Завещание - Маргарет Джоанна

А потом, хотя я должен был уйти, она велела мне задержаться и начала говорить о Мадлен. Королева сказала мне, что ум и доброта Мадлен выделяли ее среди прочих дам. Все это мне было известно.

Затем королева-мать вручила мне величайшее сокровище, которым я когда-либо обладал, стоимостью в несметное количество изумрудов. Она рассказала мне, что за годы, прошедшие после смерти ее мужа, Мадлен отвергла многих поклонников и призналась ей, что любит только одного мужчину.

– Я без сомнения знаю, – сказала королева-мать, – что она имела в виду вас.

Я увидел на ее лице страдание, потому что, полагаю, ей было грустно наблюдать за моим уходом, и еще больше – из-за того ужасного предательства, о котором она узнала. Королева покачала головой:

– Сын мой, как ты вырос.

Наша встреча придала мне еще больше решимости осуществить задуманный план. Когда я прибыл в Геную, в палаццо, захваченное у твоего отца, я написал письмо, чтобы заманить Федерико, заявив, что ищу его помощи для убийства короля Франции, и попросил надеть определенную одежду, чтобы показать свое согласие участвовать в ужасном деянии.

Я сказал ему, что мы должны обсудить этот вопрос в башне палаццо, где я поместил изумруд и пузырек с ядом в доспехи нашего деда. До прихода моего брата я осторожно положил внутрь доспехов стеклянный камень, настолько тщательно изготовленный искусным фальшивомонетчиком, что его легко можно было принять за изумруд.

Я сказал твоему брату, что если он поможет мне устроить правосудие над Федерико или хотя бы не будет препятствовать в этом, палаццо вернется в твои руки. Оно принадлежало твоему отцу и поэтому должно принадлежать тебе. Я ждал Федерико в старой комнате твоего отца в башне. Когда он вошел, я бросился на него и задушил, потому что был моложе и сильнее, и моя ненависть к нему была больше, чем его собственная, ибо его ненависть распространялась на всех и на все, чем он не мог владеть или покорить.

Причина смерти не была установлена, несмотря на то, что на теле Федерико оставались следы. Я заплатил за сохранение тайны, распределив деньги между моими кузенами и твоими соратниками, чтобы они сообщили, что Федерико умер от чумы. Это был год чумы, и никто не стал бы задаваться вопросом, что с ним случилось. Кроме того, его бы не хватились. На мне, как на Каине, теперь была печать за Авеля.

Я пытался поступить достойно, защитить родину, которая была добра к своему приемному сыну. Этим поступком я отомстил за тех, кто пострадал от руки Федерико, и за Мадлен.

И теперь ты, двоюродный брат, знаешь историю моей жизни, все хорошее и плохое, что я совершил. Ты знаешь мое сердце и можешь судить меня. Наверное, стоит. Надеюсь, эти строки не разочаруют. И они объясняют, как теперь мне следует поступить.

Я надеюсь, что к тому времени, когда ты будешь читать эти строки, мы с моей Мадлен снова будем вместе.

Как писал Мишель де Монтень, которого Мадлен принимала в своем салоне: «Как я не нарушаю закон против воров, когда присваиваю свои собственные деньги и срезаю свой собственный кошелек; как я не нарушаю закон против поджигателей, когда сжигаю свои собственный лес; так и не нахожусь под ударами плети, вынесенной против убийц, за то, что лишил себя собственной жизни».

Теперь я с радостью выпью яд, чтобы ускорить свой конец, и присоединиться к ней там, где, я знаю, она живет со всеми добрыми душами, которые прошли этот путь раньше.

Смиренно твой, Томмазо.

Закончив в конце дня чтение письма, я отложила страницы и надела зимнее пальто. Крупные снежинки кружили в воздухе, покрывая улицы, заполненные студентами.

Я прошлась мимо собора, вниз к пляжу и наконец подошла к утесу, с которого столкнули Мадлен Гранжье. Меня пробрала дрожь, когда я представила ее последние мгновения в этом тихом месте. У меня было так много вопросов, которые хотелось ей задать, и я решила сделать все возможное, чтобы почтить память той, кого никогда не знала. Я организую мемориал в память о Мадлен и посвящу ей свою будущую книгу. Мысль о том, что о ней все забудут, была невыносима.

