Дмитрий Серков - Корпорация «Коррупция»
Тихомиров пожал плечами.
– Обыкновенная квартирная кража. Дверь открыли, похоже, родным ключом.
Женщина находилась на грани истерики, – и он начал подробно рассказывать о проводимых мероприятиях: беседа с хозяйкой, фотофиксация, сбор улик.
Внимательно слушая, Виталий не перебивал, и только когда Тихомиров замолчал, спросил:
– То есть воры наследили прилично?
– Да. Пальцев не оставили – работали, судя по всему, в перчатках. Но материала для криминалистов хватало, в том числе и генетические пробы.
– И что показала экспертиза?
– Ничего!
Выгнувшиеся от удивления брови на лице Лосневского вызвали у опера улыбку.
– Как так?!
– Просто. Экспертизу никто не проводил, а если и проводил, то мне о результатах не известно. Все улики, как положено, я собрал в пакеты и вместе с фотографиями с места преступления передал Борису… Не спрашивайте, зачем. Таково было его распоряжение.
– Вас не удивило это решение?
– Нет! Я не привык совать нос в чужие дела без служебной надобности.
История выглядела вполне достоверной. Если кражу в доме, где жила Алена, действительно санкционировал Штурмин, то майору Тихомирову отводилась роль пешки, призванной успокоить страсти. Тогда оперативнику совсем не обязательно быть в курсе разворачивающегося действа. Значит, советнику губернатора было жизненно важно избавиться от архива Иосифа Бродника. Вопрос: чего он испугался, увидев документы?
К сожалению, Иосиф Соломонович Бродник уже ничего не скажет. Его труп недавно обнаружили в Эйлате израильские полицейские, о чем незамедлительно поставили в известность российский МИД.
На этом встречу можно было считать исчерпанной, а Виталию Лосневскому предстояло еще окунуться во внутрисемейные дрязги бывших высокопоставленных руководителей южноморского МВД. Времени в запасе оставалось уйма, и к месту очередного рандеву он предпочел прошествовать пешком, благо пешие прогулки по городу способствовали активной работе мысли.
4Удивить морем людей, всю свою жизнь проживших на побережье, довольно-таки сложно. Потому, когда туристы в разгар сезона своей неорганизованной массой заполняли дикие и обустроенные городские пляжи, южноморцы с удовольствием проводили время в тенистом городском парке, старые аллеи которого куда лучше справлялись с палящими солнечными лучами, чем омываемый волнами раскаленный песок. Гостеприимные объятия субтропической зелени с удовольствием принимали вновь пришедших и не отпускали до глубокой ночи, предлагали насладиться путешествием по изящным мостикам, коих было в избытке, водили по дорожкам и тропинкам, радовали журчанием ручьев и пением птиц, окружали множеством вечнозеленых олеандров, магнолий, рододендронов и азалий.
В стороне от детских площадок, где не было слышно гомона ребятни, где тихо перешептывался листвой на ветру черешневый сад, собирались все больше старожилы, объединенные единственной страстью – шахматами. Вот уже на протяжении нескольких десятилетий истинные почитатели древнейшей индийской игры, за полторы тысячи лет покорившей весь мир, встречались для того, чтобы посоревноваться на доске в искусстве логического мышления, внимательности и прозорливости. И баталии, разворачивающиеся за столом, часто стоили внимания признанных гроссмейстеров.
Максим Юшкевич завидел его издалека, кивнул в знак приветствия, но с места не поднялся. Седеющий, лысеющий, потому обритый до трехдневной щетины, он сохранил былую выправку и сейчас следил за неумолимым продвижением своей пешки в стан врага под прикрытием ладьи и ферзя с флангов. Его соперник – крючковатый, кривоватый дед в старомодных роговых очках и берете на взъерошенной голове, сохранял полное спокойствие, плавными движениями переставляя фигуры.
Через пару минут ферзь пал под натиском наступления, ладья оказалась загнанной в угол, а тонкие губы старика растянулись в улыбке:
– Вам мат, батенька…
Всплеснув руками, Максим Харитонович признал поражение и неспешно откланялся.
– Сколько не бьюсь, никак не могу у него выиграть, – он крепко пожал руку Лосневскому, предложив отойти в сторону от чужих глаз, и продолжил, – Ефимыч острейшего ума человек, несмотря на то, что уже девяносто три. Иногда завидую ясности мышления и его желанию жить. Не каждый так может даже в молодости…
Они присели на свободную скамью, и Виталий продолжал разглядывать бывшего начальника южноморского УЭБиПК: сильный, мощный, пышащий энергией. Такой человек своего не упустит и биться будет до последнего вздоха.
