Герберт Аллен - Только не дворецкий. Золотой век британского детектива
Год или два спустя дело снова всплыло при занятных обстоятельствах. Череда событий привела некоего доктора Малборо, которого близкие звали Малинборо, вполне уместно намекая на плодово-ягодную округлость доктора и пурпурный оттенок его щек, прямиком в Поттерс-Понд. Он приехал туда на поезде в сопровождении товарища, к чьей помощи нередко прибегал в подобных делах. Хотя наружность у доктора была несколько портвейновая и тяжеловесная, глаз у него был острый, да и вообще он не без оснований считал себя человеком в высшей степени благоразумным — например, он благоразумно прибегал к советам низенького священника по фамилии Браун, с которым познакомился давным-давно, расследуя одно отравление. Низенький священник сидел напротив доктора с видом терпеливого младенца, привыкшего слушать старших, а доктор подробно разъяснял истинные причины поездки:
— Я не могу согласиться с джентльменом в лиловом плаще, который назвал Поттерс-Понд мерзостью и утверждал, будто здесь все поросло бурьяном. Но, конечно, это весьма уединенная и отдаленная деревня, до такой степени, что это уже почти исторический курьез, как будто она застыла в эпохе столетней давности. Стряпчий здесь — настоящий стряпчий: ей-богу, не удивишься, если увидишь, как он стряпает. Здешние леди — не просто леди. Это благородные дамы, а их фармацевт — не фармацевт, а шекспировский аптекарь. Они признают право на существование обычного доктора, такого, как я, — ведь кто-то должен помогать аптекарю. Но на меня смотрят как на возмутительное новшество, потому что мне всего лишь пятьдесят семь, а в графстве я живу лишь двадцать восемь лет. По стряпчему можно предположить, что он там уже двадцать восемь тысяч лет. Еще есть старый адмирал, точь-в-точь как на иллюстрации к Диккенсу: его дом полон кортиков и каракатиц и увенчан телескопом.
— Да-да, — сказал отец Браун, — некоторых адмиралов неизбежно выносит на берег. Я только никогда не мог понять, почему их выбрасывает так далеко от моря.
— Ни одно богом забытое местечко в сельской глуши не обходится без таких занятных существ, — сказал доктор. — Потом там, конечно, есть образцовый пастор, тори, приверженец Высокой церкви в духе замшелых канонов архиепископа Лауда[109], строже самой строгой старушки. Такой седовласый ученый лунь, пугливый, как старая дева. Между прочим, благородные дамы, несмотря на свои пуританские взгляды, о многих вещах говорят без стеснения, как некогда настоящие пуритане. Раз или два я слыхал, как старая мисс Карстэрс-Кэрью выражалась вполне по-библейски. Добрый старый пастор прилежно читает Библию, но я так и вижу, как он зажмуривается, доходя до подобных пассажей. Вы знаете, друг мой, что я человек несовременный. Мне не доставляет удовольствия весь этот джаз и гедонизм нынешней золотой молодежи…
— Он и золотой молодежи не доставляет удовольствия, — сказал отец Браун, — вот где трагедия-то.
— Но я все-таки не так оторван от жизни, как люди в этой доисторической деревне, — продолжал доктор, — и я дошел до того, что наш Большой Скандал показался мне почти желанным развлечением.
— Неужели золотая молодежь добралась до Поттерс-Понда? — с улыбкой поинтересовался отец Браун.
— Нет, у нас даже скандалы в духе старомодной мелодрамы. Нужно ли говорить, что все дело в пасторском сыне? Если бы у пастора был обыкновенный сын, в этом уже было бы нечто необыкновенное. Правда, пока, по моим наблюдениям, он проявляет свою необычность как-то слабо, я бы даже сказал — неуверенно. Во-первых, его видели возле «Синего льва», где он пил эль. Во-вторых, он вроде бы рифмоплет, а в здешних местах это считай что конокрад.
— Я полагаю, — сказал отец Браун, — даже в Поттере-Понде это не тянет на Большой Скандал.
— Конечно, — серьезно ответил доктор. — Большой Скандал начался вот как. В доме под названием Гфэндж, который стоит у дальнего конца Аллеи, живет леди. Одинокая леди. Ее зовут миссис Малтрэверс (хотя у нас в деревне склонны в этом сомневаться); приехала она только год или два назад, и никто про нее ничего не знает. Как говорит мисс Карстэрс-Кэрью, «и почему только ей вздумалось здесь жить — мы же к ней не ходим с визитами».
— Может быть, именно поэтому, — сказал отец Браун.
— Ее уединение считается подозрительным. Их раздражает, что она хороша собой и что у нее, как говорится, есть стиль. Всех молодых людей предупреждают, что она вампирическая женщина.
