Дмитрий Серков - Корпорация «Коррупция»
Странно, но я абсолютно спокойна. Меня не трясет и не бросает в холодный пот.
Теперь все уже позади, и ты не достанешься никому.
Может, мое спокойствие – это шок? Шок от случившегося?
«Никому» – какое страшное и холодное слово. Синоним «вечности»…
Прости…
Мне незачем больше жить. И некуда больше идти.
Все закончилось.
В моей смерти прошу никого не винить…»
Не задумываясь, Алена Соболева шагнула в распахнутое настежь окно…
Часть третья
В поисках кукловода
Солнце яростно жгло с самого утра, и сейчас, ближе к полудню, температура воздуха в тени перевалила далеко за сорок по Цельсию. Укрыться от июньского зноя было решительно негде, и он с завистью взирал на шумящие на склоне над ними кипарисы и на очаровывающую прохладу черноморских вод, разлившихся далеко внизу. Ветер горячим дыханием одурманивал, иссушал губы, торопил покинуть поросшую редким кустарником открытую площадку, из которой старыми кривыми зубами вырастали гранитные памятники, венчавшие конец человеческой жизни.
Городское кладбище раскинулось в трехстах метрах над уровнем моря, на пологом южном склоне горы Средний Ахон. Отсюда открывались живописные виды на Южноморск и окрестности, на гордый и неприступный Кавказский хребет, одетый снежными шапками, и на величественное Черное море, бриллиантовой гранью переливающееся в солнечных лучах. Но сейчас его не интересовали пейзажи: здесь, на границе мира сущего и царства Аида собрались только самые близкие, скорбящие о безвременной утрате. Василий Петрович Леднев вглядывался в лица немногих присутствующих, стараясь определить степень участия каждого в недавних событиях, окончившихся трагедией. Пока идет следствие, старый опер не исключал, что кто-то из них приложил куда больше сил к развитию событий, чем виделось на первый взгляд.
Почтить память Алены Соболевой, вопреки ожиданиям, пришли единицы. Молодая, амбициозная журналистка заплатила слишком дорогую цену за то, чтобы открыть истину.
Истину, которую так никто и никогда не узнает. Истину, ставшую достоянием узкого круга избранных, и быстро потонувшую в этом самом кругу.
Шеф был непреклонен:
– Никакой утечки! С Андреем Владиленовичем я лично переговорил, он откажется от публикации… Мы не можем допустить, чтобы результаты расследования стали достоянием гласности. Хватит почем зря будоражить общественность. Информация подорвет устои власти не только в регионе, но и в стране! Ведь по беспределу в Южноморске народ станет судить о происходящем во всей России…
«И возможно, окажется прав,» – хотел было ответить Леднев, но сдержался. При том, что он давно уже вовлечен в политические игрища российских элит, ему до сих пор претило лгать и изворачиваться, говорить и не договаривать. Оставаясь при своей точке зрения, что люди имеют полное право на получение объективной информации, нисколько не сомневался, что дневник Алены Соболевой еще требует самой тщательной проверки, не являясь истиной в последней инстанции. Но каким бы ни был результат расследования, ее смерть будет напрасной, послужив не более чем козырем в размене карт власть имущих. И все останется по-прежнему.
Сухой треск одиночных выстрелов вернул его к действительности. Там, на главной аллее, среди могил выдающихся деятелей края, со всеми почестями, положенными офицеру и герою, хоронят Бориса Штурмина. Там – салют, ордена на атласной подушке и безутешная вдова, рыдающая над гробом. Там – трепетные речи и искренние признания, там – все сливки южноморского бомонда, телеграммы из федерального центра, пылкие соболезнования и лицемерная скорбь. А здесь – суровая реальность. История одного одиночества.
Ведь у последней черты их собралось всего четверо.
Главред «Губернского колокола» Ринат Салехов, застывший у края могилы и молча следивший за слаженными действиями похоронной бригады, взявший на себя организацию и финансирование похорон. Если отбросить случившийся секс на одну ночь, что между ними было? На сколько отношения складывались искренними и открытыми?
IT-шник и один из авторов «Колокола» Вадим Крюков, по утверждению Алены, единственный преданный друг, готовый ради нее и в огонь, и в воду. Остекленевший взгляд и позеленевшее лицо, не выражавшее эмоций. Первые комья земли упали не только на крышку гроба, но и на часть его открытой пока души.
