Джесси Келлерман - Зной
О последних пяти месяцах Глория рассказывать не стала. Они касались скорее ее, чем его.
Так она и говорила, пока не исчерпала весь свой запас описаний и занятных историй. К этому времени у нее уже гудело в перегретой солнцем голове.
— Вот и все, что я знаю, — сказала она и ушла.
ОТЪЕЗЖАЯ, ГЛОРИЯ НАБЛЮДАЛА В ЗЕРКАЛЬЦЕ заднего вида за тем, как кладбище уходит под воду.
Глава тридцать вторая
На то, чтобы прийти в себя, Глории потребовалось время. Она не хотела никого видеть, ни с кем говорить, считала, что справляться с последствиями пережитого должна самостоятельно. Сообщения, поступавшие на ее автоответчик, она игнорировала, — два из них пришли от директора средней школы, еще парочка от подруг, не понимавших, куда она подевалась. По крайней мере, хоть кому-то ее не хватает, и то хорошо.
Несмотря на изнурительную усталость, она провела первые две ночи, цепляясь то за одеяло, то за края кровати, накрывая голову подушкой, чтобы заглушить эхо выстрелов; избавиться от едкой вони обожженной кожи и сгоревшего пороха, от ударившей в нее теплой струи. Она поднималась, шла в уборную и бегом возвращалась в кровать, испуганная тенями ветвей и перезвоном ветряных колокольчиков, которые, по уверениям ее домовладельца, наполняли дом положительной энергией ци.
И дело было даже не в ощущении вины, а в ужасе перед тем, что она позволила подвести себя к самому порогу смерти. Глория всегда гордилась своим здравым смыслом. В чем же было дело?
Не в любовных утехах. Не в состоянии ее ума. И определенно не в том, что историю Карлос рассказал весьма убедительную.
В скуке, решила Глория. Соединившейся с одиночеством. Обзаведись-ка ты хобби, сказала она себе.
Ей казалось, что она провела в Мексике год, а не пару дней. В Агуас-Вивас время выглядело совсем иначе, оно становилось там бесконечно медленным и бесконечно знойным.
А в Лос-Анджелесе уже почти наступило Рождество. Люди здесь либо весело щебетали, либо помышляли о самоубийстве. Либо и то и другое сразу.
Почувствовав себя немного оправившейся, Глория позвонила в школу и сообщила, что, к сожалению, вынуждена отказаться от вакансии. Она решила поискать работу иного рода. В какой-нибудь большой компании, где можно быть безликой и беседовать с коллегами, не обзаводясь среди них друзьями. Впрочем, и оставаться на такой работе до конца своей жизни она не собиралась.
Самое главное, чтобы работа не мешала ей учиться по вечерам. Она обратилась в несколько учебных заведений, готовивших медицинских сестер, попросила прислать ей бланки вступительных заявлений. Некоторые из этих заведений показались ей многообещающими.
— МИСС МЕНДЕС?
Воскбоун — не то расстроенный чем-то, не то испытывающий неуверенность в себе. То, что он позвонил, подумала Глория, свидетельствует о наличии у него определенной отваги. И настойчивости. Оказывается, под его пластмассовой оболочкой таится донжуан.
— Надеюсь, я вам не помешал.
— Нисколько, детектив. Я и сама собиралась позвонить вам сегодня вечером.
— Угу. Зачем?
— Я пересмотрела ваше предложение.
— Вы… пересмотрели?
— Правда, я уже очень давно не танцевала, — сказала она. — Вам придется дать мне пару уроков.
— Это… Спасибо. Вы серьезно?
— Да, — ответила она. — А как же еще?
— Рад слышать, мисс Мендес. Очень рад. Хотя я позвонил вам по другому поводу.
Теперь настал ее черед ощутить неловкость.
— О, — сказала она.
— Нет-нет, — заторопился Воскбоун. — Я благодарен вам за то, что вы решили изменить вашу политику.
— Политику?
— Относительно свиданий с представителями органов охраны правопорядка. Вы… пожалуй, это можно выразить так: вы сделали этот день удачным для меня.
— Ну да, — отозвалась Глория, подумав: наверное, мою политику и вправду следовало обновить.
— Я сочту за честь возможность показать вам основные па, — продолжал Воскбоун. — Люди нередко побаиваются танцев, в особенности латиноамериканских, в которых содержится элемент чувственности, отталкивающий тех, кто не желает самозабвенно отдаваться, если можно так выразиться, ритму танца. Но когда человек преодолевает начальную застенчивость…
— Детектив.
