Вильям Козлов - Ради безопасности страны
И Макс Стюарт опять неожиданно хохотнул, будто вздрогнул. Он всегда так вел себя, когда был особенно доволен собой.
Сержу понятны радость и заботы Стюарта, хотя он в отличие от Макса — руководителя отдела исследований и анализа радиостанции — не занимается «чистой разведкой». Работая почти всю жизнь на перехвате передач советских радиостанций, он рутинно, потихоньку, ковыряясь, как курица в песке, выискивает крупицы шпионской информации. Но и поиск этот для него не главное. Основное — пропаганда. И результаты коллектива отдела перехватов — это, прежде всего, посланная в сторону Советов информация, полученная из эфира и обработанная им. А Макс Стюарт — это шпион-профессионал. С него и спрос...
Вот уже долгие годы идет на радиостанции обкатка новых и новых способов и методов системной добычи разведданных. Метод «мозаики»[2] осточертел всем. Какая тут система, когда все на случайностях! Патрициев из ЦРУ можно понять: все ведущие отделы возглавляются кадровыми сотрудниками, прошедшими блестящую школу политической разведки, а объем и ценность поступающей из радиостанции информации явно недостаточны...
— Ты подошли ко мне этого парня, Серж. Как его, кстати?..
— Горелов, Довлат Горелов.
— Горьелоф, м-м, Горелофф, тьфу, черт! Как можно выговаривать такие твердые звуки! Сколько лет с вами, русскими, а не привыкну. Язык сломаю, точно сломаю! — Макс снова вздрогнул в коротком хохотке и сглотнул остатки теплого пива.
2
Нет ничего опаснее и неприятнее, чем пробираться через пограничную зону. КПП на входе в нее обогнул, кажется, удачно, но путь до границы — сплошная мука. За каждой елкой мерещится человек в зеленой фуражке. Хотя особенно бояться и нечего. Погранзона — территория далеко не безлюдная. Кругом деревни, а в них жители. Если даже кто-нибудь остановит и спросит, как он тут оказался, всегда можно сослаться на то, что забрел сюда случайно, заблудился, собирал грибы и заблудился, теперь ищет путь домой. Поди докажи, что это не так. Как главное доказательство тому — с ним лукошко, а в нем грибы.
С погодой сегодня повезло. Дождь, мокрище, ветер. Пограничники тоже люди, сидят, наверное, греются. В такую сырость по лесу не разгуляешься. Да кто их знает, этих пограничников, выйдут сейчас из вон тех кустов, наставят автоматы... Но с погодой действительно повезло. Давно он ждал такой погоды.
Скоро должна быть граница. Успеть бы до нее до рассвета: августовская ночь коротка. Спешить тоже надо осторожно — под ногами капканами щелкают сучья, и хоть сырость, ватой повисшая в воздухе, смягчает звуки, скоро граница, а там дозоры...
Фосфорная, тускло-зеленая стрелка компаса наконец вывела Горелова из леса на широкую поперечную просеку, и он понял: впереди КСП — контрольно-следовая полоса. Лег под дерево, чтобы отдышаться и успокоиться, несколько минут вдыхал полной грудью густой ночной воздух, широко раскрыв рот и раскинув по хвойным колючкам руки.
Вот и пришел его, Довлата Горелова, час, долгожданный и выстраданный. Довлат постиг давно, что жизнь человека — как гигантские соревнования по ориентированию в потемках. Бежит каждый в одиночку по ночному лесу, вооруженный лишь компасом и выделенными ему природой силами и возможностями! Бежит, спотыкаясь о кочерыжник, царапая тело и душу, спешит от ориентира к ориентиру, к которым стремятся все бегущие по жизни люди. Называются эти ориентиры — Благополучие, Достаток, Свобода, Власть, Слава... Некоторые легко находят эти ориентиры, потому что у них надежные компасы и сильные ноги. Большинство путается в сумрачных дебрях, долго пробирается от пункта к пункту, ругает свой компас и выбранный им путь. Кто-то совсем сбивается с дороги, плетется куда-то в сторону, а кое-кто ломает ноги о бурелом или вязнет в болотах, погибает.
Путь Горелова хоть и не из простых, но он прям и продуман и ведет точно к очередному ориентиру. Нет в нем и полградусного отклонения от взятого давно уж азимута. Путь этот пролег сегодня через границу...
Ну, кажется, все в порядке. Кругом только вязкая сырость, легкий стук капели с вымокшей хвои и шуршание ветра о верхушки осин. Пора трогать. Ох и спорт сейчас начнется! Не один километр бегом отмахать придется. Сначала пулей через эту чертову КСП, потом нейтральная полоса, где, как утверждал знаменитый бард, растут цветы необычайной красоты. Хрен с ними, с цветами. Век бы их не нюхать, взять бы лучше крылья какие-нибудь да перелететь через все эти проклятые хитрые рогатки, именуемые государственной границей, и оказаться прямехонько на западной стороне.
