Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия
— На все времена, — подтвердил я.
53Я постоял перед дверью Крамли, и она открылась.
Я постоял на берегу возле дома Констанции Раттиган, и она вышла из моря.
И вот теперь я шел, стараясь быть незамеченным, по бесковровым половицам старой многоэтажки, где сам когда-то жил без гроша в кармане, глядел в потолок, прозревая свои будущие фантазии, и где меня ждал чистый лист, заправленный в портативную «Смит-Корону»[331].
Я остановился перед дверью Генри и почувствовал, как быстро забилось мое сердце, потому что там, за дверью, была комната, где умерла моя дорогая Фанни; и вот теперь я вернулся сюда впервые с тех далеких печальных дней, когда нам, закадычным друзьям, казалось, что мы будем вечно жить вместе.
Я постучался.
И услышал постукивание трости и приглушенное покашливание. Заскрипели половицы.
Я услышал, как Генри коснулся своим темным лбом внутренней стороны двери.
— Я узнаю этот стук, — прошептал он.
Я снова постучал.
— Черт меня подери!
Дверь резко распахнулась.
Невидящие глаза Генри смотрели в никуда.
— Дай-ка мне сделать глубокий вдох.
Он вдохнул. Я выдохнул.
— Господи боже! — Голос Генри дрожал, как пламя свечи при легком ветерке. — Мятная жвачка. Это ты!
— Это я, Генри, — с нежностью проговорил я.
Его руки ощупью потянулись вперед. Я схватил его за обе ладони.
— Господи, сынок, как хорошо, что ты зашел! — вскричал он.
Он схватил и сжал меня в объятиях, потом вдруг опомнился и отступил.
— Прости…
— Что ты, Генри! Обними меня снова.
И он снова стиснул меня в долгих объятиях.
— Где ты был, мой мальчик, о, где ты был так долго, а Генри тут один, в этом проклятом огромном доме, который скоро пойдет под снос.
Он повернулся, подошел к креслу, сел, нашел и ощупал руками два стакана.
— Этот, кажется, чистый, а?
Я посмотрел и кивнул, потом спохватился и сказал:
— Ага.
— Не хочу передавать тебе микробы, сынок. Ну-ка посмотрим. Ага!
Он резко выдвинул ящик стола и извлек оттуда большую бутылку отличного виски.
— Ты это пьешь?
— С тобой — да.
— Вот это дружба!
Он налил и протянул стакан в пустоту. Но стакан почему-то попал прямо мне в руку.
Мы подняли стаканы навстречу друг другу, и по черным щекам Генри потекли слезы.
— А ты и не знал, что черный слепой может плакать, верно?
— Теперь знаю, Генри.
— Дай-ка взглянуть. — Он наклонился и провел рукой по моей щеке. Затем облизнул палец. — Соленая водичка. Черт! Да ты такой же слюнтяй, как и я.
— На все времена.
— Оставайся таким, сынок. Так где же ты был? Жизнь била тебя? Что привело тебя сюда?.. — Он внезапно замолк. — О, какие-то неприятности?
— И да и нет.
— Но в основном да? Это нормально. Когда ты вылетел на волю, я знал, что скоро ты не вернешься. То есть если рассматривать слона с головы, а?
— Если рассматривать слона с хвоста — тоже.
— Почти угадал. — Генри засмеялся. — Господи, как хорошо слышать твой голос, сынок. Я всегда считал, что от тебя хорошо пахнет. Я хочу сказать, если и существовало когда-нибудь воплощение невинности, то это был ты, жевавший по две мятные пластинки сразу. Что же ты стоишь? Присядь. Позволь рассказать о моих тревогах, потом расскажешь мне о своих. Венисовский причал снесли, трамвайные пути убрали, все уничтожили. На следующей неделе снесут и этот дом. Куда бегут крысы? Как нам покинуть корабль без спасательных шлюпок?
— Ты серьезно?
— Они наняли термитов, работающих там, внизу, круглосуточно. На крыше — динамитная команда, в стены вгрызаются гоферы и бобры, а шайка трубачей, разучивающих «Иерихон, Иерихон»[332], репетируют рядом с домом, чтобы все это поскорее рухнуло. Куда мы катимся? Мало нас осталось. Умерла Фанни, Сэм спился и умер, а Джимми утонул в ванне, и почти сразу все почувствовали, что их обвела вокруг пальца — как ты бы сказал, подтолкнула под локоток — старушка Смерть. Незаметно подкралась печаль, и этого хватило, чтобы в одно мгновение опустошить многолюдный дом. Стоит запустить одну больную мышь, и начнется мор, это уж точно.
— Неужели все так плохо, Генри?
— Все хуже и хуже, но ничего. В любом случае пора двигаться дальше. Я всегда говорил: каждые пять лет бери зубную щетку, покупай новые носки — и вперед. У тебя нет на примете местечка для меня? Знаю, знаю. Там вокруг одни белые. Но я же слепой, черт возьми, так какая им разница?
