Камилла Лэкберг - Железный крест
— Он что, перед смертью признался сыну? — Паула вытаращила глаза.
Мартин пододвинул ей пластиковый карман с письмом.
— Скорее, не перед, а после смерти. Челль получил это послание сегодня с утренней почтой. Я хочу, чтобы ты его прочла и сразу, не анализируя, сказала, что думаешь. Мне важна твоя спонтанная реакция.
Паула достала письмо, заставила себя сосредоточиться, внимательно прочитала от начала до конца и нахмурилась.
— Да… Никаких сомнений — прямое признание в убийстве Бритты Юханссон. Но что касается Эрика и Ханса Улавсена… Он, конечно, пишет, что виновен в их гибели, но как-то неопределенно… Странно, потому что относительно Бритты он выразился ясно и четко — да, я ее убил. Так что не знаю… Не уверена, что он имеет в виду убийство тех двоих в прямом смысле. Убить и быть виновным в гибели — очень разные вещи. Герман тоже утверждал, что убил Бритту… И к тому же…
Паула уже открыла рот, чтобы выложить свою новость, но Мартин опять ее опередил.
— Подожди, это еще не все. Челль нашел еще кое-что… Насчет этого Ханса Улавсена. Он попытался разыскать его, или, по крайней мере, понять, куда тот исчез.
— И что?
— Он вышел на какого-то норвежского профессора, который специализируется на истории немецкой оккупации Норвегии. Поскольку в его распоряжении огромное количество материала по истории Сопротивления, Челль надеялся, что он и Улавсена разыщет.
— Да-да… — Обстоятельность Мартина начала раздражать Паулу. — И что?
— Сначала он ничего не мог найти… — Паула демонстративно вздохнула, — пока Челль не послал ему фотографию «борца Сопротивления» Ханса Улавсена. — Мартин нарисовал в воздухе кавычки.
— И?..
— И оказалось, что парень ни малейшего отношения к Сопротивлению не имел. Он был сыном эсэсовца по имени Рейнхардт Вольф. Улавсен — фамилии его матери, он взял ее, когда бежал в Швецию. Мать его, как ты поняла, норвежка. Когда немцы оккупировали Норвегию, Вольф, который благодаря жене свободно говорит по-норвежски, получил высокий пост в оккупационных властях. В конце войны его арестовали и посадили в Германии в тюрьму. О судьбе матери ничего не известно, а вот сын, Ханс, исчез из Норвегии в сорок четвертом году и никогда больше туда не возвращался. И теперь мы знаем почему. Он бежал в Швецию, выдал себя за борца Сопротивления, а потом каким-то образом угодил в могилу на кладбище в Фьельбаке.
— Потрясающая история… — Паула не могла прийти в себя от неожиданности. — Но… какое это имеет значение для следствия?
— Пока не знаю. Но наверняка имеет, я это ясно чувствую, — твердо сказал Мартин и улыбнулся. — Ну вот, теперь ты в курсе. А что у тебя?
Паула набрала воздуха и на одном выдохе поведала Мартину, что ей удалось узнать. Мартин посмотрел на нее с удивлением, но одобрительно.
— Это и в самом деле все меняет… — сказал он и резко встал. — Мы должны немедленно сделать обыск. Выведи машину, а я пока позвоню в прокуратуру насчет ордера.
Второй раз повторять не пришлось — Паула буквально выбежала из кабинета. Кровь стучала в ушах. Теперь они близко. Очень и очень близко.
Эрика молча смотрела в окно машины. На коленях у нее лежали дневники, и она вновь и вновь переживала и проживала страшную трагедию матери. Патрик тоже молчал — он понимал, что творится у нее в душе. Он, конечно, не читал тетрадей, но Кристина, пока они сидели на кухне, рассказала ему всю историю про отнятого у Эльси ребенка.
Поначалу он разозлился на мать. Как она могла утаить это от Эрики? И от Анны? Но постепенно понял — она же поклялась Эльси никому не рассказывать. Дала обещание подруге и сдержала его. По словам матери, она неоднократно была близка к тому, чтобы открыть Эрике и Анне, что у них есть брат, но не могла оценить последствия и посчитала, что лучше оставить все как есть. Патрик не знал, правильно она поступила или нет, но, во всяком, случае сообразил, что дело тут не в легкомыслии или злом умысле — Кристина просто делала то, что, с ее точки зрения, было лучше для всех.
