Алан Брэдли - О, я от призраков больна
После того как сани опустели, Дитер описал узкий круг на тракторе с санями по заснеженному двору и, взмахнув варежкой, потрясся в деревню за следующей партией.
Поскольку Доггер был нетрудоспособен, я продолжала встречать новоприбывших и болтать со старыми знакомыми. Было очевидно, что никто из моей семьи не собирается появляться. Они явно решили, что вечернее представление – дело киношников и их ни к чему не обязывает. Я была предоставлена сама себе.
Незадолго до начала появился викарий, пыхтя, сопя и тяжело ступая.
– Такое впечатление, будто все ангелы и архангелы ощипывают цыплят, – заметил он.
Синтия отпрянула, нахмурившись в ответ на его богохульство.
– Констебль Линнет говорит, что все дороги в и из Бишоп-Лейси безнадежно блокированы, – продолжил он, – и, скорее всего, останутся таковыми до тех пор, пока дорожные рабочие из Хинли не расчистят свою территорию. Это цена, которую мы платим за то, что живем в глухомани, так сказать, но тем не менее это чертовски неудобно.
Появилась Марион Тродд, протиснувшись сквозь толпу.
– Мисс Уиверн готова, викарий, – сказала она. – Если вы будете столь любезны…
– Разумеется, моя дорогая. Передайте ей, что я предварю ее представление несколькими замечаниями от себя по поводу кровельного фонда и в таком духе, а потом все для нее – о, и для мистера Дункана, конечно же. Боже мой, мы не должны забывать мистера Дункана.
Когда викарий двинулся к сцене, в вестибюль медленно под предводительством тетушки Фелисити гуськом вошли отец, Фели и Даффи и заняли места в первом ряду. Поскольку Нед занял стул, который предназначался мне, я осталась сзади.
Я помахала пальцами Ниалле, и она помахала мне в ответ, похлопав себя по животу и комично закатив глаза.
– Леди и джентльмены, друзья и соседи и все, кого я забыл упомянуть…
Раздалось вежливое хихиканье, вознаграждая викария за его блестящее остроумие.
– Все мы сегодня вечером отважно встретили ревущие стихии, дабы проиллюстрировать старую добрую пословицу о том, что милосердие начинается дома. И если теперь нам тепло и уютно в фамильном доме семьи де Люс, это только благодаря доброте и любезности полковника Хэвиленда де Люса («Слышите! Слышите!») мы смогли собраться в столь суровую погоду, чтобы поддержать крышу Святого Танкреда, так сказать. Без дальнейших проволочек я с удовольствием представляю вам мисс Филлис Уиверн и мистера Десмонда Дункана. Не стоит напоминать, что мисс Уиверн – звезда театра и кино, взволновавшая наши сердца постановками «Нелли из Уайтхолла», «Лето тайны», «Любовь и кровь», «Стеклянное сердце»…
Он сделал паузу, чтобы достать клочок бумаги из кармана, протер им очки и потом прочитал, что на нем написано:
– «Дочь сердитого сторожа», «Тренч в гостиной», «Королева любви»… гм… «Сэди Томпсон»
(парочка нервных смешков и отчетливый волчий свист) и последняя, но не менее важная – «Жена священника».
Эти слова приветствовались в целом одобрительными восклицаниями, однако омраченными единичным свистом.
Синтия сидела, уставившись вперед и поджав губы.
– Мистера Дункана недавно можно было увидеть в «Кодексе войны». Так, без дальнейших проволочек мы приветствуем в Бишоп-Лейси двух великих светил экрана, мисс Филлис Уиверн при талантливой поддержке мистера Десмонда Дункана во всемирно известной интерпретации эпизода из «Ромео и Джульетты» Уильяма Шекспира.
Занавеса, чтобы его поднять, не было, но вместо него погасили огни, и несколько секунд мы сидели во мраке.
Затем черноту пронзил прожектор, высветив маленькую рощицу лимонных деревьев в горшках. Надпись на афише, закрепленной на деревянном треножнике, сказала нам, что это фруктовый сад Капулетти.
Я обернулась достаточно далеко, чтобы увидеть, что яркий белый луч света исходит с верхушки лесов над дверью и что фигура, склонившаяся над одной из выступающих ламп, – Гил Кроуфорд.
Ромео в обличье Десмонда Дункана прогулочным шагом вошел в рощицу под редкие аплодисменты. Он был одет в желто-коричневые лосины, поверх которых имелись экстравагантные красные бархатные шорты, напоминавшие скорее надутые плавки. Еще на нем была белая рубашка на сельский манер, с нарядными рюшами и кружевами у шеи и на рукавах, и кричащая плоская шляпа, украшенная длинным фазаньим пером.
