Герберт Аллен - Только не дворецкий. Золотой век британского детектива
Только в одном вопросе добродушный старый пастор отказался стать еще добродушнее; он вежливо, но твердо заявил, что совесть не позволяет ему встречаться с лицедеями. Отец Браун допил свой портвейн с изъявлениями признательности и благодарности и отправился на встречу со своим другом, доктором, на углу улицы, как и было уговорено, а оттуда они вместе пошли в контору мистера Карвера, стряпчего.
— Я полагаю, вы совершили свой утомительный обход, — начал доктор, — и нашли нашу деревню крайне скучной.
Ответ отца Брауна был резок, почти пронзителен:
— Не называйте свою деревню скучной. Уверяю вас, это весьма примечательная деревня.
— Пожалуй, на моей памяти здесь произошло одно-единственное примечательное событие, — заметил доктор Малборо. — Но даже оно случилось с чужаком. Хочу сообщить вам, что прошлой ночью тело без лишнего шума эксгумировали, а наутро я произвел вскрытие. Прямо скажем, мы вырыли труп, буквально нафаршированный отравой.
— Труп, нафаршированный отравой, — довольно рассеянно повторил отец Браун. — Поверьте, в вашей деревне есть кое-что куда более примечательное.
Внезапно наступившую тишину столь же внезапно прервал резкий звук — это доктор дернул старинную сонетку на крыльце стряпчего. Гостей препроводили к знатоку законов, а он, в свою очередь, представил их седовласому господину, чье желтое лицо пересекал шрам, — как оказалось, это и был Адмирал.
К этому времени низенький священник подсознательно уже вполне проникся атмосферой деревни, но сознанием он понимал, что этот адвокат — как раз такой стряпчий, которому пристало быть советником мисс Карстэрс-Кэрью. Однако, будучи древним реликтом, стряпчий все же не казался ископаемым. Возможно, дело было в однообразии декораций, но у священника снова возникло странное чувство, что скорее это его самого перенесли в начало девятнадцатого века, чем стряпчий дотянул до начала двадцатого. Его воротник и шейный платок, в который он прятал длинный подбородок, выглядели почти как старинное жабо, но они были чистые и аккуратно скроенные, да и вообще он производил впечатление сильно высушенного старого денди. Коротко говоря, он, что называется, хорошо сохранился — отчасти за счет окаменения.
Адвокат, Адмирал и даже доктор были несколько удивлены, обнаружив, что отец Браун склонен защищать пасторского сына от тех, кто оплакивал горькую долю пастора.
— Наш юный друг показался мне довольно симпатичным, — сказал он. — Он хороший рассказчик и, смею думать, хороший поэт; а миссис Малтрэверс, которая в чем в чем, а в этом разбирается, говорит, что он хороший актер.
— Очень может быть, — сказал адвокат. — Нов Поттере-Понде, если не считать миссис Малтрэверс, больше склонны задаваться вопросом — а хороший ли он сын.
— Он хороший сын, — сказал отец Браун. — И это весьма примечательно.
— Раздери меня черт, — сказал Адмирал. — Вы хотите сказать, что он любит своего отца?
Священник помедлил с ответом, потом произнес:
— В этом я не уверен. И это тоже примечательно.
— Что, черт побери, это значит? — с флотской простотой спросил моряк.
— Это значит, — сказал отец Браун, — что сын говорит об отце с непримиримой обидой, но при этом с лихвой выполняет сыновние обязанности. Я побеседовал с управляющим банка, и поскольку речь шла о серьезном преступлении, которое расследует полиция, он конфиденциально сообщил мне некоторые факты. Старый пастор отошел от приходских трудов; на самом деле это никогда и не был его приход. Народ здесь довольно языческий; те, которые вообще ходят в церковь, ходят в Даттон-Аббот, меньше чем в миле отсюда. У старика нет собственных средств, но сын зарабатывает неплохие деньги, и старик не бедствует. Пастор угостил меня портвейном, и это был урожай одного из лучших лет; я видел целые ряды пыльных старых бутылок; а когда я уходил, он усаживался за скромный, но весьма изысканный обед в старосветском духе. Все это, видимо, на деньги молодого человека.
— Какой образцовый сын, — с легкой ухмылкой сказал Карвер.
Отец Браун кивнул, нахмурясь, как будто обдумывал какую-то свою загадку, потом сказал:
— Образцовый сын, да. Хотя образец этот выглядит не очень натурально.