Неужели через несколько минут позади останется все, что методично топтало и коверкало его, Горелова, душу и литературный талант: Союз писателей, издательства, долги, завистники, работа, жена Рита, которая не смогла понять его и оценить... Неужели через какие-то тысячи шагов спадет с него обрыдлый груз прошлой пустой, мелкой и ничтожной жизни. Господи, скорей бы!
Зябко поеживаясь, стуча от промозглости и волнения зубами, Горелов высунулся из-под елки. За шиворот с хвои потекла вода, он съежился, затряс головой и оттого уколол щеки об иголки и сучки. Поскорее бы кончалась вся эта мерзость! Он выполз из укрытия на четвереньках, будто зверь из берлоги, разбуженный ранней весенней водой, весь промокший и озябший, настороженно и-чутко огляделся. Все спокойно. Только темень, дождь и ветер. Нигде ни луча фонарика, ни человеческого шепота. С богом!
Горелов первые метры крался, стараясь не слишком шуметь о кусты, потом, когда открылись на обе стороны широкие и чистые прогалы, сделал несколько глубоких вдохов, как раньше в школе и институте перед стартами на средние дистанции, и побежал...
Дальше все произошло, как в страшном кино, которое запомнилось на всю жизнь. Сначала он запнулся о какую-то проволоку, потом, летя лицом вниз, вдруг ослеп от болезненно яркой вспышки. И уже лежа лицом в какой-то жиже, ничего еще не поняв, услышал:
— Не двигаться! Буду стрелять!
Запомнилось еще, как в голове тогда вильнули вялыми хвостами и исчезли в безысходности две мысли: «Не получилось...» — и еще: «Хорошо работают зеленые фуражки...»
...Над прекрасным и вечным городом опять распластал сиреневые крылья сентябрь, зажег утренниками первые осины, пахнул зрелой рябиной, ароматом вянущей травы. Молодой в своей свежести и прохладе заливный ветер погулял уж по деревьям в парках, вытряс из них первые листья и теперь баловался, кидая листья на прохожих, кружил их по тротуарам, заставлял порхать и виться в сумасшедшем танце.
По вечернему городу, расшвыривая ногами кучки листьев, шел человек в отличном настроении. Звали этого человека Довлат Горелов. Приподнятое настроение пришло к нему по нескольким причинам. Во-первых, потому, что он был попросту навеселе, а во-вторых, всего лишь неделю назад исполнилась его старая, еще со времен пребывания в местах не столь отдаленных, мечта — он женился-таки на гражданке Запада, а именно — Федеративной Республики Германии, и приобрел тем самым все вытекающие, как говорится, права.
Все! Теперь уж можно без всяких там скандалов и палок, которые в колеса, легально оформить выездные документы, спокойно покидать пожитки в чемодан и под ручку с вновь приобретенной благоверной на законных основаниях пересечь проклятую границу, которая, увы, и впрямь на замке. И никакая овчарка не бросится на спину. Чудеса! На той самой черте, которая разграничивает, которая столько времени была недоступна, он обязательно обернется и скажет: «Прощай, немытая...» Да, немного банально, наивно и старо. Зато от души.
Но как не даром, с каким трудом все досталось и пришло! Сколько огней и медных труб осталось позади! Полтора года минуло с того дня, когда вернулся он из мест заключения, где отбывал срок за попытку незаконного перехода государственной границы. Что изменилось за это время? Ничего. Все так же журналы и издательства открещиваются от его произведений, его несомненно блестящий литературный талант чахнет в рамках здешних творческих законов, не разгореться ему в этой затхлой атмосфере, среди рутинеров, завистников и бездарностей. Давно уже Горелов осознал, что только Запад по достоинству сможет оценить всю глубину его писательского дарования, свежесть и новаторство творческих поисков.
Все же есть кто-то высоко сидящий, мудрый и справедливый, распределяющий добро и зло, одаривающий кого-то удачей, а кому-то ломающий судьбы. По непонятной Горелову причине он долго не был к нему благосклонен, может быть, просто не замечал его среди обилия людей, копошащихся в сутолоке сует, из которых и состоят вся эта жизнь и весь этот мир.
Справедливость восторжествовала. Горелов, впрочем, уверен, что так бывает всегда, когда долго и последовательно долбишь в одну точку. Пускай эта точка из гранита, стали или каких-то там суперпрочных пород. Все равно она поддастся, если ты терпелив и уверен в необходимости достижения своей цели.