Он простер руки к аудитории и изобразил серию изысканных поклонов, перед тем как произнести первое слово.
Давай же! – подумала я. Начинай.
Над шрамом шутит тот, кто не был ранен[29].
Опять пауза и опять редкие аплодисменты в знак приветствия знаменитого голоса.
Но тише! Что за свет блеснул в окне?
Несколько жидких хлопков, показывающих, что эти строки известны.
О, там восток! Джульетта – это солнце.
Встань, солнце ясное, убей луну –
Завистницу…
Он снова умолк, глядя вверх, устремив глаза на балкон Джульетты, остающийся за пределами света прожектора, в полнейшей темноте.
– Подсветка! – громко скомандовал голос Филлис Уиверн откуда-то сверху над головой Ромео.
Время остановилось. Казалось, оно тянется и тянется.
Встань, солнце ясное, убей луну… – снова начал Десмонд Дункан, все еще не вполне Ромео.
Можно было услышать, как упадет булавка.
– Подсветка, черт возьми! – резко проговорил голос прекрасной Джульетты из темноты, и позади меня послышался жуткий грохот, как будто какой-то металлический предмет упал с лесов на плитки вестибюля.
…Луну –
Завистницу… – старался Десмонд Дункан.
…она и без того
Совсем больна, бледна от огорченья…
Раздался неожиданный шорох шелков, когда Филлис Уиверн прошелестела вниз по ступенькам лестницы – сначала в периметре луча Ромео появились ее ноги, следом платье.
Ее костюм был совершенно великолепен: желтовато-коричневое творение, широкое у низа, чертовски обтягивающее на талии и с шокирующе низким декольте. Драгоценные камни, обрамляющие воротник и рукава, ярко засверкали, когда она оказалась в свете прожектора Ромео, и публика завороженно вздохнула при виде столь неожиданно материализовавшегося непривычного великолепия.
В косу были вплетены цветы – живые цветы, судя по виду, и я прикусила губу от восхищения.
Какая она молодая и прекрасная – женщина вне времени!
Настоящая Джульетта, если таковая когда-нибудь существовала, плевалась бы от зависти.
Она спускалась ниже и ниже и наконец оказалась на полу вестибюля, ее остроносые шлепанцы угрожающе шуршали по плитке, словно пара змей.
Нед Кроппер съежился, когда она, задев его краем платья, прошла мимо, по направлению к входной двери.
Она уходит! Подумала я. Она идет наружу!
Я повернулась на стуле, заставляя себя сидеть, когда Филлис Уиверн, дойдя до лесов, ухватилась за лестницу, поставила обутую в нежную туфельку ногу на первую перекладину и начала карабкаться наверх.
Выше и выше она поднималась, ее елизаветинское платье даже в темноте отбрасывало вспышки света, словно комета, взлетающая в небеса.
На верхушке она ступила на дощатый пол и подошла к месту, где стоял Гил Кроуфорд, наблюдающий за ее приближением с открытым ртом.
Одной рукой держась за перекладину, Филлис Уиверн улучила момент и влепила Гилу Кроуфорду сильную пощечину.
Резкий звук удара отразился эхом по вестибюлю, не желая утихать.
Рука Гила взлетела к щеке, и даже почти в полной темноте я увидела, как блестят белки его испуганных глаз.
Она подобрала подол платья и сманеврировала обратно к лестнице, по которой умудрилась спуститься с поразительной грациозностью.
Не глядя ни направо, ни налево, Филлис Уиверн прошествовала – для этого нет другого слова: она выглядела, будто идет в торжественной обстановке по центральному проходу Вестминстерского аббатства – она прошествовала по вестибюлю к подножию западной лестницы, поднялась на пролет, продолжая придерживать юбку рукой, и встала в позу у ограды импровизированного балкона спальни.
После пронзительной паузы со слышным клацаньем включился второй прожектор, поймав ее в луч света, будто экзотического мотылька.
Она прижала ладони к груди, трепетно вздохнула и произнесла первую строку:
– О, горе мне!
Она сказала что-то, – произнес Ромео.
– О, говори, мой светозарный ангел! – продолжил он довольно нерешительно.
Ты надо мной сияешь в мраке ночи,
Как легкокрылый посланец небес
Пред изумленными глазами смертных,
Глядящих, головы закинув ввысь…
Я не могла не думать о глазах Гила Кроуфорда.
– Ромео! – ворковала она. Ромео, о зачем же ты Ромео!
