Джесси Келлерман - Зной
— Уверен, что дорого, иначе бы Карлос туда не поехал. Ему по душе только то, что дороже всего. У него богатые родители.
— А как же ваша семья? — спросила Глория. — Образование, которое получили вы, тоже, наверное, не дешево стоило.
— Когда работаешь стражем порядка в дыре вроде этой, деньги на тебя дождем не сыплются. А мои дядя с тетей — самые прижимистые люди, каких только видел свет.
Впрочем, в детстве мы с Карлосом дружили. Часто играли вместе. К актерству своему он никогда всерьез не относился. Он не любит работать. Звание актера позволяет ему бездельничать, именуя это подготовкой к роли.
При последнем приезде Карлоса, рассказывал Фахардо, выяснилось, что у того серьезные неприятности. Родители решили наконец избавиться от бессмысленной статьи расходов и перестали посылать ему чеки.
— И поделом, — сказал Фахардо. — Ему как-никак тридцать три года.
— Правда?
— А вам он что наговорил?
— Что ему сорок один. Я еще подумала, что выглядит он для своих лет очень молодо.
— Для его тридцати трех он выглядит староватым. Пьет много. Ему дважды ломали нос в пьяных драках. И сукин сын становился от этого только красивее, но, правда, его заслуги тут не было.
В этот раз Фахардо согласился приютить Карлоса на две недели. А после того, как тот просидел перед телевизором два с половиной месяца, начал обзванивать родственников в надежде, что кто-то из них согласится дать Карлосу кров. Он был не просто непрошеным гостем, он становился опасным.
— Сколько мы его ни упрашивали, — сказал Teniente, — он продолжал курить в доме. Как-то раз я попросил его дать Пилар лекарство. Первые два раза он пропустил, потому как забыл, а потом вкатил ей тройную дозу. Она чуть не умерла. Но… — шутовской смешок, оскорбляющий само понятие смеха, — но ему же невозможно сказать «нет». Он позволяет себе поступки, способные привести в ярость любого нормального человека. Безобразные. А следом произносит нечто чарующее или трогательное — смотря по ситуации, — и ты забываешь даже причину, по которой сходил с ума от злости.
Когда мы были детьми, он выбросил из окна кошку одного нашего приятеля. Мать мальчика позвала к себе Карлоса, собираясь отчитать его, а он убедил бедную женщину, что пытался помешать кошке покончить с собой. На следующий день она прислала ему записку со словами благодарности.
Меня и мою жену он попросту эксплуатировал. Сбивал нас с панталыку, рассказывая каждому разные версии одного и того же события. В результате мы с ней начинали ругаться — каждый винил другого в том, что тот дал Карлосу неверные указания. А Карлос тем временем отправлялся смотреть телевизор. Я понимал, что происходит, сеньора, но сделать ничего не мог. Уж больно убедительно он все расписывал.
— Я знаю, — сказала Глория.
К исходу третьего месяца Фахардо решил, что от Карлоса пора избавляться. И прямо сказал ему: уезжай.
— Он встал на дыбы. Разозлился до чертиков. Заявил, что нравится мне это или не нравится, но он наш гость. Мало того, он теперь и пальцем не шевельнет, чтобы помочь нам по хозяйству, потому что каждая его попытка в этом роде только злит одного из нас.
— Но почему вы просто не вышвырнули его? — спросила Глория. — Вы же полицейский.
— Вот и Элиза то же самое говорила.
— Так почему же?
— Он мой двоюродный брат, сеньора.
— И что?
Фахардо поджал губы:
— Я считал, что самое лучшее — найти ему работу Это позволило бы нам освободиться от него, да и доить он нас перестал бы. Мне требовалось окончательное решение этой проблемы, сеньора. А вышвырни я его, он все равно вскоре вернулся бы.
— Но в конце-то концов, вы же не обязаны были отвечать за него, — сказала Глория.
— Я уже говорил вам, сеньора, мы с ним близкие родственники. Когда ему нужна помощь, он обращается к моей семье. А кроме того… — Фахардо замялся. — Карлос обставил все так, что я вроде как и обязан нести за него ответственность. Он решает приехать к нам, и дальше я становлюсь бессильным. Ну а спорить с ним бессмысленно, сеньора.
И Фахардо, стиснув чашку, прибавил:
— Он необычайно злопамятен.
Впервые со вчерашнего вечера Глория почувствовала, что правильно сделала, спустив курок.
Следующий месяц прошел без перемен. Карлос смотрел телевизор.