Я продолжала идти дальше, за старые городские стены, и поднялась на вершину средневековой смотровой башни, откуда открывался панорамный вид на Сент-Стивенс и темное море внизу. На несколько мгновений я подставила лицо под лучи угасающего солнца и порывы морского ветра.

Затем, вместо того чтобы вернуться в квартиру, я пошла в офис. Мейрид все работала. Увидев меня, она подошла ко мне и обняла крепко-крепко, прижав к себе. Ее нежность моментально разрушила мою решимость стоически переносить выпавшие мне испытания, и я разрыдалась впервые с той ночи на острове Льюис.

– Я чувствую себя такой дурой, – кое-как выдавила я.

– «Женщина видит в мире то, что носит у себя на сердце», – сказала Мейрид. Я не спросила, кому принадлежит эта цитата.

Мы сели, и я утерла слезы.

– Я только что обнаружила нечто необычное, Мейрид. Ранее неизвестный исторический источник.

Она подняла брови:

– В самом деле? Расскажи.

– У меня все еще нет полной картины, но для начала, помнишь, письмо, которое я нашла в столе Розы? В котором говорилось, что Томмазо Фальконе был замешан в заговоре с целью убийства французского короля?

Она моргнула.

– Да.

– Оказалось, что это письмо должно было заманить Федерико в западню. Томмазо никогда не хотел убивать короля. Но он знал, что его брат готовил покушение. Томмазо написал письмо, чтобы вынудить Федерико приехать в Геную, где его и задушил.

– И все ради защиты французской монархии? Это прямо необычайное верноподданство.

– По большей части Томмазо гневался потому, что Федерико отравил его возлюбленную. И это еще не все. Помнишь про изумруд Фальконе? Нет? Я должна многое рассказать тебе. В любом случае…

В этот момент дверь приоткрылась, и Шон просунул голову внутрь.

– Шон! – воскликнула я с неподдельной радостью.

– Я тебя искал, – улыбнулся он, войдя в кабинет. – Дай я тебя обниму! – Он пртянул руки, и я снова расплакалась.

– Похоже, кому-то не помешала бы пинта пива. На этот раз за мой счет.

Мы обнялись, а затем втроем направились в «Куэйк», где пили и разговаривали до закрытия, пока нас не выгнали.

После, Мейрид отправилась домой, и мы с Шоном стояли и смотрели ей вслед. В этот час улицы освещались лишь фонарями и скудным лунным светом, но Сент-Стивенс выглядел как никогда живописно. Именно таким я представляла его до приезда сюда.

Шон сделал шаг ко мне:

– Можно пригласить тебя на чашечку чая на следующей неделе? Я сказал «на чашечку чая», но имею в виду ужин. Если у тебя найдется время, конечно. Есть один ресторанчик, куда я всегда хотел сходить, и… Я подумал, может, мы могли бы попробовать. Вместе.

– Конечно. С удовольствием.

– Что, правда? То есть… Ну круто. Отлично.

Шон опять обнял меня, крепче, чем тогда, в кабинете. Мы стояли на холоде, обнявшись, и события последних нескольких дней, недель и месяцев, казалось, таяли в густой ночной тьме.

Я снова ощутила надежду. Надежду на лучшее.

Благодарности

Я хотела бы поблагодарить всех, кто помог этой книге стать реальностью.

Прежде всего спасибо Джойс Кэрол Оутс за веру в меня и мое творчество. Джойс – не только выдающаяся писательница, но и величайший учитель и наставник, о котором можно только мечтать.

Большое спасибо Деборе Ландау и всей программе NYU Creative Writing, моим профессорам Натану Энглендеру, Дэрин Штраус, Зейди Смит, Рику Муди, Энн Энрайт и Чаку Вахтелю, а также всем проницательным писателям, присутствовавших на моих семинарах, которые оставили полезные отзывы о ранних черновиках.

От всего сердца благодарю своего замечательного агента Джоди Кан из Brandt and Hochman. Наставления Джоди имели решающее значение во время работы над книгой, она – лучший на свете агент.