Светлана Алешина - Радость вдовца
На длинном столе покоилась оргтехника нового поколения. Всеволод поднялся мне навстречу и, слабо улыбнувшись, сказал:
— Рад вас видеть. Вчера все так некрасиво получилось…
Надо же, я думала, речь идет о покушении на убийство, а вот Всеволод склонен был рассматривать вчерашний случай с эстетической точки зрения.
— В жизни все может случиться, — философски заметила я.
— Прошу, — Всеволод вальяжным жестом указал на роскошное, совсем не офисное кресло, стоящее у стены, на которой висело несколько акварелей.
Сам он поднялся и, подойдя к небольшому изящному шкафчику, открыл его и достал оттуда темную бутылку и пару пузатых рюмок. Когда он поставил бутылку на небольшой столик, рядом с которым восседала ваша покорная слуга, я увидела, что это «Реми Мартен». Инкрустированный столик, пара кресел и диван составляли уголок отдыха. Всеволод устроился в кресле рядом со мной и, открутив на бутылке пробку, плеснул в рюмки граммов по тридцать коньяка. Этот невинно-гостеприимный жест вызвал у меня невольную усмешку. Заметив ее, Всеволод нехотя улыбнулся и с грустной иронией, произнес:
— Не беспокойтесь, это другая бутылка. Коньяк отличный.
Он смущенно кашлянул и, взяв рюмку в руки, стал ее греть.
— Спасибо, но я за рулем. Это не отговорка, — выразительно улыбнулась я, — если только кофе.
Всеволод не поленился вызвать секретаршу. Вскоре она внесла серебряный поднос с двумя чашками, лимоном, пористым шоколадом, конфетами и фруктами. Мне жутко захотелось граната. Разломленный на несколько частей, он походил на распустившуюся розу. Сочные, бордового цвета зерна мерцали на солнце темными рубинами. Казалось, зрелая сила распирала плод и вот, взрезанный и явленный во всем своем жизненном блеске, он щедро и бесстыдно демонстрирует свои пурпурные внутренности.
— Это все для вас, — улыбнулся Всеволод, заметив мой жадный взгляд и робкий жест навстречу полыхающему гранату, — я схожу с ума только по «Реми Мартену», — с манерной меланхолией добавил он.
«Можешь себе позволить», — фамильярно заметила я. Не вслух, конечно.
— Спасибо, — снова поблагодарила я, пододвигая к себе тарелку с фруктами.
Плеснуть коньяка себе в кофе я воздержалась. Я не суеверна, просто вся эта история с отравлением на меня так неприятно подействовала, что пить этот дорогой коньяк мне не хотелось. Всеволод, видно, понял причину моего воздержания.
— Вы неверно думаете о «Реми Мартене», — с лукавой усмешкой сказал он.
— Я о нем вообще не думаю, — возразила я, с удовольствием высасывая сок из очередного гранатового зернышка.
— Нет, думаете, — не сдавался Хмельницкий, — именно думаете. Коньяк внушает вам страх, — он вздохнул.
— «Внушает» и «думаю» — это же разные вещи! — удивилась я.
— Нет, не разные. Вы приписываете коньяку свойства отравы. У вас он ассоциируется со стрихнином. Вы думаете о нем как о жидкости, содержащей в себе стрихнин, — пояснил он, — то есть вы думаете о коньяке не как о солнечном напитке, прекрасном напитке, — резюмировал он, — а как о содержащем стрихнин. Сама предметность коньяка для вас недоступна. Вы — пленница своей ассоциации. Это и есть мысль, но не идея.
— Оригинальное суждение… — вымученно улыбнулась я.
— Правильное, — самодовольно произнес Всеволод, — только это не я до такого додумался, это Декарт.
— Ага, — я кивнула, — был такой.
— Сцепку в человеческом мозгу ассоциаций, которыми человек привык манипулировать, он называл нечистым мышлением, — глотнув коньяку, сказал Всеволод.
Я не стала задаваться вопросом, что же такое чистое мышление, а перешла собственно к цели моего визита.
— Знаю, Аркадий мне звонил, — ленивым жестом поднося рюмку к губам, также с ленцой произнес Всеволод, после того, как я посвятила его в свой благородный замысел заняться расследованием.
— Мы встретились в больнице с его женой… — забросила я удочку насчет семейных дел Аркадия.
— И это я знаю, — вздохнул Всеволод, — Кристина и Аркадий вместе ведут бизнес. Он, конечно, больше сантехникой и плиткой занимается, она — духами, тканями и посудой. Здесь уж, как говорится, природа распорядилась.
Всеволод меланхолично улыбнулся и снова плеснул себе коньяку. Видя, что после первой дозы «солнечного напитка» он не скопытился, я осмелела настолько, что добавила себе несколько капель в кофе.
— Пейте, — хитро улыбнулся Всеволод, — стрихнин просроченный попался.