— Он оккупировал мою гостиную, — сказал Фахардо. — Поднимался с кушетки только для того, чтобы поесть и пробежаться. Он следил за своей физической формой и каждый день тратил пару часов на пробежки и отжимания. Чтобы, когда ему дадут роль в фильме, выглядеть подобающим образом.
Элиза как-то раз заперла, пока он бегал, дверь. Карлос колотил в нее два часа. Разумеется, она сжалилась и впустила его. Он направился прямиком к кушетке, как будто ничего не случилось. «Ты меня, наверное, не слышала» — вот все, что он сказал.
Конца этому не предвиделось. Я боялся, что Элиза придушит его во сне.
— И следовало бы, — сказала Глория.
— А я не оставлял попыток найти ему работу. Вы, скорее всего, не знаете, сеньора, какое это трудное дело. Безработица в наших краях жуткая. Я подыскал для него пару предложений, хороших предложений. Он их отверг. Сказал, что возьмется только за ту работу, которая принесет ему счастье.
Фахардо покривился:
— У нас тут принято относиться к работе по-другому, сеньора. Но его же не переубедишь. Он заявил, что поступать иначе — нечестно. Что это отражение мелкотравчатого, мексиканского образа мыслей. И единственное, на что мы годимся, это чистить в Соединенных Штатах сортиры.
Один семестр в каком-то университете — вот и вся его трудовая жизнь.
Впрочем, насчет «нечестно» — это полная чушь, потому как он вообще никогда не работал. И именовал это протестом, хотя по-настоящему оно называлось ленью.
Я предложил ему поступить в полицейскую академию. Он рассмеялся и сказал, что она годится только для тех, кто лишен воображения.
Лицо Teniente исказила угрюмая гримаса:
— Как я мог с этим спорить?
Одному моему знакомому, у него строительный бизнес в Агуаскальентесе, потребовался помощник прораба. Я малость приукрасил трудовую биографию Карлоса и провисел несколько часов на телефоне, убеждая знакомого, что Карлос большой трудяга и умница. И знакомый, чтобы снять с моих плеч эту ношу, согласился встретиться с ним. В то утро, когда Карлос должен был отправиться на встречу, он заявил, что болен и никуда ехать не может. И целый день провалялся в постели.
— Как его звали? — поинтересовалась Глория. — Вашего знакомого строителя.
Фахардо уставился на нее с некоторым подозрением:
— А что?
— Да так, для протокола.
— Эдуардо Полажек, — сказал он.
Чем еще я понравился Полажеку, так это тем, что строительство я всегда заканчивал в срок. Уходил с площадки последним. Утром, если кто-то из рабочих не появлялся на стройке, ехал к ним домой и будил их или отыскивал в барах.
— Не позволяйте этому имени ввести вас в заблуждение, — сказал Фахардо. — Он настоящий hidrocálido[79].
— Так они все же встретились?
— Вы шутите? Эдди после этого даже на звонки мои отвечать перестал.
У Полажека в кабинете стоит сейф, в котором он держит список всех, кому давал взятки. Я удивил его тем, что ни разу не попытался надуть. Должно быть, я показался ему простаком.
— Он назвал это имя в ту ночь, когда мы приехали в ваш дом, — сказала Глория. — И оно вывело вас из себя.
— Правда? Я ничего о той ночи не помню. Но как скажете. Карлос, скорее всего, решил, что я спьяну пропущу имя мимо ушей.
— И мне он говорил, что фамилия его босса Полажек.
— Карлос, чтобы получить эту работу, дальше уборной и шагу не сделал, — сказал Фахардо.
— Готова поспорить, что проболел он двадцать четыре часа, а затем произошло чудодейственное исцеление.
— Элиза на стену лезла от злости. Мы оба свято верили, что ему хочется получить эту работу.
— Просто срам, — сказала Глория — и сказала совершенно искренне.
Однако, подумала она, ты ведь с ним даже спала.
Ну, вряд ли это было проявлением такого же, как у Фахардо, легковерия, — ей, не знавшей, в отличие от него, Карлоса многие годы, потребовалось всего три дня, чтобы сообразить: с ним что-то нечисто.
И все же. Ты с ним спала.
— У него когда-нибудь была девушка? — спросила она.
Фахардо взглянул ей в лицо. И некоторое время вглядывался, и на секунду она подумала, что ему все известно. Нужно было как-то переменить разговор, поэтому Глория спросила:
— Или жена?
— Нет, сеньора. Ничего такого. Трахался он направо-налево, но женщины не были его коньком — поимеет и забудет.
Глорию раздирало любопытство, однако она сказала себе, что это скользкая тема. И спросила, постаравшись, чтобы вопрос прозвучал небрежно, что было дальше.
