Алан Брэдли - О, я от призраков больна
Рядом с ней, сильно нахмурившись, спал викарий.
– Ханна, пожалуйста! Нет! – прошептал он, и на секунду я решила, что он проснулся.
Кто такая Ханна, подумала я, и почему она мучает его во сне?
Наверху мягко прикрыли дверь.
Филлис Уиверн, подумала я. Закончила ночной кинопросмотр.
Мне в голову пришла прекрасная мысль.
Почему бы не пойти и не посмотреть, может, она хочет поговорить? Возможно, ей не спится, как и мне.
А что, если ей одиноко? Мы могли бы славно поболтать об ужасных убийствах. То, что она так знаменита, вероятно, значит, что все ее друзья с ней ради денег или славы: ради того, чтобы иметь возможность сказать, что они на короткой ноге с Филлис Уиверн.
Ей не с кем поговорить о том, что действительно имеет значение.
Кроме того, вероятно, это шанс, который выпадает раз в жизни, – получить всемирно известную звезду в единоличное распоряжение, пусть даже на пару минут.
Но погоди-ка! Что, если она устала? Что, если она еще не совладала со вспышкой раздражения, охватившей ее, когда она дала пощечину Гилу Кроуфорду? Что, если она ударит и меня? Я почти почувствовала жалящий удар ее ладони на своей щеке.
Однако, если я скажу Фели, что провела часок, праздно болтая с Филлис Уиверн, она умрет от зависти!
Это решило дело.
От подножия лестницы я двинулась на цыпочках по вестибюлю, осторожно выбирая извилистый путь между спящими телами.
Когда я была еще на середине бивуака и на полпути к западной лестнице, кто-то спустил воду в туалете.
Я застыла.
Неприятный факт жизни в Букшоу заключается в том, что шаткое переплетение труб, образующих водопроводно-канализационную сеть, знавало лучшие времена давным-давно. На самом деле зенит канализации пришелся на времена королевы Виктории, если можно так выразиться.
Слив воды или поворот крана где-нибудь вызывал содрогания и стоны, распространявшиеся в самые отдаленные углы дома, будто диковинная гидравлическая сигнализация из другого века.
Попросту говоря, никто в Букшоу не имел секретов – по крайней мере в плане водопроводно-канализационном.
Я задержала дыхание, пока содрогания в трубах не сменились отдаленным лязгом. Нед, прислонившийся к стене, раскинув ноги, словно брошенная кукла, застонал, и Мэри, чья голова лежала у него на коленях, перевернулась во сне.
Я сосчитала до ста на всякий случай и продолжила пробираться между спящими телами.
По западной лестнице я поднималась, считая каждую ступеньку: десять до лестничного пролета, еще десять до коридора наверху.
Я знала, что тринадцатая ступенька снизу тревожно скрипит, поэтому сделала большой шаг, чтобы беззвучно переступить ее, держась руками за перила и подтянувшись.
Верхушка лестницы осталась позади, коридор был погружен во мрак, и мне пришлось идти на ощупь. Обитая сукном дверь в северное крыло бесшумно распахнулась.
Эта часть дома была выделена для размещения съемочной группы, пыльные простыни, обычно покрывавшие мебель, убрали, и для гостей приготовили много спален.
Я не знала, какую спальню в итоге предоставили Филлис Уиверн, но здравый смысл подсказал мне, что самую большую: Голубую комнату, которую обычно занимает тетушка Фелисити во время своих церемониальных визитов.
Полоска света под дверью подсказала мне, что я права.
Внутри работало что-то механическое: стрекотало, бубнило чуть громче шепота.
Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп!
Что же это такое?
Я легонько постучала в дверь ногтем.
Ответа нет.
В комнате продолжало что-то шуметь.
Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп!
Возможно, она меня не слышит.
Я снова постучала, на этот раз костяшками пальцев.
– Мисс Уиверн, – прошептала я двери. – Вы не спите? Это я, Флавия.
Ответа нет.
Я опустилась на колени и попыталась заглянуть в замочную скважину, но что-то загораживало вид. Почти наверняка это ключ.
Поднимаясь на ноги, я споткнулась в темноте и упала на дверь, которая в жутком молчании открылась внутрь.
В дальнем конце спальни стояла большая кровать под балдахином, застеленная и помятая, но не занятая.
Слева на трубчатой подставке в темноте работал кинопроектор, его ровный белый свет озарял поверхность экрана на треножнике в дальнем конце комнаты.
Хотя пленка полностью вышла из аппарата, ее свободный конец, будто черный кнут, хлопал и хлопал: Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Шлеп!
Филлис Уиверн мешковато обмякла в «крылатом» кресле, сосредоточенно уставившись невидящими глазами на пустой экран.