Затейница и просто красивая женщина Света Малышева, когда-то увидевшая в Алене конкурентку на личном фронте, а затем ставшая не боевой подругой, но коллегой, с которой складывались ровные рабочие отношения. В ее руке как последний поклон зажаты две огненные гвоздики.
И он сам, Василий Петрович Леднев, явившийся на похороны больше по долгу службы, нежели по каким-то иным мотивам.
Вот и все. Ни близких, ни родных. Еще письмо из Питера, от того самого Андрея Владиленовича, призревшего долг журналиста и пошедшего на сделку с властью. Письмо, больше похожее на характеристику с места работы, нежели на соболезнование.
А ведь девочка могла бы жить…
Вчерашнее совещание в Следственном управлении Южноморского края оставило неприятный осадок. Как и предвидел Леднев, никто из участников не был заинтересован в объективном расследовании обстоятельств смерти советника губернатора и самоубийства журналистки газеты «Губернский колокол», и все свелось к формальным выступлениям докладчиков. Виталий Лосневский, по праву следователя, проводившего осмотр места происшествия, озвучил первоначальные выводы, полицейские оперативники вкратце доложили о беседах с коллегами погибших. Факты и данные судмедэксперта подтвердили версию самоубийства, но оставались еще вопросы, без ответов на которые Леднев не был готов поставить в деле жирную точку. Его прожженная в боях с человеческими пороками интуиция не позволяла остановиться на достигнутом, и в казавшемся таким очевидным деле он искал подводные камни, но не находил. Как не находил и поддержки у представителей местной власти.
Никто не оспаривал право Василия Петровича возглавить следствие, но амбиции, а скорее даже страх показать всему миру исподнее власть предержащих едва не свели конструктивное обсуждение к банальному базару.
– Что здесь рассусоливать?! – Илья Ильич Панов оттолкнул лежавшую перед ним на столе распечатку дневника Алены Соболевой. – Что это, скажите мне, если не явка с повинной?! Приревновала своего… хм… хахаля, за то, что трахнул проститутку… да не одну даже, и в сердцах вальнула его. Чтоб, значит, не совал свой…хм… куда не попадя.
Бытовуха чистой воды. Ну да, на беду оказался ее любовник персоной краевого масштаба, так что ж, не люди что ли? Кто из нас девок за причинные места не щупал?
Признаваться, что да, щупал, никто не спешил. А Панов продолжал:
– Мужика завалила, а как увидела, как осознала, что натворила, так испугалась и в окошко-то и вышла. Были б в деле рядовые граждане, так сразу бы и закрыли в связи со смертью фигуранта. К чему сотрудников от работы отрывать, если и без того приговор очевиден? Здесь же аффект чистой воды!
– Предумышленное убийство, – непроизвольно поправил шефа следователь
Лосневский, пребывавший в раздумье, за что тут же был одарен испепеляющим взглядом.
Леднев кивнул, соглашаясь с квалификацией Виталия.
– Если верить дневнику, то пистолет она приобрела у неустановленного лица задолго до убийства…
– Так для самообороны ведь! – возразил Панов, играя желваками.
– Может да, а может, и нет. Это точно знает только один человек, но, боюсь, что нам она уже ничего не скажет. Если дневник вообще принадлежит Соболевой, а не подброшен нам специально в качестве оправдания убийства Штурмина.
– Нууу, – протянул Панов, сложив пухлые губы трубочкой, – ты загнул, Петрович.
Таким макаром преступление на бытовой почве в государственный заговор превратится.
Хватит искать черную кошку в темной комнате, и без того работы – вал. Ты знаешь, сколько дел у одного Виталия в производстве находится? А у всего Следственного управления? При твоих запросах, где я тебе людей найду?.. Нет, Виталий, скажи, сколько?
– Много, Илья Ильич, – глухо ответил Лосневский, не отрывая глаз от закрытой папки с документами, но в голосе его не было непреклонной уверенности, не прозвучало желание отстаивать точку зрения своего руководителя.
– То-то и оно, что много. – Панов нуждался в поддержке и настойчиво искал ее в своем лучшем следователе. С убийством советника губернатора он остался один на один: глава СУ по Южноморскому краю, вернувшись из Москвы, слег в госпиталь с сердечным приступом, оставив своего зама за старшего. И Илья Ильич небезосновательно подозревал, что болезнь того – чистой воды симуляция, попытка отсидеться, вернее, отлежаться, пока ситуация не разрешится в ту или иную сторону. Потому и он, полковник юстиции Панов, хотел быстрее отделаться от столь неприятного дела, понимая, что если облажается, то головы ему не сносить.
