Джесси Келлерман - Зной
Фахардо щелкнул пальцами:
— Вот так.
Глория кивнула:
— Короче говоря, вы ему помогли.
— Называйте это как хотите. Он совершил убийство, а подтирать за ним пришлось мне.
— Вы могли отказать ему, — сказала она.
— Вы с ума сошли? Он способен был сделать с нами все что угодно. И позвольте спросить: много ли толку было бы, если б я упрятал его за решетку, заставил возненавидеть меня? Убитый был американцем. Преступление было совершено на моей территории. Я имел право решать, проводить расследование или не проводить. К тому же, сеньора, ваш друг был далеко не святым. Мои родители — сестра — он был повинен в том, что… что…
Фахардо умолк. И, помолчав, сказал только:
— Какую херню я несу.
— Вы помогли ему, — напомнила Глория.
— Да, помог.
— Что потом?
— Карлос обыскал машину американца. И ничего не нашел — только старые карты и каталог с его портретом. Каталог-то и позволил Карлосу понять, что он не ошибся: имя, которое там значилось, говорило само за себя. А потом мы зарыли тело.
Слово «зарыли» заставило Глорию содрогнуться.
— Где?
— Рядом с шоссе. Неподалеку от кладбища.
— И на том спасибо, — сказала она. — По крайней мере, неподалеку.
Фахардо молчал, покручивая в пальцах свой полицейский значок.
— Что сделал Карлос после того, как вы закопали тело? — спросила Глория.
— Решил попытаться добыть столько денег, сколько сможет. Отправился в Лос-Анджелес и снял со счета американца почти все, что там лежало.
— Это как же?
— Прошу вас, сеньора. Ваш пограничный контроль — просто посмешище. У меня есть знакомый, который переходит границу каждый раз, как остается без работы. Достаточно сделать это разок-другой, и у вас просто привычка такая развивается. И если вас высылают, вы переходите границу уже на следующий день. Карлос, правда, перешел ее ночью. Взял банковскую карточку и перешел.
— Чтобы подобраться к банковскому счету, нужен ПИН-код, — сказала Глория. — Его-то он как раздобыл?
— Догадался, это было не сложно.
— Что это были за цифры? Дата рождения Карла?
— Не его, — ответил Фахардо. — Его сына.
Вот тут ей и вправду захотелось заплакать. Однако она не дала себе воли, а просто спросила:
— На что вы потратили деньги, которые оставил вам Карл?
— На взятку, которую дал доктору.
— По ее словам, вы дали ей тысячу. А получили от него пятнадцать сотен.
Фахардо взглянул ей в глаза:
— У меня дочь, сеньора.
Она решила, что на эту тему с ним лучше не спорить.
— А пока Карлос был в Калифорнии, — сказал Фахардо, — приехали вы.
— Тогда-то вы и подделали свидетельство о смерти.
— Мне пришлось импровизировать. Я не ожидал, что кто-то появится здесь так скоро. Карлосу я пообещал поддержать любой его вымысел, но и не более того.
— Ну да, понимаю. Именно поэтому вы и попытались затащить меня в постель.
— Тут другое, другое… совсем другое. Позвольте мне объяснить…
— Мне это безразлично.
— Моя жена, — сказал Фахардо, — моя жена…
— Вот именно, Teniente. Ваша жена.
— У нее депрессия. Она уже несколько лет не подпускает меня к себе. С тех пор, как родилась Пилар. Она умирает от усталости, все время. Но это же неестественно, сеньора. Мы с ней словно и не женаты. — Он умолк, пожал плечами. — Думайте что хотите. Мы ведь начистоту разговариваем. Я прошу у вас прощения.
— Меня это не интересует, — сказала Глория.
— Я и не говорю, что вас это должно интересовать, — сказал Фахардо. — Но я прошу прощения.
— Принимаю к сведению.
— Тогда почему же вы…
— Потому что я вас не прощаю, — ответила она.
Фахардо изнуренно съежился в кресле:
— Ладно. Но я все равно прошу вас простить меня.
— Вы лучше закончите ваш рассказ, — сказала Глория.
— Из Лос-Анджелеса Карлос вернулся разочарованным. Он был уверен, что американец — голливудский мафиози, что у него плавательный бассейн наличными завален. И сказал мне: «Я из этого пидора выжму все до капли. Хотя бы ради чести нашей семьи».
Я рассказал ему о вашем приезде. Надеялся, что он поймет, в какую историю вляпался. Однако Карлос лишь возбудился еще сильнее. Решил, что его ждет огромная куча денег. «Если этот говнюк так важен, что его разыскивают…»
Был важен, но только для меня, подумала Глория.
