Леонид Залата - Волчьи ягоды. Сборник
Обзор книги Леонид Залата - Волчьи ягоды. Сборник
ВОЛЧЬИ ЯГОДЫ
Сборник
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемый читателям сборник смело можно бы назвать «Украинский детектив-86». А что значит — украинский? Отличается ли он от других чем-нибудь, кроме имен и фамилий действующих лиц? Пожалуй, читатель и сам убедится в этом…
Отличительная черта произведений украинских мастеров приключенческого жанра — повышенная «лирическая температура» повествования, о каких бы трагических событиях ни шла речь. И дело не только в том, что роман, давший общее название книге, начинается… с пения ночных соловьев на берегу Днепра, которых звукорежиссер областного радио Ярош успевает записать перед самым отъездом в отпуск. Нет, лиризм пронизывает всю ткань повествования, и мы не можем не сочувствовать безнадежно влюбленному сотруднику угрозыска Ванже, рыжеусому украинскому хлопцу с чувствительной душой, или Рахиму Гафурову, по-юношески влюбленному в жену и мать своего многочисленного потомства Зинаиду — осиротевшую дочь его фронтового товарища, или даже службисту-сухарю Очеретному, который тоже, оказывается, способен страстно любить. Именно лирическая атмосфера романа и усиливает справедливый гнев читателя против тех, кто ради наживы запутывает в свои сети хороших и милых девчат с трикотажной фабрики, коверкает им жизнь, а то и безжалостно обрывает ее в самом расцвете, чтобы замести следы преступлений. Именно лирический настрой помогает автору показать каждого из действующих лиц живым человеком — в горе или радости, в душевных тревогах и волнениях.
Любовь к мужу и боязнь потерять его, любовь к детям, ставшим родными, пусть и не по крови, и страх — неужели холодные руки подлеца безжалостно разрушат это теперь уже не только личное счастье! — вот движущие пружины действия в повести «Дело Ирины Гай».
Обманутые надежды и жгучая ревность, переплетение мелких, «полудетских» обид с более глубокими, пакостно эгоистическими мотивами в основе конфликтов другой повести — «Месть».
И сквозь все эти роковые страсти, вполне в духе раннего украинского романтизма, все явственнее звучит очень важная для воспитания именно юных, неокрепших душой тема: лучше не оступаться в жизни даже случайно, преступный мир крепко держит свои жертвы… Так, в первой повести, при всем понимании благородных побудительных мотивов поступков Ирины Гай, автор суров и безжалостен в главном — непрочно счастье, построенное на обмане, человек, вступающий в любой конфликт с законом, рано или поздно понесет наказание…
Авторы сборника — не новички в литературе. Немало книг вышло из-под пера Леонида Залаты и Ивана Кирия; известен не только детективными повестями, но и очерками, фельетонами, юморесками, сборниками стихов и Василий Кохан. Произведения их, включенные в этот сборник, — не головоломные упражнения на детективные сюжеты. Живая сегодняшняя жизнь украинских сел и городов встает с их страниц острыми современными проблемами, которые коротко можно определить одним словом — потребительство. Жажда «красивой» жизни, без особого приложения сил, толкает сообщницу одесского гримера на шантаж несчастной женщины, многолетнее вымогательство у нее денег — как расплату за ее же благое дело. Жажда наживы движет «героями» романа Залаты в их отнюдь не социалистической «предприимчивости».
И закономерный крах всех этих трутней, а также привлекаемых ими для палаческих целей «недобитков», сумевших было укрыться от справедливого возмездия после войны (тоже характерная примета именно украинского детектива), снова и снова напоминает читателю: красива лишь та жизнь, где есть простор истинно человеческому в человеке, где гармонично проявляются труд и любовь, где счастье, говоря словами поэта, — это «соучастье в добрых человеческих делах»…
Валентин Свининников
Леонид Залата
ВОЛЧЬИ ЯГОДЫ
СОЛОВЬИ ДЛЯ ФОНОТЕКИ
В среду звукорежиссер областного радио Ярослав Ярош уходил в отпуск. В кармане лежали путевка в пансионат «Мисхор» и билет на симферопольский поезд. Так уж получилось, что в свои двадцать пять лет он видел море лишь в кино, а между тем оно всегда волновало Яроша неразгаданной тайной. Он вынашивал мечту создать звукофильм — ни одного дикторского вмешательства, говорить должно само море. Воображение Яроша рисовало яркие картины: грозные удары волн о гранитные скалы, шуршанье гальки, едва слышный шепот песка. Он уже заранее предвкушал, как отыщет на берегу дикий уголок, чтобы побыть с морем наедине, послушать, как оно сердится, как радуется.