Но теперь тайна выплыла наружу, и он заметил, что Кристине это тоже принесло немалое облегчение. Теперь вопрос только в том, как воспримет новость его жена. Хотя… он мог догадаться — Патрик уже достаточно хорошо знал Эрику. Чтобы найти брата, она перевернет каждый камень в Швеции. Он покосился на Эрику. Она по-прежнему сидела неподвижно, глядя в окно, и он вдруг с удивлением осознал, насколько сильно ее любит. Осознание это приходило к нему не в первый раз, но он каждый раз удивлялся. Это так легко забыть… Жизнь идет, будни сменяют друг друга, работа, ежедневные хлопоты, мелкие и крупные проблемы, которые надо решать… но в какие-то моменты вроде этого он чувствовал, что оба они принадлежат еще какой-то неведомой силе и эта неведомая сила наполняет душу счастьем каждое утро, когда он просыпается рядом с женой.
Они подъехали к дому, и Эрика, не говоря ни слова, пошла к себе в кабинет — с тем же отсутствующим выражением на лице. Патрик повозился немного по дому, уложил Майю и только после этого поднялся.
— Можно войти?
Эрика кивнула. Она по-прежнему была немного бледна, но глаза ее уже не были такими отсутствующими.
— И как ты? — спросил он, садясь в угловое кресло.
— Сказать честно — не знаю… Как мешком по голове.
— Ты не злишься на Кристину, что она молчала?
После короткого раздумья Эрика медленно покачала головой.
— Нет… Мама же просила ее сохранить тайну… И я могу ее понять — Кристина боялась, что, если она нам все расскажет, принесет больше вреда, чем пользы.
— Анне расскажешь?
— Да… Она имеет право все знать. Но сначала я должна сама переварить.
— Насколько я понимаю, ты уже начала поиск? — Патрик слегка улыбнулся и кивнул на компьютер с открытым окном Google.
— Конечно… — Эрика бледно улыбнулась в ответ. — Прежде всего надо выяснить, существует ли регистр усыновлений и с какого года он ведется. Если такой регистр есть, не думаю, чтобы возникли трудности. Мы его найдем.
— Жутковато… Ты же не знаешь, какой он, какую жизнь прожил…
— Не просто жутковато, а жутко, — кивнула Эрика. — Но еще жутче — не знать. И потом… подумай — где-то у меня есть брат. А я всегда мечтала иметь старшего брата. — Она криво улыбнулась.
— Твоя мать, наверное, постоянно о нем думала… Теперь-то ты понимаешь…
— Конечно понимаю… Не уверена только, что она была права, когда отдалила от себя меня и Анну. Но… — Эрика поискала слова, — но я могу понять, что она боялась впустить еще кого-то в свой мир… Подумай, сначала ее бросил отец ребенка — она же не знала, что он погиб, считала, что он ее бросил и забыл. А потом и самого ребенка отняли. Ей же было всего шестнадцать лет! Я даже вообразить себе не могу, какую боль она пережила… И добавь к этому, что она недавно потеряла любимого отца… Да, похоже, и мать — та потеряла к ней интерес после гибели мужа. Нет, обвинять ее я не могу…
— Если бы она только знала, что Ханс ее не бросил… — Патрик покачал головой.
— Да… Едва ли не самая жестокая деталь во всей этой истории. Он вовсе ее не бросал… Но почему? — неожиданно хрипло выкрикнула Эрика. — Почему его убили? Даже не убили, а забили насмерть?
— Хочешь, я позвоню Мартину и узнаю, что им еще удалось выяснить?
По правде сказать, Патрику и самому хотелось позвонить Мартину — он почему-то принял очень близко к сердцу печальную судьбу норвежца, и особенно теперь, когда выяснилось, что он к тому же еще и отец сводного брата Эрики… Но лучше пусть Эрика сама попросит — он же все-таки в родительском отпуске.
— Конечно! Позвони сейчас же…
— Сейчас и позвоню. — Патрик встал и пошел вниз.
Через четверть часа он появился вновь, и по лицу его она сразу поняла, что у него есть серьезные новости.
— Выяснился возможный мотив убийства Ханса Улавсена… — сказал Патрик нерешительно.
— Ну?
Патрик помолчал, а потом пересказал ей то, что узнал от Мартина.
— Ханс Улавсен не был борцом Сопротивления. Он был сыном высокопоставленного эсэсовца и работал на немцев во время оккупации.
Эрика уставилась на него — не знала, что сказать. Такое бывало с ней не часто.
— И еще… В отдел приходил Челль Рингхольм. Принес предсмертное письмо отца, где тот признается, что убил Бритту. Он пишет также, что на нем «лежит вина» в смерти Эрика и Ханса Улавсена. Но тут у Мартина сомнения… Я спросил его, как он истолковал эти слова — значит ли это, что Франц убил и Эрика, и Ханса шестьдесят лет назад? Он сомневается… во всяком случае, подписаться под такой версией не может.
— Что тогда значит — «лежит вина»? Что это значит? — К Эрике вернулся дар речи. — Неужели мама знала, что Ханс… — Она приложила ладони к вискам.
— Ты же читала дневники… Какое у тебя сложилось впечатление — знала она или нет?