В эту минуту клерк принес стряпчему письмо без марки, и тот, бросив на конверт беглый взгляд, поспешно его вскрыл. Пока стряпчий разворачивал бумагу, священник увидел безумные густые каракули и подпись «Феникс Фицджеральд»; он высказал догадку, и адресат утвердительно буркнул в ответ:
— Это все тот актеришка, который не дает нам покоя. У него какой-то вечный спор с другим безвестным фигляром, к делу все это не имеет решительно никакого отношения. Мы все отказываемся его принять, кроме доктора; и доктор говорит, что он сумасшедший.
— Да, — сказал отец Браун, задумчиво поджав губы. — Он, пожалуй, сумасшедший. Но, конечно, нет никакого сомнения в том, что он прав.
— Прав? — возопил Карвер. — Прав в чем?
— В том, что преступление связано с театральной труппой, — сказал отец Браун. — Знаете, что меня сразу же насторожило в этой истории? Мысль о том, будто Малтрэверс был убит сельскими жителями за то, что оскорбил их сельскую честь. Удивительно, чего только не наплетут коронеры доверчивым присяжным; а уж как легковерны газетчики — об этом и говорить излишне. Много ли они знают об английских селянах? Я вот сам английский селянин — по крайней мере, растили меня в Эссексе, вместе с прочей брюквой. Вы можете представить себе, чтобы английский сельский труженик идеализировал и превозносил свою деревню, подобно гражданину греческого полиса? Чтобы он обнажал меч для защиты ее священного знамени, подобно гвельфам и гибеллинам средневекового итальянского городка? Вы слышали когда-нибудь, чтобы добродушный старый хрыч говорил «Только кровь может смыть пятно с благородного герба Поттерс-Понда»? Клянусь святым Георгием и драконом, я бы первый порадовался. Но есть и другой, более веский аргумент.
Он помолчал, как бы собираясь с мыслями, затем продолжил:
— Последние слова, которые слышали от Малтрэверса, были неверно поняты. Он не называл Поттерс-Понд мерзостью и не критиковал неполотые сады, заросшие бурьяном. Он разговаривал с другим актером; они собирались устроить представление с Фицджеральдом в роли Фортинбраса, неизвестным Хэнкином в роли Полония, а Малтрэверс, несомненно, должен был играть самого принца Датского. Возможно, кто-то еще хотел — или надеялся — получить эту роль, и Малтрэверс, специально чтобы подразнить товарищей, стал при них декламировать монолог. Вот этот: «О мерзость! Как невыполотый сад, дай волю травам, зарастет бурьяном…»[110] Это, видите ли, цитата из «Гамлета».
Доктор Малборо уставился на священника, переваривая только что услышанное медленно, но без сопротивления. Прежде чем остальные обрели дар речи, он сказал:
— И что же вы предлагаете нам теперь делать?
Отец Браун быстро поднялся и с неизменным спокойствием ответил:
— Если милостивые господа нас ненадолго извинят, я бы немедленно отправился с вами, доктор, прямиком к Хорнерам. Я знаю, что пастор и его сын сейчас оба дома. И вот что я хочу сделать. Никто в деревне, я полагаю, еще не слышал о результатах вскрытия. Я хочу, чтобы вы, доктор, сообщили пастору и его сыну, как в точности обстоят дела: что Малтрэверс умер от яда, а не от удара по голове.
У доктора Малборо были причины пересмотреть свои сомнения в примечательности Поттерс-Понда. Последовавшая сцена, в ходе которой он выполнил предписания священника, относилась к числу тех, когда свидетели, что называется, не могут поверить собственным глазам.
Черная сутана преподобного Сэмюэла Хорнера эффектно подчеркивала благородную седину его волос; он облокотился о пюпитр, возле которого так часто стоял, углубившись в Писание, — возможно, по случайности, но вид от этого у него был важный. А напротив него развалился в кресле мятежный сын. Он с самым кислым видом курил дешевую сигарету и являл собой живую картину юношеской нечестивости.
Старик учтиво пригласил отца Брауна присесть. Тот уселся, ничего не говоря, и с отсутствующим видом уставился в потолок. У Малборо возникло ощущение, что важные вести покажутся еще важнее, если он доложит о них стоя.
— У меня есть чувство, — сказал он, — что вы, будучи некоторым образом духовным отцом здешней паствы, должны узнать, что в ужасной трагедии, совершившейся во вверенном вам приходе, появились новые подробности — возможно, еще более ужасные. Вы, конечно, помните прискорбную гибель Малтрэверса, который, как установило дознание, погиб от удара палкой, предположительно нанесенного неизвестным недоброжелателем из местных.
Пастор взмахнул рукой.
