Рената Оливьери - Пикник с кровью
— Вас долго не было?
— Четверть часа, не больше. Когда я пришла, он уже ушел. Я ужасно заволновалась именно потому, что ему строжайше запретили выходить, вы же знаете. «Снова влипнет в какую-нибудь историю», — подумала я. И выбежала на улицу, забыла даже взять зонтик. Потом услышала полицейскую сирену, увидела всех этих людей под фонарем… — Она прикрыла рукой глаза. — У меня сразу возникло предчувствие, я уже знала, что на земле, в крови, под дождем мой сын, мой мальчик…
В тишине ярко освещенной квартиры слышался глухой шум холодильника, из соседней комнаты доносился голос Мерилин Монро, которая пела «Бай, бай, бэби». По странной ассоциации Амброзио вспомнился коктейль, который назывался «Невада», с темным и крепким ромом, бар по улице Верди, куда он ходил перед тем, как встретить Эмануэлу.
— Видимо, его испугал звонок. — Надя Широ держала в руках лист ватмана с рядами малюсеньких желтых, оранжевых и коричневых грибков.
— Возможно. Теперь и я об этом думаю.
— А после того, как он вернулся из больницы, ему никто не звонил?
— Какая-то его подружка, кажется.
— Пиппо не объявлялся?
— Нет.
— Какие чудесные грибочки! — Наде захотелось хоть на мгновение отвлечь несчастную женщину.
— Их напечатают на ткани для детских рубашечек. Я сделала серию яблок: зеленые и красные, с листьями и без.
— Газеты много писали об ограблении жены хозяина траттории. Некоторые полностью назвали имя и фамилию вашего сына, хотя обычно указывают только инициалы.
— Имя и фамилию… Они напечатали даже наш адрес, все знали, где мы живем, — с горечью проговорила женщина. — Я все ждала, когда начнут камнями бить окна…
— Где вы родились?
— В Лукке. Училась во Флоренции, жила в Тоскане, пока не родился Джино, потом переехала в Милан. Хотела писать картины, но нужно было кормить ребенка.
— Дружок вашего сына, наверное, живет поблизости?
— Около театра, дом напротив или соседний, не знаю точно.
— Кто-нибудь придет побыть с вами? — спросила Надя.
— Думаю, что да. Надеюсь, что придет.
— Завтра в девять позвоните мне, — сказал Амброзио, протягивая визитную карточку. — Я провожу вас в институт судебной экспертизы. , Распрощавшись с матерью Джино, комиссар и Надя направились на поиски дома, где жил Филиппе. Поиски были непродолжительными — первый же мальчишка указал им на невзрачное трехэтажное здание напротив театра Верди. Они поднялись по грязной, затоптанной лестнице, позвонили в дверь с белой эмалированной табличкой, на которой была написана фамилия «Стране». Голоса в квартире, слышные с первого этажа, сразу затихли, кто-то спросил: «Кто там?"
— Полиция.
Дверь немного приоткрылась, сдерживаемая цепочкой. Амброзио скользнул взглядом по щели и увидел негритенка лет десяти. Зубы у мальчишки были такой же белизны, как эмаль на табличке.
— Мне нужно поговорить с Пиппо.
Негритенок закрыл дверь.
Минуты через две показался Филиппе с бледным усталым лицом. На нем была пижама в белую и голубую полоску. Его смелость и дерзость как рукой сняло.
— Мы пришли по поводу твоего друга Джино. Пиппо посмотрел на них в нерешительности и пробормотал:
— Проходите, раз уж пришли.
Они вошли в прихожую, за которой темнел длинный и узкий коридор. В квартире, кроме мальчика и парня, никого не было. Надя обошла комнаты. Маленький телевизор, включенный на всю мощь, показывал мультфильмы. Пиппо выключил его, потом улегся в кровать, под одеяло.
— Выйди, — приказал он ребенку.
— Твоего друга Джино убили, — сказал Амброзио, когда негритенок вышел.
Филиппе замер с широко открытыми глазами, у него перекосился рот. Чувствовалось, что он не в состоянии произнести ни слова. Затем приподнялся, взял со столика у кровати стакан воды. Его рука дрожала, может, от температуры, а может, и от страха.
— Он вышел из дома, а ты хорошо знаешь, что этого делать не следовало ни в коем случае. Его поджидали на улице.
— Джино застрелили?
— Две или три пули, пока не знаем точно, но большого калибра. Перед тем как выйти на улицу, он говорил по телефону.
— В котором часу? — Филиппе задыхался.
— Его мать говорит, что звонили в пять вечера. — Амброзио взглянул на часы. — Почти два часа назад.
— Тогда это я дал…
Он провел ладонью по лбу.
— Дал… что?
— Дал возможность убить его, как собаку.
— На этот раз ты не виноват, я так думаю. Расскажи мне, даже если тебе трудно, подробнее обо всем, что произошло перед сегодняшним вечером. И даже раньше.
