Агата Кристи - Место назначения неизвестно
Трех путешественниц провели в маленькую комнату наверху. На полу лежали три матраса с грудами одеял, но никакой другой мебели не было.
– Ох, я просто вся закостенела, – пожаловалась миссис Бейкер. – От такой долгой и неудобной поездки могут начаться судороги.
– Неудобства не имеют значения, – отозвалась монахиня.
Она говорила с жесткой, безапелляционной убежденностью. Хилари отметила, что ее английский был правильным и беглым, но с ужасным акцентом.
– Вы хорошо вжились в роль, мисс Нидхайм, – заметила американка. – Я так и вижу вас в монастыре, коленопреклоненной на холодных камнях в четыре часа утра.
Мисс Нидхайм презрительно улыбнулась.
– Христианство оглупляет женщин, – заявила она. – Такое преклонение перед слабостью, такое жалкое унижение!.. Язычницы были сильными, они торжествовали и покоряли! А ради торжества над кем-либо можно вытерпеть любые неудобства, и нет слишком высокой цены.
– Мне бы сейчас оказаться в своей постели в «Пале-Джамай» в Фесе, – пробормотала миссис Бейкер, зевая. – А вы что скажете, миссис Беттертон? Полагаю, вам после вашей травмы головы эта тряская дорога пошла не на пользу.
– Да, не на пользу, – признала Хилари.
– Сейчас нам принесут что-нибудь поесть, я дам вам таблетку аспирина, а потом вам лучше будет поскорее уснуть.
На лестнице раздались шаги и веселые женские голоса, и через пару секунд в комнату вошли все те же две берберки. Они принесли поднос, на котором стояло большое блюдо с крупяной кашей и жарким. Поставив поднос прямо на пол, они ушли, чтобы вернуться с большим металлическим тазом, полным воды, и полотенцами. Одна из них пощупала рукав пиджака Хилари, потерла ткань между пальцами и заговорила с другой, которая быстро-быстро закивала в знак согласия и точно так же пощупала одежду миссис Бейкер. Монахиню они по-прежнему игнорировали.
– Кыш, кыш, кыш! – воскликнула миссис Бейкер, взмахивая руками, как будто выгоняла из комнаты кур. Женщины со смехом вышли из комнаты.
– Глупые создания, – сказала миссис Бейкер, – на них никакого терпения не хватит. Полагаю, их ничего в жизни не интересует, кроме детей и тряпок.
– Больше они ни на что не пригодны, – отозвалась фройляйн Нидхайм. – Они принадлежат к расе рабов и полезны лишь как слуги для тех, кто выше них, и больше ни для чего.
– Не слишком ли вы резки? – спросила Хилари, которую манеры этой женщины коробили.
– Я не нуждаюсь в сантиментах. Есть те, кто правит – их меньшинство, – и есть большинство, которое служит.
– Но, несомненно…
Миссис Бейкер властно вмешалась в их разговор:
– Полагаю, у каждого из нас свои мысли на этот счет, и весьма интересные. Но сейчас для них не время. Пока можно, нам следует отдохнуть.
Принесли мятный чай. Хилари охотно приняла таблетку аспирина – у нее действительно болела голова. Потом три путешественницы улеглись на свои ложа и уснули.
На следующий день они проснулись поздно. Как сообщила миссис Бейкер, в путь им предстояло пуститься только вечером. Из комнаты, где они спали, наружная лестница вела на плоскую крышу, откуда открывался неплохой вид на окрестности. На некотором расстоянии виднелась деревня, но дом, где они остановились, был защищен от посторонних взглядов обширным пальмовым садом. По пробуждении миссис Бейкер указала на три груды одежды, которую кто-то принес и положил у самой двери.
– Для следующего отрезка пути нам нужно одеться, как местным, – объяснила она, – прочую свою одежду мы оставим здесь.
Итак, аккуратный костюм маленькой американки, твидовый пиджак и юбка Хилари и облачение монахини остались лежать в комнате, и теперь на крыше домика сидели, болтая меж собою, три марокканки. От всего этого оставалось какое-то странное, нереальное ощущение.
