Го Осака - Косые тени далекой земли
Из раны Рюмона потоком хлынула кровь, и в глазах потемнело. Пальцы слабели с каждой секундой. Ну давай же, еще немного… Если не покончить с этим мерзавцем, и в смерти не найдешь покоя.
Но вот хватка Рюмона, вцепившегося Маталону в горло, ослабла.
В следующую секунду сильный удар ногой в грудь отбросил его назад, и Рюмон распластался на спине. Попытался встать, но мускулы живота уже отказывались повиноваться.
Маталон, шатаясь, поднялся на ноги.
Наклонился над ним, смеясь. Рюмон сжал зубы.
В эту секунду кто-то вдруг перепрыгнул через него и всем телом обрушился на Маталона. В сгустившемся перед глазами тумане на мгновение блеснула лысина Клементе.
Послышался грохот очередной обваливающейся книжной полки.
Рюмон оперся на локти и перевернулся на живот. Попытался приподняться, но на это сил уже не хватило.
Сквозь туман, застивший ему глаза, Рюмон разглядел Тикако, лежавшую на полу поодаль от него.
Впиваясь ногтями в пол, он пополз к ней. С каждым вдохом в легкие забивалась пыль. Он мучительно закашлялся.
– Тикако… – позвал он девушку, нащупав ее руку, лежавшую бессильно на полу, но не услышал собственного голоса.
Рука девушки была холодна как лед. Он крепко сжал ее пальцы. Они остались совершенно неподвижными.
Вдали послышался голос Клементе:
– Держись. Сейчас «скорая» приедет.
Видно, ему удалось справиться с Маталоном. Слава богу.
Из глубин тела, будто фонтаном, забил расплавленный свинец. Сознание окутал белый туман.
Перед внутренним взором на мгновение промелькнуло улыбающееся лицо Тикако.
45
На площадь Колумба в Мадриде стеклось множество народа.
Был четверг, 16 ноября 1989 года. В этом море людей, начинавшемся на проспекте Ла Кастельяна, находились Ханагата Риэ и Кадзама Симпэй.
Умерла Долорес Ибаррури.
Два месяца тому назад у нее началось воспаление легких, и ее срочно положили в больницу. Она пролежала там месяц, ее состояние несколько улучшилось, и в середине октября ее выписали. Однако долго она не продержалась: в конце концов преклонный возраст – девяносто три года – взял свое, и пять дней назад, в воскресенье, она скончалась.
И сегодня здесь, на площади Колумба, проводилась панихида по усопшей.
Еще до начала гражданской войны Долорес прославилась как несгибаемая воительница за дело коммунизма, тогда-то ее и прозвали Ла Пасионария.[108] Когда разразилась гражданская война, Долорес стала символом Демократического народного фронта, завоевав сердца людей своим прославленным даром красноречия:
– Но пасаран![109]
– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!
– Лучше быть вдовой героя, чем женой труса! Все ее афоризмы в мгновение ока облетали лагерь республиканцев, а потом и весь мир.
Республика пала, потерпев поражение в битве с мятежной армией Франко, и Долорес пришлось бежать из Испании в Москву, но и оттуда она продолжала активно руководить партией.
Ей удалось снова ступить на родную землю только в 1977 году, когда после смерти Франко в Испании началась либерализация и коммунистическая партия смогла наконец выйти из подполья…
Поэт Рафаэль Альберти[110] читал стихи, посвященные памяти Долорес.
В августе 1936-го, в день, когда прославленный Федерико Гарсия Лорка был расстрелян по приговору мятежников, именно Альберти читал по радио стихи, посвященные его памяти.
Воцарившуюся на площади тишину нарушали лишь едва слышные всхлипы. Неподалеку стоял старик, который, замерев, внимал каждому слову поэта, не вытирая слез, катившихся по морщинистому лицу. Может быть, он был одним из тех, кто когда-то последовал пламенному призыву Долорес и взялся за оружие?
– Коммунистическая партия сейчас в упадке, но о Долорес все-таки не забыли, – прошептал Кадзама на ухо Риэ. – Смотрите, сколько народу собралось на ее панихиду.
– И правда. Только что-то грустно, что она умерла в такое время.
– Такое время? А какое сейчас время?
– В тысяча девятьсот тридцать восьмом году, в Барселоне, как раз в ноябре, состоялась церемония роспуска Интернациональных бригад. Насколько я помню, это было пятнадцатого ноября.
– То есть как раз пятьдесят один год тому назад?
– Ну да. И в тот день Долорес обратилась к солдатам с трогательными словами: «Вы – история. Вы – легенда. Мы вас никогда не забудем».