Комиссар подвинул стул к кровати и, бросив плащ на топчанчик, завершавший меблировку полупустой комнаты, сел. Парень время от времени посматривал на окно с закрытыми ставнями и белыми занавесками. Амброзио кивнул Наде на дверь, и она тут же вышла к ребенку (почему, Бог мой, женщины всегда понятливее мужчин?).
— Зачем ты ему звонил?
— Предупредить.
— О чем?
— Что нас обоих хотят убрать.
— Кто?
— Сначала я думал, что это шутка. Началось несколько дней назад, когда меня выпустили. Я слег с гриппом. Температура тридцать девять. Этот шизик звонит и говорит: это ты Пиппо Стране? Да, отвечаю. А он: ты умрешь, сукин сын.
— Какой у него был голос?
— Я думал, это шутка, как раз из-за голоса. Голос был… ну, как дыхание. Как вам объяснить… Голос человека, который говорит и не хочет, чтобы его услышал еще кто-нибудь. Может, он был в баре?
— Были другие звуки, другие голоса?
— Нет, мне кажется. Потом, на следующий день, опять звонок. Я говорю: слушаю. А он: ты умрешь, подонок.
— Почему ты позвонил Джино сегодня?
— Потому что тот позвонил снова и сказал, готовьтесь к смерти, гады. Вот почему. Я понял, что это не шутка. Он сказал «готовьтесь к смерти», значит, мы оба, вместе с Джино, одним словом.
— Что ты рассказал ему? Повтори точно, слово в слово все, что ты сказал два часа назад.
Филиппе опустил веко здорового глаза: «Джино, — сказал я, — это важно, кто-то хочет убрать нас. Три вечера мне звонит. Я болею, не могу выйти. Приходи ко мне, нужно поговорить». Он начал спорить, мол, тоже не должен выходить. Тогда я сказал, что нужно предупредить карабинеров. Быстрее, повторил я, приходи, нельзя терять ни минуты. Речь идет о нашей шкуре, понимаешь? Так я ему сказал.
Надя снова появилась, держа за руку мальчишку.
— Он прямо умница, ходит в четвертый класс. Ни разу не проваливал экзамены. Его мама работает здесь рядом, у нее магазинчик канцелярских товаров на площади Аркинто.
— Моя сестра молодец, на ней весь дом держится с тех пор, как отец…
— Знаю, — прервал Амброзио, поднявшись. — Сколько лет твоей сестре?
— Джемма на четырнадцать лет старше меня. Но я от второй женщины отца. Она ушла от него, никто ее больше не видел.
— Хотите знать, комиссар, как зовут этого бравого школьника? Филиберто, его зовут Филиберто. Его отец живет в Америке, в Вашингтоне. — Надя держала руку на кудрявой головке негритенка.
— Меня зовут Филиберто, а еще Авраам, как президента Линкольна. — У мальчика был немного хриплый голосок.
Кто-то внизу крикнул: третий этаж направо! Потом послышались тяжелые шаги, громкие голоса. Амброзио вздохнул: экая бесцеремонность.
— Кто это? — встревоженно спросил Филиппе, испуганно насторожившись.
— Учитывая, что я из полиции, это карабинеры. Так ты будешь в большей безопасности.
Они позвонили в дверь, как будто звонили побудку в казарме Форта Апакэ.
Вдова хозяина траттории жила на тихой улочке рядом с небольшим прудом, который торжественно именовался: озеро Редечезио.
Одетая в черное, синьора Датури была худа, невысока, ходила медленно, опираясь на палку, седые волосы собраны в пучок на затылке. Выцветшие глаза ее пристально смотрели на собеседника. От этого взгляда комиссару стало не по себе: казалось, воспоминания о страшных минутах, пережитых женщиной, лишили ее рассудка.
— «Подлецы!» — кричал он бандитам на мотороллере, а я пробовала удержать сумку. Потом Альваро неожиданно упал на землю. Я бросила все, но не могла поднять ему даже голову. Бедняга… шел дождь, а он лежал там, в воде, с открытым ртом…
— Вы давно поженились?
— Больше двадцати лет. Альваро ездил по всему свету. Париж, Ницца, Лозанна… Он был отличный кулинар. Когда мы познакомились, он только что вернулся в Милан с небольшими сбережениями, открыл маленькое кафе в конце улицы Лоди, потом продал его и купил тратторию в Милано-Сан-Феличе.
— Несчастный случай, я попала под машину, — объяснила она, когда Амброзио поднял упавшую палку.
Синьора Датури стояла возле столика, на котором возвышалась лампа с розовым абажуром. Мебель из темного дерева, подделка под Возрождение, оловянные канделябры на подставках, тяжелые портьеры с кистями придавали комнате мрачный вид.
— Я старше его, правда, не намного. Альваро казался юношей. Прекрасный был человек…
— Одного из тех, кто напал на вас около вокзала, убили.