— Люди, утратившие милосердие, как правило, утрачивают и логику, — заметил отец Браун. — Довольно нелепо жаловаться, что она живет замкнуто, и тут же обвинять ее в желании обольстить все мужское население.
— Это правда, — сказал доктор. — И все же она загадочная особа. Я ее видел и был заинтригован — она из таких смуглых женщин, длинных, элегантных и притягательно некрасивых, если вы понимаете, о чем я. Она весьма остроумна и сравнительно молода, но, по моим ощущениям, у нее есть — как бы это сказать? — опыт. То, что пожилые дамы называют Прошлым.
— А пожилые дамы, конечно, все до единой родились сию секунду, — сказал отец Браун. — Я вряд ли сильно ошибусь, если предположу, что ее считают соблазнительницей пасторского сына.
— Да, и бедный старый пастор принял это ужасно близко к сердцу… Ведь она, по слухам, вдова.
На лице отца Брауна промелькнула тень раздражения, что случалось нечасто.
— Она, по слухам, вдова, а пасторский сын, по слухам, пасторский сын, так же, как стряпчий, по слухам, стряпчий, а вы, по слухам, доктор. С какой же стати ей не быть вдовой? Есть ли у них хоть крупица доказательств prima facie, что она не та, за кого себя выдает?
Доктор Малборо пожал плечами и выпрямился.
— Конечно, вы и тут правы, — сказал он. — Но мы еще не дошли до скандала. Видите ли, в том-то и скандал, что она вдова.
— Ах, — сказал отец Браун и, изменившись в лице, пробормотал что-то едва слышное, почти похожее на «боже мой».
— Во-первых, — сказал доктор, — они кое-что разузнали о миссис Малтрэверс. Она актриса.
— Я так и полагал, — сказал отец Браун. — Не важно почему. У меня есть и другое предположение, еще более неуместное.
— То, что она оказалась актрисой, само по себе довольно скандально. Бедный старый пастор, конечно, в отчаянии — ведь теперь актриса и авантюристка опозорит его седины и сведет его в могилу. Старые девы хором вопят. Адмирал признает, что иногда бывал в городском театре, но, по его словам, подобным явлениям не место в наших широтах. У меня, разумеется, нет таких предрассудков. Эта актриса, без сомнения, леди — пусть даже и Темная Леди, как в сонетах; молодой человек в нее безоглядно влюблен; я, как последний сентиментальный глупец, втайне сочувствовал заблудшему юноше, который тайком пробирается в Грэндж через валы и рвы, и представлял эту идиллию в самых пасторальных красках, но тут-то гром и грянул. И вот я, единственный, кто им сопереживал, послан, чтобы возвестить беду.
— Так, — сказал отец Браун, — и что же это за беда?
Доктор почти простонал в ответ:
— Миссис Малтрэверс не просто вдова, она вдова мистера Малтрэверса.
— В самом деле, чудовищное разоблачение, — признал священник.
— А мистер Малтрэверс, — продолжал его ученый друг, — не кто иной, как человек, которого, по всей видимости, убили в этой самой деревне год или два тому назад. Предполагалось, что ему разбил голову кто-то из местных.
— Я помню, вы мне рассказывали, — сказал отец Браун. — Доктор — какой-то доктор — сказал, что смерть наступила от удара дубиной по голове.
Доктор Малборо смущенно нахмурился, помолчал, потом сказал:
— Ворон ворону глаз не выклюет, и врачу негоже кусать врача, даже в состоянии бешенства. Я не хотел бы бросать тень на моего уважаемого предшественника в Поттере-Понде, но я знаю, что вам можно доверить секрет. И строго между нами я скажу, что мой уважаемый предшественник в Поттере-Понде был патентованный идиот и старый невежественный пропойца. Разобраться в деле меня попросил главный констебль графства (ведь в графстве я живу давно, только в деревне недавно) — проверить показания свидетелей, отчеты дознания и так далее. Там все совершенно ясно. Да, Малтрэверса ударили по голове; он был актер и проезжал через это местечко; наверняка в Поттере-Понде считают, что естественный порядок вещей требует бить таких людей по голове. Но тот, кто ударил Малтрэверса по голове, не убил его — описанная травма в худшем случае лишила бы его сознания на несколько часов. Однако недавно я сумел раскопать другие относящиеся к делу факты, и выводы получились довольно мрачные.
Он посидел, хмурясь на проносящийся за окном пейзаж, после чего отрывисто сказал:
— Я еду туда и прошу вашей помощи, потому что предстоит эксгумация. Есть очень сильное подозрение, что дело не обошлось без яда.