Теперь, когда мисс Нидхайм избавилась от своего безликого одеяния, Хилари могла рассмотреть ее получше. Та оказалась моложе, чем выглядела раньше: возможно, не старше тридцати трех или тридцати четырех лет. Она явно старалась быть аккуратной во всем. Бледная кожа, короткие широкие пальцы и холодные глаза, в которых время от времени вспыхивал фанатичный блеск, – все это скорее отпугивало, чем привлекало. Речь ее была отрывистой и резкой. К миссис Бейкер и Хилари она проявляла некоторое презрение, как к людям, недостойным находиться в одной компании с нею. Такое отношение Хилари находила чрезвычайно неприятным. Однако миссис Бейкер, похоже, практически не замечала такого взгляда сверху вниз. Странным образом, Хилари чувствовала больше теплоты и общности в отношении двух хихикающих берберок, которые приносили им еду, чем в отношении своих спутниц из цивилизованного мира. Молодой немке явно было безразлично, какое впечатление она производит на других. В ее манерах сквозило скрытое нетерпение; было понятно, что ей не терпится продолжить путешествие и что обе спутницы ее совершенно не интересуют.
Оценить отношение миссис Бейкер для Хилари оказалось куда сложнее. Сначала американка казалась почти нормальной и обычной на фоне равнодушной и жестокой немецкой ученой. Но когда солнце уже склонилось к закату, Хилари поняла, что миссис Бейкер интригует и пугает ее куда больше, чем Хельга Нидхайм. Манера общения американки была безупречна – почти как у робота. Все ее реплики и замечания были естественными, обычными, в рамках повседневности, но отчего-то казались заученной ролью, которую актер играет, наверное, уже в тысячный раз. Все это было автоматическое исполнение, которое могло не иметь ничего общего с тем, что на самом деле думает или чувствует миссис Бейкер. «Кто она, миссис Келвин Бейкер? – гадала Хилари. – Как ей удается играть свою роль со столь машинной безошибочностью? Она тоже фанатичка? Грезила ли она о великолепном новом мире, восстала ли неистово против капиталистической системы? Быть может, она отказалась от обычной жизни ради своих политических убеждений и чаяний?» Ответа на эти вопросы не было.
Они снова пустились в путь вечером. На этот раз их вез не автофургон, а открытая машина для катания туристов. Все были одеты в туземное платье, мужчины завернулись в белые джеллабы, женщины закрыли лица. Когда беглецы плотно набились в машину, она тронулась с места и ехала всю ночь практически без остановок.
– Как вы себя чувствуете, миссис Беттертон?
Хилари улыбнулась Энди Питерсу. Только что взошло солнце, и они остановились позавтракать: местные лепешки, яйца и чай, вскипяченный на примусе.
– Я чувствую себя так, словно все происходит во сне, – ответила Хилари.
– Да, очень на это похоже.
– Где мы?
Он пожал плечами.
– Кто знает? Несомненно, наша дорогая миссис Келвин Бейкер, а больше никто.
– Это очень пустынная страна.
– Да, практически пустыня. Но так и должно быть, верно?
– Вы имеете в виду – чтобы мы не оставили никаких следов?
– Да. Вы ведь понимаете, что все это было очень тщательно продумано. Каждая стадия нашего пути совершается абсолютно вне зависимости от другой. Самолет гибнет в пламени. Старый автофургон увозит нас в ночь. Если кто-то его и заметит, то по номеру может выяснить, что он принадлежит некоей археологической экспедиции, которая ведет раскопки в этих местах. На следующий день мы видим туристическую машину, полную берберов, – самое обычное зрелище на местных дорогах. В дальнейшем… – Он пожал плечами. – Кто знает?
– Но куда мы едем?
Энди Питерс покачал головой.
– Спрашивать бесполезно. Мы всё узнаем.
Доктор Баррон, французский ученый, присоединился к и разговору.
– Да, – подтвердил он, – мы всё узнаем. Но мы не можем не спрашивать, ведь так? Это все наша западная кровь. Мы ни за что не скажем «на сегодня сойдет». У нас всегда «завтра, завтра»… Оставить позади «вчера» и мчаться в «завтра». Вот к чему мы стремимся.
– Вы хотите поторопить весь мир, не так ли, доктор? – спросил Питерс.
– Нужно столь многого добиться, – ответил доктор Баррон, – а жизнь так коротка. У человека должно быть больше времени. Больше времени, больше времени…
Он простер руки в страстном жесте. Питерс повернулся к Хилари.
– О каких четырех свободах говорят в вашей стране? Свобода от желаний, свобода от страха…
Француз оборвал его.
– Свобода от дураков, – желчно заявил он. – Вот чего я хочу. Вот что нужно мне для работы. Свобода от непрестанной экономии по мелочи! Свобода от всех назойливых ограничений, которые удушают мою работу!
– Вы бактериолог, не так ли, доктор Баррон?
– Да, я бактериолог. О, вы понятия не имеете, друг мой, до чего это фантастическая наука! Но для нее необходимо терпение, бесконечное терпение, многократные эксперименты – и деньги, много денег! У меня должно быть оборудование, ассистенты, материалы. Если дать вам все, о чем вы просите, можно добиться всего!
