Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл
– Это умиротворение снизошло на нее через тебя, – позже сказала мне сестра Амалия. – Ты стала каналом, через который в нее вошел Дух Розы.
– Не я, а мы все, – запротестовала я.
Ева со мной согласилась.
– Нет людей избранных, – заявила она. – Все дело в силе нашего сестринства, в нашей общности.
Но Голос у меня в голове поддержал Амалию, которая возразила Еве:
– Нет, это сделала ты, Рут, лишь ты одна, и это только начало.
* * *Я не хочу думать о Голосе, потому что я боюсь. Если я начну размышлять о нем, то, чего недоброго, приглашу Голос обратно, а мне этого не надо. Гостевая комната у меня для него не приготовлена.
Третий промаршировал на кухню. В руке он держал несколько писем. Я как раз выжимала в раковине свои постиранные трусы. Сержант встал в дверном проеме. Я быстро сунула их в мыльную воду, но Третий, заметив, ухмыльнулся:
– Сегодня ваш священник не придет.
Крепко сжав руки под водой, я твердо решила не расплакаться при нем. Не рискнула я при нем и заговорить, не стала спрашивать о письмах, которые он, перевернув задней стороной, положил на стол.
– Вы меня слышите? Я сказал, что сегодня священника не будет. Возможно, его не будет и на следующей неделе. Быть может, он вообще никогда больше к вам не придет. Кто знает? Если вы настаиваете, думаю, мы всегда сможем найти ему замену. Полагаю, один священник не хуже другого. В этой стране сейчас развелось множество религиозных безумцев.
Потом Третий сказал что-то насчет того, что он придет позже и расскажет, что мне теперь позволено делать, а затем вышел из дома. Письма остались лежать на столе. Я вытерла руки.
Третий вернулся:
– Извините, совсем забыл забрать.
Вытаскивая заглушку из раковины, я вспомнила, что забыла постучать пять раз. Если бы я постучала, Хью бы пришел. Мне хотелось обговорить со священником проблему Голоса.
Остаток дня я провела в саду за плетением гирлянды. Я сплетала вместе стебельки маргариток, лютиков, одуванчиков, смолевки, бутеня и дикой моркови. Я расщепляла их стебли кончиками ногтей. Капельки сока сочились мне на кожу. Гирлянда вышла слабоватой. Тонкие стебли лютика не желали крепко сплетаться со стеблями одуванчика. Белые, желтые и розовые цветочки не сочетались красиво друг с другом. Я не знала, что со всем этим делать. Я подняла мою гирлянду и отпустила. Она упала вниз, образовав нечто, напоминающее наручники.
Я была уверена в том, что Хью сегодня расскажет мне все, что узнал из интернета. Роза Иерихона расцвела после ночного дождя. Мне хотелось показать ему розу. Третий не сказал, почему он не смог прийти. В прошлый раз священнику явно нездоровилось… Или мы проговорились об интернете на камеру? Не могут ли солдаты слышать, о чем мы разговариваем, даже тогда, когда мы выходим в сад? Я принялась рвать траву, которая разрослась вокруг скамейки, подозревая, что солдаты могли спрятать свои приборы слежения среди кипрея и бурьяна. Я ухватилась голыми руками за крапиву. В местах ожога проступили белесые пятнышки. В моей голове пронеслось, что это руки безумной женщины, которая делала безумные поступки, и даже священник понял, что этой женщине нельзя помочь. Голос согласился бы с этим.
* * *После того первого вечера, когда с сестрой Джеки случилось то, что случилось, я слышала Голос все чаще и чаще, но я никому о нем не рассказывала.
– Когда вы молитесь, кто-нибудь вам отвечает? – спросила я у Дороти и Джеки.
Женщины сидели на траве и из белой хлопчатобумажной ткани шили одеяния.
– Роза отвечает, – сказала Дороти, – но это не совсем голос, если уж на то пошло. А ты, Джеки, ее слышала?
Рука Джеки делала плотные стежки, чтобы они крепко держали два куска ткани вместе.
– Есть разные голоса, – сказала она. – Главное – уметь разбираться, какие это голоса. Когда я болею, голоса громкие и грубые. Мне кажется, что я могу краешком глаза видеть тех, кто со мной разговаривает. Врачи научили меня заглушать их, делать далекими, но я больше не принимаю таблетки. Когда я под воздействием лекарств, то становлюсь сама не своя. Амалия и Роза, они куда могущественнее, чем вся эта химия.
Нитка выскользнула из ушка иголки, и Джеки на минуту замолчала. Она смочила конец нитки, вставила ее в ушко иглы, а затем продолжила рассказ:
– Они мне приказывали делать то или не делать этого. Если ты не подчинишься, то очень пожалеешь. Никто тебе не поверит. Если ты когда-либо побывала в роли жертвы, то без труда узнаешь мои голоса.
