Вильям Козлов - Ради безопасности страны
— Как это не надо? Так деловые люди не поступают.
— Я не деловой человек.
— Вижу, кто ты, — усмехнулся Жорка, вперившись взглядом в «Хитачи». — Нашел коммерсантов пожирнее?
Михаил перешагнул три ступеньки, бегом влетел по лестнице, открыл замок, ввалился в квартиру, захлопнул дверь и стал прислушиваться — идет ли следом Жорка Дрын. Но лишь стучало его собственное сердце.
Я ломал чьи-то ноги, выбивал кому-то зубы, всаживал в кого-то пули, спал на трупах, прыгал с небоскребов, переворачивался в машинах... Но, положа руку на бутылку виски, а вторую на грудь моей женушки, скажу откровенно, что, кроме них, да счета в банке, да телевизора, ничего мне не нужно. О’кэй.
Он сбросил куртку и вбежал в комнату, блуждая взглядом...
Где записная книжка? Теперь все зависело от нее, от записной книжки. Вернее, от звонка. От Димки. От новых расчетов. Как только он передаст их дипломатам, так все кончится. Они сразу же уедут. И тогда никто, никогда и ничего не узнает.
Записная книжка лежала на диване. Он схватил ее жадно, как обессиленный хватает протянутую руку...
Где-то рядом стукнуло. Михаил замер, сжимая маленькую и твердую обложку. Опять стук — в передней осторожно ходили. Он распахнул дверь...
— А, это вы, — успокоился Михаил.
Валентина стояла у зеркала, поправляя волосы. В брюках, в которых он видел ее впервые, в яркой бордовой кофточке, с хорошо уложенной прической, она выглядела праздничной.
— Миша, я сегодня уезжаю.
— Что?
— Уезжаю я...
— До свидания, — бездумно бросил он, выжидая, когда она уйдет в свою комнату.
— Миша, у вас что-нибудь случилось?
— Мне просто надо позвонить, — раздраженно ответил он.
— Телефон же у вас в комнате...
Она пожала плечами и обиженно пошла на кухню. Он смотрел ей вслед — сильная, хорошая и женственная фигура. Кажется, она уезжает...
Михаил подошел к телефону, торопливо листая книжку. Вернулся ли Димка с работы, — у него есть привычка сидеть до ночи. Если он дома, то его нужно позвать сюда, а не ездить самому по городу с этим листком. Если Димки нет, то нужно звонить ему на работу. Если Димки нет ни дома, ни на работе, то нужно ждать.
Михаил стал набирать номер. Он уже повернул колесико шесть раз и осталось крутануть последнюю цифру, когда в трубке пропала всякая жизнь. Он дунул в нее и начал вертеть снова, прокрутив теперь все семь цифр, — в трубке по-прежнему стояла подземная тишина. Видимо, телефон отключился.
Он посмотрел на аппарат, а потом на провод, убегающий к стене. Его взгляд медленно полз по этому перекрученному шнуру, пока не уперся в лакированный носок туфли. Перепрыгнув с провода на туфли, удивленный взгляд неспешно поднимался по стрелочкам брюк, по бордовой кофточке...
Михаил вскинул голову...
В руке Валентина держала выдернутую телефонную вилку. Круглые синие глаза спокойно ждали его реакций.
— Зачем отключила? — спросил он ошарашенно.
— Не надо звонить, Миша.
— Ты... спятила?
— Я хочу тебе помочь.
— Сестричка научила, да?
Злость, копившаяся весь день, выплеснулась на свободу, как углекислота из откупоренной бутылки. Он подскочил к Валентине и вцепился в вилку, пытаясь ее вырвать. Неожиданная боль в локте расслабила его руку и отбросила тело к стене.
— Я же говорю, что не надо звонить, — глухо повторила она.
Он смотрел на эту женщину, потрясенный не ее ловкостью и приемом, а увиденным лицом, ставшим сухим, непреклонным, неузнаваемым. Острый взгляд, казалось, пришпилил его к стене, как букашку. Мягкие когда-то губы теперь деревянно сомкнулись. Щеки вздрагивали, натянуто. И вся фигура была готова... К чему? К прыжку, к борьбе? С ним?
— Вы не Валентина, — догадался он.
— Не Валентина.
— Вы не сестра...
— Не сестра.
— Вы... из КГБ!
— Да.
Он вскочил и забегал по комнате, сделав три путаные и ненужные петли. Она ждала, не шелохнувшись.
— Надо бежать, — сказал он сам себе.
— Куда? — усмехнулась она.
— Все предатели!
— Например, кто?
— Моя бывшая жена, которая выдала вас за сестру!
— Мы объяснили ей, что ты попал в беду.
— А как вы узнали, что я попал в беду? Следили за мной?
— Граждане сообщили.
— Врете!
— Бармен слышал, как ты болтал о работах Трубцова. А бармен знал, что мистер Багрофф атташе.