— Вы намекаете на то, что я вас подозреваю? — не выдержала я.
— Да что вы! — с наигранной досадой поднял вверх обе руки Всеволод. — Просто я оценил вашу осторожность.
— И давно Аркадий с женой совместно занимаются бизнесом?
— Сначала Аркадий торговал только сантехникой, плиткой и так далее, а как только начал привозить парфюмерию, напитки, ткани, обратился за помощью к жене. Кристина — женщина властная, деловая, во все вникает, во всем разбирается. Аркадию повезло, — расслабленно улыбнулся Всеволод.
— А вам?
— Мне? — с удивленной интонацией произнес он.
Я не то чтобы хотела выяснить возможность «райской жизни» для Маринки, просто мне самой было интересно.
— Я не женат, — отрезал Всеволод, — и счастлив по-своему. Женитьба не для меня, — снизошел он все-таки до разъяснения своей позиции, — я одиночка по жизни, как это сейчас говорится.
— Я, наверное, тоже, — без особой убедительности сказала я, чем вызвала у Всеволода смешок, — что вы смеетесь?
— Вы произнесли это так печально, что сам ваш тон опровергает то, что вы сказали.
— Не знаю, я серьезно не задумывалась. Давайте вернемся к чете… Какая, кстати, у Аркадия фамилия?
— Летнев.
— Ага, — я сделала глоток кофе, — а как распределена собственность фирмы Летневых?
— А бог его знает! — красноречиво, мол, какое мне до этого дело, пожал плечами мой собеседник.
— Ну, доходы… Поровну? — решила я все-таки его разговорить.
— Не думаю, — загадочно улыбнулся Всеволод, — хотя кто его знает…
— Основная часть капитала принадлежит, наверное, Аркадию. Вы давно с ним дружите?
— Давно.
— Странно, что вы не знаете о том, чем владеет лично он, а чем — его супруга, — недоверчиво посмотрела я на Хмельницкого.
— Это вы, папарацци, народ любопытный, въедливый и кусачий, а мы, бизнесмены, привыкли заниматься собственным делом, не заглядывая под чужие кровати, — в его тоне засквозила скрытая неприязнь.
— Я не обижаюсь, — через силу улыбнулась я, — хотя не знаю, чем, кроме того, что я отношусь к числу папарацци, вызвано ваше желание ущемить меня, а то и откровенно унизить. Мне кажется, теперь вы мыслите нечисто. Вы — тоже пленник ассоциации. Все папарацци для вас — «народ кусачий», вы не способны в данном случае прийти от целого к единичному. А ведь свойства целого, как учили еще древние греки, не складываются механически из свойств единичностей, составляющих это целое.
Я говорила медленно и отчетливо. Мне даже самой понравилось размышлять вслух о чистом и нечистом мышлении.
— Если вы и не кусачая, — потеплел голос Всеволода, — то зубастая — точно.
— Это комплимент?
— Да, без сомнения, — допил коньяк Всеволод.
— Осмелюсь еще заметить, что вы, бизнесмены, не так невинны и сосредоточены на своем бизнесе, как вы хотите меня в этом убедить. Во-первых, конкуренция. Вы просто обязаны знать, чем занимаются ваши коллеги по бизнесу, иначе…
— Сдаюсь, сдаюсь, — снова шутливо поднял руки Всеволод, — но подумайте, зачем мне влезать в Аркашину фирму, если я занимаюсь оргтехникой, а он — сантехникой?
Мы дружно рассмеялись. Я, конечно, сделала это более открыто.
— Я спрашиваю вас не как потенциального или реального конкурента — откуда мне знать, может, у вас еще и магазин сантехники имеется? — а как его друга.
— Ладно, — вздохнул Всеволод, — тогда я вам скажу, что догадываюсь, откуда ветер дует. Летневым угрожали по телефону.
— Откуда вы это знаете?
— От Летневых, — со снисходительной иронией сказал Хмельницкий, — трубку они брали по очереди: то Аркаша, то Кристи.
— В вашем присутствии? — уточнила я.
— И в моем тоже.
— И кто же это? — наивно спросила я.
— Если б я знал! — негромко воскликнул Всеволод.
— Ну хоть что говорил, этот, который звонил? Это был один и тот же голос? — загорелась я.
— Я смотрю, — со скептической усмешкой произнес Всеволод, — что вам нравится игра в сыщиков…
— Считаете, что я некомпетентна? Что ж, — вздохнула я, — вы правы. Только у меня есть большое желание докопаться до истины и упрямство тысячи ослов, чтобы сделать это. Немало, правда?
Всеволод кивнул, но без особого доверия и энтузиазма.
— Вы, наверное, думаете, — продолжила я после некоторой паузы, — что в нашем жестоком и запутанном мире этого недостаточно или что это выглядит только нравственным императивом, неприложимым к этой самой жестокой реальности.
