. Может, просто делают вид, что записывают. И он тоже делает вид, что заказывает.
Но он был уверен, что завтра все будет иначе.
Он определенно позвонит ей. И она ответит согласием. И он отвезет Анни Гамаш в «Милош», с его хрусталем и белыми скатертями. Она закажет дуврскую камбалу, а он – омара.
И она будет слушать его, смотреть на него своими внимательными глазами. Он будет расспрашивать, как она провела день, будет спрашивать про ее жизнь, про ее предпочтения, ее чувства. Про все. Он хотел знать все.