Ее шею, словно ожерелье смерти, окружал кусок кинопленки, туго, но аккуратно завязанный изысканным черным бантом.
Она была мертва, разумеется.
12
В свои одиннадцать лет мне довелось повидать некоторое количество трупов. Каждый из них был интересен в своем роде, и этот не оказался исключением.
Поскольку остальные были мужчинами, Филлис Уиверн оказалась первой мертвой женщиной, которую мне довелось увидеть, и в таковом качестве, по моему мнению, она заслуживала особенного внимания.
Я сразу же заметила, как освещенный экран отражается в ее глазах, на миг создав иллюзию, что она еще жива, что ее глаза сверкают. Но пусть даже ее глаза еще не начали затуманиваться – она мертва недолго, подумала я, – ее черты уже начали смягчаться, будто ее лицо грунтовали перед тем, как снова загримировать.
Кожа уже начинала приобретать желтовато-серый оттенок, и на внутренней стороне приоткрытых губ, обнажавших краешки идеальных зубов, появился очень слабый, но различимый свинцовый оттенок. В уголках рта застыли несколько пузырьков слюны.
Она уже была одета не в костюм Джульетты, теперь на ней были довольно изящно вышитая блузка в стиле восточноевропейской крестьянки, шаль и пышная юбка.
– Мисс Уиверн, – прошептала я, хотя знала, что это бессмысленно.
Однако всегда есть ощущение, что мертвец вас разыгрывает и в любой момент может подскочить с воплем: «Бу-у-у!» – напугав вас до полусмерти, а мои нервы, хотя и крепкие, не совсем к этому готовы.
Из прочитанного и услышанного я знала, что в случае внезапной смерти немедленно следует вызвать власти, полицейские или медицинские. Синтия Ричардсон сообщила, что телефон не работает, так что полиция, по крайней мере на некоторое время, не у дел, а доктор Дарби крепко спит внизу; я видела его, когда пересекала вестибюль.
Нет сомнений, что Филлис Уиверн уже не нуждается в медицинской помощи, поэтому я с легкостью приняла решение: позову Доггера.
Тихо прикрыв за собой дверь спальни, я пошла обратно по дому – снова на цыпочках через вестибюль – к маленькой комнатке Доггера наверху кухонной лестницы.
Я три раза быстро стукнула в дверь, потом пауза… еще два стука… опять пауза… и еще два медленных.
Не успела я закончить, как дверь бесшумно распахнулась и появился Доггер в халате.
– Ты в порядке? – спросила я.
– Вполне, – ответил Доггер после едва заметной паузы. – Спасибо.
– Что-то ужасное случилось с Филлис Уиверн, – сказала я. – В Голубой спальне.
– Ясно.
Доггер кивнул и на секунду скрылся в тенях комнаты, и, когда он вернулся, на нем были очки. Должно быть, я не сумела скрыть изумления, потому что никогда не видела, чтобы он их носил.
Вдвоем мы с Доггером тихо пошли снова наверх кратчайшим путем, через вестибюль, что подразумевало очередное путешествие среди спящих тел. Если бы ситуация не была настолько серьезна, я бы рассмеялась при виде того, как длинные ноги Доггера, словно лапы бредущей цапли, переступают между надутым животом Банни Спирлинга и вытянутой рукой мисс Аврелии Паддок.
Вернувшись в Голубую спальню, я закрыла за нами дверь. Поскольку мои отпечатки и так есть на дверной ручке, это не имеет значения.
Проектор продолжал производить нервирующие хлопающие звуки, когда Доггер медленно обошел вокруг тела Филлис Уиверн, приседая на корточки, чтобы заглянуть в каждое ухо и глаз. Было очевидно, что он приберегает бант из киноленты вокруг ее шеи напоследок.
– Что ты думаешь? – наконец спросила я шепотом.
– Удушение, – сказал он. – Взгляните сюда.
Он извлек носовой платок из кармана и воспользовался им, чтобы оттянуть ее нижнее веко, продемонстрировав красные точки на внутренней поверхности.
– Петехии, – сказал он. – Пятна Тардье. Асфиксия вследствие быстрого удушения. Определенно.
Теперь он обратил внимание к черному банту из кинопленки, окружавшей ее шею, и нахмурился.
– Что такое, Доггер?
– Можно было бы ожидать больше синяков, – сказал он. – Это не обязательно, но в данном случае определенно должно быть больше синяков.
Я наклонилась, чтобы рассмотреть получше, и увидела, что Доггер прав. Участков с изменившимся цветом было на удивление мало. Пленка чернела на фоне бледной шеи Филлис Уиверн, и в одном из кадров четко виднелось изображение: крупный план актрисы в крестьянской блузке с рюшами на фоне драматичного неба в барашках.