— Есть свободный уголок в гараже, где я стучу на машинке. Он твой!
— Бог, Иисус и Святой Дух явились мне разом.
Генри откинулся в кресле и ощупал свои губы.
— Это улыбка или улыбка? Я останусь всего на пару деньков! — добавил он быстро. — Потом этот негодяй, муж моей сестры, приедет за мной из Нового Орлеана и отвезет домой. Так что я избавлю тебя от своей персоны…
Он перестал улыбаться и наклонился ко мне.
— Опять попал в дурные места? Там, в большом мире?
— Не совсем, Генри, но что-то вроде того.
— Надеюсь, не совсем дурные.
— Хуже, — сказал я, выдержав паузу. — Ты не мог бы пойти со мной прямо сейчас? Мне очень неприятно дергать тебя, Генри. И прости, что вытаскиваю тебя на улицу среди ночи.
— Ничего, сынок, — тихо усмехнулся Генри, — ночь, день: я что-то слышал об этом в детстве.
Он встал и пошарил вокруг рукой.
— Погоди, — сказал он, — найду палку. Чтобы видеть.
54Крамли, слепой Генри и я пришли на кладбище в полночь.
Я в нерешительности остановился, внимательно глядя на ворота.
— Он там. — Я кивнул в сторону могил. — В ту ночь Человек-чудовище побежал туда. Что делать, если встретим его?
— Не имею ни малейшего понятия.
Крамли зашел в ворота.
— Черт! — произнес Генри. — Почему бы нет?
И тоже пошел, оставив меня позади, во тьме, на пустынном тротуаре.
Я догнал их.
— Подождите-ка, дайте принюхаться. — Генри сделал глубокий вдох и выдохнул. — Ага. Точно, кладбище!
— Это тебя беспокоит, Генри?
— Черт возьми, — сказал Генри, — мертвые не кусаются. Это из-за живых я теряю сон. Хочешь знать, откуда мне известно, что это не просто старый сад? В садах полно разных цветов, смесь запахов. А на кладбищах? В основном туберозы. С похорон. Всегда ненавидел похороны из-за этого запаха. Ну как я вам, детектив?
— Класс, но… — Крамли отвел нас подальше от света. — Если торчать здесь, кто-нибудь решит, что мы торопимся в могилу, и сделает свое дело. Шевелитесь!
И Крамли быстро зашагал среди тысяч молочно-белых надгробий.
«Человек-чудовище, — подумал я, — где ты?»
Я оглянулся и посмотрел на машину Крамли: она показалась мне дорогим другом, от которого я уходил за тысячи миль.
— Ты еще не сказал, — заговорил Генри, — зачем притащил слепого на кладбище. Тебе нужен мой нюх?
— Ты просто собака Баскервилей, — ответил Крамли. — Сюда.
— Не трогай за живое. У меня собачий нюх, но гордость, как у кошки. Берегись, Смерть.
И он пошел, ведя нас между надгробиями, постукивая тростью направо и налево, словно прогоняя ночь, отбивая от нее большие куски или высекая искры там, где никогда не было ни единой искры.
— Ну как я вам? — прошептал он.
Я стоял рядом с Генри посреди всех этих мраморных плит с именами и датами, понемногу зарастающих травой.
Генри принюхался.
— Кажется, я чую большущий камень. Так. Что тут за азбука Брайля?
Он переложил трость в левую руку, а правая, дрожа, нащупала имя, высеченное над дверью склепа в греческом стиле.
Его пальцы с дрожью очертили «А» и застыли на конечном «Т».
— Знакомое имя. — В его белых, как бильярдные шары, глазах защелкали листки картотеки. — Не покоится ли здесь великий и давно почивший владелец киностудии, той самой, что находится за стеной?
— Да.
— Крикливый тип, сидевший на всех заседаниях, так что никому уже не оставалось места? Тот, что сам готовил себе бутылочки, сам менял себе пеленки, в два с половиной года купил песочницу, в три уволил детсадовскую воспитательницу, в семь отправил десяток мальчишек прямиком к медсестре, в восемь ухаживал за девочками, в девять их имел, в десять приобрел автостоянку, а в двенадцать — киностудию, когда умер его отец, оставив сыну Лондон, Рим и Бомбей? Этот?!
— Генри, — вздохнул я, — ты чудо.
— Жить от этого не легче, — тихо признался Генри. — Что ж.
Он протянул руку, чтобы еще раз нащупать имя и дату под ним.
— Тридцать первое октября тысяча девятьсот тридцать четвертого года. Хеллоуин! Прошло двадцать лет. Интересно, каково это — так долго быть в мертвецах? Черт. Давайте спросим! Кто-нибудь прихватил инструмент?
— Я взял лом из машины, — сказал Крамли.
— Хорошо… — Генри вытянул вперед руку. — Если только эта дьявольская штуковина не…