Альберти закончил чтение стихов, затем с траурной речью выступил генеральный секретарь коммунистической партии Ангита. Следом на площади раздался голос самой Долорес. Было объявлено, что это запись, сделанная во время празднования ее девяностолетия. Всхлипывания на площади стали еще слышнее.
Даже сейчас, когда от возраста голос Долорес ослабел, время от времени в нем прорывалась звонкая нота. В голосе, казалось, была сосредоточена вся жизнь этой женщины, жизнь, проведенная в ожесточенной борьбе.
– Друзья, споем же вместе «Интернационал»! – закончила Долорес свою речь, и заполнившие площадь люди, все как один, подняли кверху кулаки и с громкими восклицаниями отдали честь, как во времена Народного фронта. Вскоре в буре криков послышалась песня, она становилась все громче и громче, будто могучим потоком увлекая за собой все больше людей. Вскоре песней гремела уже вся площадь, захлестывая Риэ неодолимой волной звуков.
Риэ и Кадзама и не заметили, как тоже запели «Интернационал». Ими управляли вовсе не идеология, не сухие доктрины, а нечто большее – некая первобытная энергия человеческого сообщества. Та энергия, которую, сама того не сознавая, утратила Япония.
Песня закончилась. Риэ взяла Кадзама за руку, и вместе они выбрались из толпы.
Они шли по улице Генуя, которая вела от площади Колумба в восточном направлении. Погода была неважная, и хотя солнце временами ненадолго выглядывало из-за облаков, настоящего испанского блеска в нем не было.
– Смотрите, – Кадзама показал пальцем в сторону проезжей части, – вон там – Клементе, или мне кажется?
Риэ посмотрела туда, куда он показывал, и действительно увидела майора Клементе, который курил сигарету, прислонившись к дверце припаркованной у тротуара машины.
– И правда. Значит, уже успел вернуться из Лондона.
Восемь дней назад Клементе позвонил из Лондона и оповестил Риэ о том, что Маталон настиг Рюмона Дзиро и Кабуки Тикако и что они оба лежат в больнице с ножевыми ранениями. Клементе попросил Риэ приехать, чтобы помочь разъяснить обстоятельства дела Скотланд-Ярду, а также чтобы дать знать о происшедшем в Японию.
Хотя столь неожиданное развитие событий сильно потрясло ее, Риэ приняла решение не колеблясь и немедленно вылетела вместе с Кадзама в Лондон.
Оба они оказали Скотланд-Ярду посильную помощь в расследовании, связались с родственниками Рюмона и Тикако в Японии и подготовили все необходимое для их приезда.
Только три дня назад первый этап расследования наконец закончился, и они смогли вернуться в Мадрид.
Заметив их, Клементе бросил сигарету на землю и растер ее ботинком.
Дождавшись, пока Риэ и Кадзама подойдут к нему, Клементе проговорил:
– Я у вас обоих в долгу.
Риэ слегка кивнула:
– Ну что вы. Когда вы прилетели?
– Вчера во второй половине дня.
– Вы не знаете, когда Рюмон и Тикако смогут вернуться в Японию?
Клементе закрутил свои кайзеровские усы и, помрачнев, произнес:
– Думаю, не так уж скоро. Ведь у Рюмона весь живот изрешечен.
– А что с Маталоном? – встрял Кадзама.
– Он еще в Скотланд-Ярде. Сейчас на правительственном уровне ведутся переговоры о передаче его в наши руки. Рано или поздно придется за ним съездить.
– На мой взгляд, такого опасного человека лучше оставить там. Я спать спокойно не смогу, если узнаю, что этот бандит неподалеку. Что если он добьется условного освобождения или побег устроит – что нам тогда делать?
Клементе взглянул на рукав пиджака и щелчком стряхнул пылинку.
– На вашем месте я бы, не раздумывая, уехал в Японию. Уж туда-то он за вами вряд ли последует.
Кадзама пожал плечами, но промолчал.
– Скажите, а вас-то что сюда привело? – спросила Риэ у Клементе. – Уж наверняка не желание увидеться с нами, верно?
– Само собой. Ходят слухи, что правые задумали помешать похоронам нашей Пасионарии, вот я здесь и дежурю. Кстати, вам здесь торчать не советую: на неприятности нарветесь.
Действительно, по всей дороге были расставлены вооруженные полицейские.
– Ну тогда до свидания, – проговорила Риэ. – Будьте внимательны в самолете – не то Маталон улучит момент да прирежет вас за обедом столовым ножом.
Клементе усмехнулся в ответ:
– Сделаю все, что в моих силах.
Риэ и Кадзама продолжили свой путь по улице Генуя.
– Ну, сэнсэй, – поинтересовался Кадзама, – какие у вас теперь планы?
Риэ на секунду задумалась, затем медленно проговорила:
– Возвращаюсь в Японию.