Михаил кончил свой сжигающий бег и бессильно опустился на тахту, на журнал «Мадемуазель». Он глянул на свою комнату отстраненно, как на уже покинутую, как на уже чужую. Отцово кресло-качалка... Приемник «Хитачи»... Полупустые книжные полки... Господи, как же так вышло?..
— Что теперь делать? — спросил он у комнаты.
— Идти со мной, — ответила женщина, включая телефон.
— Куда?
— К нам.
— Зачем?
— Чтобы все рассказать.
— Уже поздно. Сведения переданы.
— Они в них ничего не поймут.
— Со специалистами поймут, — вздохнул Михаил.
— Я заменила листок.
— Так это вы? Когда же?
— Пока ты принимал душ.
— Но там же Димкин почерк...
— После твоего визита мы поговорили с Трубцовым. Он рассказал, какие дал материалы. Тогда-то и сочинил этот листок, которым я заменила подлинный.
— А Жорка Дрын... ваш? — почему-то вспомнил Михаил.
— Мелкий фарцовщик, — поморщилась она.
Михаил поднялся и еще раз окинул комнату прощальным взглядом. Раскиданные по тахте импортные журналы, магнитофон «Акаи», коньяк «Наполеон», заграничные пластинки, транзистор «Хитачи»... Но его сознание каким-то плотным занавесом отгородилось от всего этого и сейчас воспринимало лишь темное и потертое кресло отца. Михаил подошел к нему и поцеловал холодную кожу спинки...
— Я готов, — сказал он глухим голосом.
Она сняла трубку и стала набирать номер.
— Там меня не поймут, — выдохнул Михаил, не отрывая потухшего взгляда от телефонного аппарата.
— Там всех понимают, кроме закоренелых мерзавцев.
ПАВЕЛ КРЕНЕВ
ЗНАК НА ШОССЕ
Повесть
1
Сержу Ростоцки непривычно так вот запросто общаться с ведущими работниками, «мозгом радиостанции», как называет их шеф, но он не подает вида.
— Я сегодня в машине пошевелил мозгами над твоей идеей, Макс. Мне она по душе.
Тот принял глубокомысленную позу, наморщил переносицу, длинно сглотнул пиво из высокого чешского стакана, будто ничего не припомнив, растянул рот в крупнозубой улыбке, постучал костяшками пальцев о лысое темя.
— Мы вчера сверх меры приняли, Серж, а после выпивки в этом котелке вертятся лишь гениальные мысли. Попробуй вспомнить, какая могла тебе понравиться.
«Куражится», — думает Ростоцки. Но это не злой кураж, а традиционное для американцев желание даже в легкой издевке над самим собой побольше высунуться, показать, что он все же подальше, чем ты, оторвался от дерьма. Это уже совсем не тот кураж, когда такие высокопоставленные американцы, как Макс Стюарт, держали тебя за низший сорт. Теперь времена переменились. Судьбе угодно было поравнять их в табели о рангах. Серж Ростоцки, бывший власовец, человек без родины, презираемый всеми, как бездомный пес, к пятидесяти годам стал наконец тем, кем мечтал быть полжизни, — руководителем отдела перехвата одной из радиостанций мира, которая, выражаясь словами шефа, «держит руку на горле высшей политики», — радиостанции «Свобода». И пусть Макс Стюарт стопроцентный американец, пусть он кадровый сотрудник Центрального разведывательного управления, теперь это мало что значит. В конце концов он и сам с начала пятидесятых без роздыху ишачит на это чертово шпионское логово. Нелегко после долгой скотской жизни начать поднимать голову. В душе, как незаживающий фурункул, свербит и ноет комплекс неполноценности изгоя. Эту болячку долгие годы расковыривали такие вот Максы...
Они сидят в уютном маленьком холле, куда обычно собирается на ленч привилегированная часть сотрудников обеих радиостанций — «Свобода» и «Свободная Европа», и мощные озонаторы с еле слышным урчанием беспрестанно перерабатывают для них горячий и пыльный воздух июльской улицы в охлажденный кислород.
— Я имею в виду твое предложение использовать как крышу прогоревший фонд этого неудавшегося новоявленного Льва Толстого.
— А-а, ха-ха! Ну и скромный парень ты, Серж. Ведь идея-то зародилась у кого-то в твоем отделе.
— Но ведь ты ее развил. И по-моему, удачно.
— Сочтемся славой, как сказал какой-то пиит в Советах. Тут дело действительно стоящее. — Стюарт прижал к животу стакан, закатил глаза, с хрустом вытянул под столиком длинные ноги, расслабился. — Новичок из твоего отдела вылез со своей инициативой как нельзя кстати и пульнул прямо в «яблочко». Я не мог не прислушаться к его дилетантскому лепету и не развить удачную идейку. — Макс Стюарт дернулся в коротком хохотке, отчего пиво в стакане булькнуло и зашипело. — Уж ты-то, Серж, знаешь, как нас постоянно лупит Центр за отсутствие перспективных инициатив. А эту идейку можно положить в их царственный ротик, естественно припорошив ароматной приправой. Слопают за милую душу!