— Он попытался уговорить меня изобразить покойного сына вашего друга. Придумал идиотскую историю: меня бросили, я всю жизнь искал отца — и так далее.
— Вы еще и алкоголиком были, — сказала Глория.
— Что?
— Это часть его истории. Вы лечились от алкоголизма, — пояснила она. — Так?
— Не помню. Возможно.
А может быть, подумала Глория, он сочинил эту подробность специально для тебя.
Мое потерянное десятилетие.
Да.
Наподобие вашего.
И тут она засмеялась. Она же сама написала для него сценарий, рассказав историю своего одиночества. Карлос просто-напросто разложил ее рассказ на составные части, слепил их заново — на свой жалкий манер — и скормил ей.
Еще одна наша общая черта. Одна из многих.
— Вот же дерьмо.
Она смеялась и никак не могла остановиться. Вспомнила закусочную в зале для игры в боулинг, вспомнила, как он заказал тогда светлое пиво. Излечился от алкоголизма да тут же и заказал. Это ж надо быть такой идиоткой, думала она, и смеялась, повторяя «дерьмо, дерьмо, дерьмо».
— Сеньора?
Глория отерла слезы:
— Все это смешнее, чем я ожидала.
— Рад, что вы так думаете, сеньора.
— Да, думаю, — подтвердила она.
Teniente рассказал ей, как Карлос планировал завладеть наследством убитого им американца.
— У меня возражение было только одно, — сказал он, — придуманная Карлосом история была попросту глупа. И участвовать в этом я отказался.
— Но его не остановили.
— Так ему мое разрешение и не требовалось.
— Вы снабдили его сведениями, достаточными для того, чтобы он сочинил свои байки.
Teniente помахал, отрицая это, рукой:
— О том, что здесь когда-то случилось, знает вся наша родня. И в Агуас-Вивас эту историю тоже все знают. Спросите у Луиса, он вам перескажет ее во всех подробностях. Спросите у Гектора.
— Гектор мне ее уже рассказал.
— Ну вот видите. Наша история стала общественным достоянием, сеньора. Карлос лишь приукрасил ее.
— Кто дал ему фотографии?
— Какие?
— Он показал мне фотографию, на которой была снята его ма… ваша сестра, Карл и их ребенок.
— Скорее всего, Карлос выкрал ее из моего дома — или из дома моего отца. Не знаю.
— Деньги он вам обещал? — спросила Глория.
— Да, сказал, что даст мне денег на лечение Пилар, если я его поддержу.
— Что вы и сделали.
— Нет, не сделал, — сказал Фахардо. — Ничего. Я позволил ему отправиться в Калифорнию и молился, чтобы он никого там не покалечил. Надеялся, что он попадет в тюрьму.
— Вы же подыгрывали ему, когда мы приехали к вам домой.
— Он не предупредил меня о вашем приезде. Увязался за вами, желая убедиться, что я ничего не расскажу Я, может, и рассказал бы, если бы он не торчал рядом. Какая мне разница. Приехав к нам, вы застали меня врасплох, не говорю уж о том, что пьян я был в жопу. Мне осточертело, что Карлос растаптывает мою жизнь. Он едва не отправил на тот свет мою дочь.
Фахардо встал, прошелся по сцене.
— Вы понимаете, о чем я толкую? Я в этой истории участвовать не собирался. Это Карлос втянул меня в нее. — Он помолчал. — И, когда я стрелял в него, мне очень хотелось попасть.
— Нет, — сказала Глория. — Не хотелось.
Фахардо виновато улыбнулся:
— Ну, он все-таки мой двоюродный брат, сеньора.
— Что ж, больше вам стрелять в него не придется.
— Похоже на то.
Глория, помолчав, сказала:
— С чем вас и поздравляю.
После чего они долго сидели в молчании.
— И что мы теперь будем делать? — наконец спросила она.
— Я не вижу необходимости делать что-либо.
— А как же Карлос?
— По нему никто не соскучится.
— А если соскучится?
— В таком случае, — ответил он, — я проведу расследование, реконструирую происшедшее и приду к заключению, что Карлос покончил с собой.
Молчание.
— А что делать мне? — спросила Глория.
— Ехать домой, сеньора. Работа у вас имеется?
— Придется искать новую.
— Вот и ищите. Пусть мой двоюродный брат покоится с миром и друг ваш тоже, и не будем больше о них говорить.
Пауза.
— Что вы почувствовали? — вдруг спросил Фахардо.
— Когда?
— Когда убили его.
— По-моему, вы предложили больше о нем не говорить.