– И часто вы состязаетесь?
– Как сказать? – Юшкевич пожал плечами. – По возможности. Но хотелось бы больше. Ничто так не тренирует мозг и не держит в тонусе, как партия с изощренным противником. В шахматах же, как в жизни: любой, даже самый невинный шаг имеет последствия. К тому же старики охотно делятся опытом, мудростью. Мне импонирует их общество: только им известен истинный вкус нашего бытия. Жаль, но настоящих ценителей становится все меньше: я и про шахматы, и про все остальное. Время, оно неумолимо. А у молодежи свои интересы, часто, на мой взгляд, абсолютно пустые и бесперспективные.
– Что делать, меняются поколения, – философски заметил Лосневский. – Думаю, родители не всегда разделяют взгляды детей.
Максим Харитонович ухмыльнулся. По возрасту, он как раз годился Виталию в отцы.
– Да, под час наладить контакт между поколениями крайне трудно. Иногда ловлю себя на мысли, что рад, что дети уже выросли. Не представляю, как бы сейчас искал управу на подростка.
– У вас ведь трое? Сколько им уже? – беспечно поинтересовался Виталий. Тема семьи родственника генерала Бирюка как раз вписывался в сферу его интересов.
Голос Юшкевича неожиданно лязгнул металлом, добродушный настрой моментально сменился бурей:
– Хочешь поговорить о моих близких? Чем обязан столь пристальному вниманию? – он требовал объяснений.
– Меня, признаться, больше интересует родственник вашей супруги. Точнее, муж сестры.
– Ааа, – протянул Юшкевич. – Сева. Уже в тираж списали, а все не унимаетесь.
Неужто решили, наконец, дерьмо в Управлении разгрести?
– Стараемся.
– Ну-ну, старайтесь, – интонации его потеплели. – Не со смертью ли Штурмина ваша активизация связана?.. Ладно, понимаю, давайте поговорим о Севе.
Оглядевшись – очень не хотелось, чтобы им кто-то помешал – следователь произнес:
– Вы же с Всеволодом Матвеевичем долго работали практически бок о бок, охарактеризуйте его как профессионала.
– Мент! – не задумываясь ответил Максим Харитонович. – Но такой мент, который не по закону службу несет, а по понятиям. Сам знаешь, в системе органов много тех, кто результат во главу угла ставит, не брезгуя никакими методами для достижения цели. Вот Сева самый яркий представитель из тех, кого знаю. Перед ним никогда не стоял вопрос, имел ли Жеглов право подбросить кошелек Кирпичу в карман… Но тесно мы никогда не работали, только в Главке пути-дорожки пересеклись. Он – начальник, я, соответственно, подчиненный.
– То есть Бирюк, по-вашему, профессионал высшей пробы? – уточнил Лосневский, ожидавший, что Юшкевич в разговоре будет изобличать бывшего начальника ГУ МВД Южноморска, но никак не хвалить.
Максим Харитонович долго думал, прежде чем ответить.
– Как сказать… – не деля мир четко на черное и белое, он старался подобрать нужные слова, чтобы донести мысль до собеседника. – Вообще, да. В иное время все могло бы сложиться иначе. Но на грех нам довелось служить в переломные для страны, для людей годы. Ты, Виталий, моложе, наблюдал историю со стороны еще детскими глазами, а нам довелось нести весь груз на своих плечах. Время было жестокое, человеческие судьбы перемалывались на раз… И сейчас, конечно, не легче. Но нынешнее поколение уже подсознательно готово к борьбе. А мы воспитывались на других принципах и идеалах, с верой в светлое будущее. И когда все рухнуло… Ладно, не важно. Суть в том, что мы оказались на распутье. Прежних ценностей нет, правоохранительная система практически развалена, зарплата – гроши, а дома – семеро по лавкам, все есть хотят. Думаю, это Севу и сломало, даже не сломало, а заставило перестроиться. Пересмотрел свои понятия – и все.
Главное, что цель оправдывает средства!
– И что же произошло?
– Деньги начал брать. Услуги оказывать. Контакты-то налажены были. Мы ж, опера, по земле ходим, со всеми на земле знакомы. Сначала понемногу, затем во вкус вошел.