Он ее не услышал:
— …большого удовлетворения. Многие называют это раскрепощением. А сами па сальсы на деле не так уж и сложны. Очень раскованные движения бедер, руки — ну, в общем, я вам все покажу. Прежде чем отправиться в клуб, проведу для вас урок. Помню, когда я в первый раз…
— Детекти-ив.
— Угу?
— Позвонили-то вы почему?
Пауза.
— Это касается мистера Перрейра. Сегодня утром со мной связался сотрудник отдела пропавших без вести. К ним поступил звонок из нашего консульства в Соноре, а туда звонили из мексиканской полиции. Простите, что сообщаю вам печальную новость, но его тело найдено. — Воскбоун помолчал, ожидая ответа. — Мисс Мендес?
— Я слушаю, слушаю.
Но ведь они с Фахардо согласились: земля уже укрыла все и не стоит говорить об этом кому-то.
— Что вам еще сообщили? — спросила она.
— Тамошние власти считают, что он стал жертвой угонщика автомобилей. Преступник оставил на теле мистера Перрейра удостоверение личности, но забрал содержимое его бумажника, включая банковскую карточку. Весьма вероятно, что деньги со счета снял…
Она уже знала более точную версию событий, о которых рассказывал Воскбоун. Однако он не знал того, что ей таковая известна. Вот пусть и не знает, по крайней мере, ему не в чем будет ее обвинить.
— А как же ПИН-код? — спросила она, надеясь, что Воскбоун сочтет ее вопрос за проявление обычной забывчивости.
— Каким-то образом преступник раздобыл и его, — ответил Воскбоун. — В наши дни злоумышленники способны проделывать с помощью компьютеров самые удивительные вещи. Из-за широко распространившегося использования Интернета кража личности быстро обращается в…
Наверняка Фахардо расстарался, решила Глория. И это ее немного встревожило. Если на Teniente нажать как следует, он может и не отвертеться.
— …Возвращено в Соединенные Штаты, — говорил между тем Воскбоун.
— Что-что?
— Я о его теле.
— А, — отозвалась она.
Воскбоун заговорил о похоронах. Глория прикинула, на что это будет похоже — горевать, когда горе уже миновало. Наверное, хотя бы часть его вернется, остаточная, та, которую не удастся выкорчевать из сердца, пока Карла не предадут земле.
— Тем временем, — говорил Воскбоун, — я свяжусь с Максин Гонзага и сообщу ей о наших находках.
Чьих это — наших? — подумала Глория.
— Если честно, мисс Мендес, я не могу с уверенностью сказать, какую процедуру положено использовать в подобной ситуации. Возможно, им снова придется провести предварительное слушание по делу о наследовании. В этом случае управлению государственного администратора опять понадобится ваша помощь, и немалая. Все это время вы вели себя как человек чрезвычайно терпеливый, надеюсь, такой вы и останетесь. — Воскбоун откашлялся. — И надеюсь… хотя я… надеюсь, что ваше предложение… э-э… все еще остается в силе.
— Это вы о танцах?
— Угу. Э… да.
Глория поджала губы:
— Конечно, остается.
— Очень вам благодарен.
— Не за что.
— Может быть, мы сейчас и договоримся относительно…
— Я вам позвоню.
— Угу. У вас есть мой номер?
— Есть.
— Ну хорошо. Хорошо. Спасибо, мисс Мендес.
— Детектив? Раз уж мы собрались с вами на танцы, вы, может быть, перестанете называть меня «мисс Мендес».
— Угу. Вы предпочли бы…
— Как насчет «доктор Мендес»?
— Если это… угу… если это для вас предпочтительнее, то я…
— Я пошутила, детектив. Называйте меня Глорией.
— Глория. Хорошо. Буду. Глория.
— А я стану называть вас Джоном.
— Да. Отлично.
— Договорились?
— Договорились, — ответил он.
— Ну, до свидания, Джон.
— Берегите себя, мисс Мендес.
Еще через пару дней ей позвонила Максин Гонзага и сказала.
— В Тарзана живет человек по имени Джек Геруша.
Глория смутно припомнила, как звонила ему, получила от него разнос и прервала разговор.
— И что же?
— Он сейчас в доме престарелых, — сказала Гонзага. — Не хотите съездить туда?
Приют престарелых «Златые годы» выглядел как поблескивающий брикет комковатой ореховой пасты, затесавшийся в приземистую вереницу торговых центров и ошарпанных «линкольнов», проживших уже по полтора отведенных им срока. Дикая жара уступала в его вестибюле место кондиционированным сорока восьми градусам.
— «Златые» — это правильное слово? — поинтересовалась Гонзага, пока они ожидали дежурную сестру.