– Когда ты начала их слышать?
– В семнадцать лет. После этого они звучали то громче, то тише, но всегда присутствовали в моей жизни. Психиатр сказал, что это из-за того, что в детстве я видела, как мои родители били друг друга смертным боем. А потом, что вполне объяснимо, я нашла себе мужчину, который жестоко меня избивал. Я такая. Я всегда позволяю другим мной помыкать.
– Когда-то позволяла, – сказала Дороти.
– Да, в прошлом… Я стараюсь. Теперь я и сама верю в собственные силы.
Молодая женщина откусила нитку и воткнула иголку в катушку с нитками.
Я никогда не была жертвой, по крайней мере тогда.
– А другой голос? – спросила я.
– Тихий, приглушенный голос спокойствия. Так мне кажется.
– Звучит как избитый штамп.
– Да уж. – Закончив, Джеки завязала конец нитки на узел. – Но мне трудно описать это другими словами. Когда голос со мной заговаривает, я делаю все, что бы он у меня ни попросил, потому что этот голос говорит мне правду. Где-то так…
– Все, что бы ни попросил?
– Да, пожалуй, да…
– Так почему ты считаешь, что сейчас никто тобой не помыкает?
Джеки задумалась, посмотрела на Дороти, а затем рассмеялась.
– Нет, ничего не говорите. Я сама знаю ответ. Это вера, Рут. В этом как раз и есть разница. Это вера зарождается в глубине меня, – сказала женщина, поднимаясь на ноги. – Обрести Бога – все равно что ты вновь вернулась в школу и сидишь на уроке Божьем. Ладно, вставайте.
Джеки примерила на глаз подшитое одеяние к моей фигуре. Я расставила руки так, как делает ангел в рождественском вертепе.
– Теперь тебе только нимба над головой не хватает, – рассмеявшись, произнесла она.
То, как Джеки описала свои голоса, особо мне не помогло. Иногда этот Голос, принадлежащий мне и не мне, живущий как внутри, так и снаружи меня, пугал. Случалось, впрочем, что он выступал в роли моего доверенного советника, и меня охватывало нетерпение, когда я долго его не слышала. Сначала Голос приходил лишь в минуты религиозного экстаза, но вскоре преодолел это ограничение.
Я выглянула из окна, удивляясь, почему Марк задержался в городе.
Он ведет переговоры с банком о продаже Велла. Спроси у него, если не веришь мне.
Я начала пересматривать счета. Я пообещала мужу, что закончу все к вечеру.
Это деньги, Рут. Иди в поле и молись. Деньги не доведут тебя до добра.
Это не вопрос пропитания, Рут. Только Роза даст тебе пищу.
Дело не касается дорогого Марка, Рут. Только Роза сможет защитить тебя.
Дело не касается твоей дочери, Рут. Энджи никогда тебя не простит. Только Роза сможет тебя простить.
Если бы Голос принадлежал моей сестре, то это должна была быть моя старшая сестра. Когда мы ссорились, она всегда выходила победителем. Когда мы дружили, то делились одеждой, расчесывали друг другу волосы и договаривали предложения, начатые друг другом. Марка беспокоило, как много я узнала, потому что я прислушалась к совету Голоса и проверила его телефон. Оказалось, что последний пропущенный звонок был от врача. Со времени переезда в Велл нам везло и никто серьезно не болел. Теперь меня мучило чувство вины за то, что я без разрешения смотрела записи в его мобильном телефоне, а Марк, возможно, болен.
– У тебя на мобильнике – пропущенный звонок. Забыла сказать.
– Кто звонил?
– Звонили от врача.
– И что им от меня нужно?
– У тебя все в порядке? Ты здоров? – настаивала я.
– Я-то здоров, – ответил Марк.
Позже в тот же вечер он присел на край кровати и потянулся, желая ко мне прикоснуться, но Голос спросил, что я себе позволяю, разрешая Марку вот так меня касаться. Я вся напряглась. Муж отстранился. Рука на пару секунд застыла в воздухе, а затем упала на колено, где и лежала, словно протез.
– Я устала, вот и все, – сказала я.
Мы обменивались избитыми фразами, словно кидали друг в друга куски льда.
– С кем ты все время разговариваешь? – спросил Марк.
Я отвернулась от мужа и уставилась в окно, где над горизонтом светил бледный призрак новой луны.
– Я не понимаю, о чем ты.
Не говори обо мне. Он скажет, что меня нет.
– У меня создается впечатление, что в этом доме, кроме меня и тебя, живет кто-то еще. Мы можем разговаривать, а в следующую секунду ты выпадаешь из разговора так, словно уносишься мыслями в страну фей или слушаешь кого-то другого. Ради бога, Рут! Иногда ты разговариваешь вслух сама с собой.