В воскресенье они вдвоем с Ниной Сосновской бродили по аллеям городского парка, кормили в пруду почти ручных карпов. Ярослав поделился с девушкой своим замыслом, и она, похоже, поняла его, по крайней мере в ее глазах он увидел неподдельное восхищение. А в понедельник Нину словно подменили. Была она необычно напряжена, слушала его и как будто не слышала.
— А может, мне не ехать? Шут с ним, с этим морем! Когда-нибудь выберемся вдвоем.
Наверное, если бы Нина согласилась, он бы обиделся, ведь в конце концов путевки в Мисхор не валяются под ногами, да и звукофильм…
— Нет, Яро, — сказала она, — ты поедешь. От мечты так просто не отказываются. Ты не можешь не поехать.
И тут его словно муха укусила.
— Поеду, — сказал он, — непременно поеду. А тот пучеглазый лейтенант будет тебе ежедневно носить цветы.
— Совсем он не пучеглазый! — возразила Нина. — Славный парень. И очень честный. — Она вздохнула, прижалась плечом к Ярославу. — Не нужно, Яро. И о лейтенанте, и вообще… Ты верь мне, слышишь! Что бы ни случилось, верь! Я прошу тебя.
Они постояли над прудом. От заходящего солнца по воде протянулась блестящая дорожка. Шелестели ивы.
— А что может случиться? Ты что-то скрываешь от меня?
Нина посмотрела на него почти испуганно.
— С чего ты взял? Это я так, просто так… Пойдем домой. «Да над волнами, да над синими, да над скалами, между тучами, вьются чайки сизокрылые да над ивами, ох, плакучими…» Ты запиши их там, Яро.
— Зачем?
— А я послушаю и поплачу.
— Вот тебе и на! Тогда не запишу.
— Не все слезы с горя. Отец служил на флоте и вот с тех пор не мог спокойно слушать голоса чаек. Поведет меня, бывало, на днепровские кручи и слушает, слушает… Нет, говорит, у морской чайки сердце богаче.
Они уже подошли к дому Нины.
— А вон и твой воздыхатель, — сказал Ярош. — Тут как тут. Видимо, не зря уговариваешь меня ехать.
По улице прохаживался рыжеусый лейтенант милиции. В руке ветка персидской сирени.
— Что вы тут делаете, уважаемый товарищ э-э… страж общественного порядка? Вышли подышать вечерним воздухом в квадрате Н-26? Не угадал? Этот квадрат, этот участок тротуара значится у вас под другим шифром?
— Яро! — воскликнула Нина.
— Впрочем, я, конечно, ошибся. Вы проводите ответственную операцию под кодовым названием «Сирень». Желаю успеха!.. Честь имею!
Ярослав церемонно раскланялся и пошел не оглядываясь.
Эта ночь и следующий день, последний перед отпуском, тянулись невероятно долго. А тут еще Савчук, главный редактор, снял передачу «Природа и мы», даже не дослушав ее до конца. Полистал календарь на столе, качнул костлявым плечом:
— Чудеса! Праздник вон когда отшумел, а соловьи до сих пор хрипят, сорвали, видно, голоса.
Главный смотрел на Яроша поверх очков, в глазах ни тени улыбки, сама невинность. Ох уж эти Савчуковы штучки! Лучше бы выругал. Возражать, однако, было нечего. Соловьи и в самом деле не отличались чистотой голосов. Ярослав давно собирался обновить записи, да все руки не доходили.
Вечером во вторник Нина не пришла на свидание. Впервые за время их знакомства Ярослав сидел на скамейке под ивами и от нечего делать бросал камешки в воду. Корил себя за вчерашнее. Обиделась Нина, не пришла даже попрощаться. Сам виноват, если операция «Сирень» завершится успешно. Может, и сейчас бродят они с тем лейтенантом, смеются над ним, а он сидит тут, как верный рыцарь. Во все времена верность ценилась прежде всего, но что, как не она, чаще всего приносилось в жертву?
Придя к такой мысли, Ярош почувствовал себя обиженным. Захотелось с кем-нибудь поделиться своими горестями. С кем? У отца слишком аналитический ум, как начнет все раскладывать по полочкам, рад не будешь. Вот мать умеет и посочувствовать, и утешить, иногда диву даешься, откуда у нее берутся нужные слова…
Стемнело. Утомленное за день высокое майское небо припало к земле, стало густым и синим, как днепровская вода. Ярослав сел в трамвай и, задумавшись, чуть не проехал свою остановку. Во дворе в зеленой беседке играли в шахматы. В другой раз он не утерпел бы, хоть на несколько минут подошел, постоял за спинами игроков, оценил бы положение на доске, а теперь только скользнул взглядом по игрокам и болельщикам.
