Фредерик Тристан - Загадка Ватикана
Адриан был мыслями далеко. Для него расследование было закончено. Верховному понтифику и великому раввину больше не грозила опасность. «Житие святого Сильвестра» обнаружено. Никакой скандал Ватикану больше не угрожал. Оставалась Изиана, которая не сумела остаться живой и которая после своей смерти неотступно его преследовала. «Никогда не верь в то, во что ты веришь». В Индии один старый мудрец сказал ему нечто похожее: «Если ты встретишь Бога, убей Его, так как Бога встретить невозможно. Тот, кого ты встретишь, будет самозванцем». Не поэтому ли Адриан не желал поклоняться идолам и оставался агностиком, будучи в полной растерянности перед лицом вселенской загадки. В своей записной книжке он отметил: «Вселенная — это язык, на котором надо разговаривать, а не текст, который нужно расшифровать». Однако чего бы он ни отдал, чтобы войти в непосредственное соприкосновение с самой материей этого языка. Но он оставался для него китайской грамотой.
А монсеньор Караколли уже переводил дальше. Сильвестр встретился с римским епископом, потом с императором. Потом свел их вместе. Да, церковный мир будет восстановлен — немного позже… Между тем гонения прекратились. Ураган, пронесшийся над городом, взволновал народ, увидевший в этом предостережение, что боги защищают этих евреев, называющих себя христианами, среди которых, кстати, появилось много подлинных римлян.
Да, это была лишь легенда, но она, несомненно, содержала в себе больше истин, чем многие толстые исторические трактаты. Внедрение религии Христа потребовало многих столетий. Она развивалась и утверждалась через ереси, церковные соборы, догматические писания и тот вид безумия, который воздействует на любой разум, оставляя свой неизгладимый знак на человеческой убежденности. Не случилось ли так, что одна из историй сумела проникнуть в Историю и коренным образом ее изменить?
Все эти мысли крутились в голове Адриана, когда какое-то слово внезапно привлекло его внимание. Его дух сразу возвратился в зал Святого Пия V и стал слушать перевод нунция.
«Когда Сабинелла, эта святая женщина, поняла, что ее дорогой сын будет не только светочем Фессалии, но и папой христианского мира…»
Адриан вскочил с места.
— Довольно! — воскликнул он.
Нунций замолчал. Все взгляды обратились к профессору. Он спокойно закурил «Чилиос» и стал излагать свои мысли:
— Вымысел — это ведь и есть подлинное чудо! И оставьте его нетронутым, во всей его невинности! Приключения Базофона привлекательны только своей неуемной фантазией. Если же вы попытаетесь извлечь отсюда какой-то урок, у вас ничего не получится. Эта легенда, безусловно, ничего не хочет сказать, это повествование в некоем, так сказать, шахматном порядке, в постоянно живом и не удовлетворенном, а следовательно, возрождающемся желании странствовать по миру. Какое захватывающее путешествие, совершенное в мыслях, не правда ли? И кто его подлинный автор?
(Внимательный читатель, следящий за нашим рассказом с первой его страницы, согласится, что вопрос об авторе не так прост, как кажется. Кто рассказывает, на самом деле? И кто переводит?)
— Дорогой профессор, — сказал кардинал Бонино, — есть голоса, долетающие из такого далека, что никто уже не в состоянии вспомнить, откуда они доносятся. Слишком долго они просеивались. Именно это придает им тот отшлифованный и приятный вид, который так нам нравится. Но за фасадом — какое разнообразие! Оно отражает то, что мы собой представляем: легион и парадокс. Я много об этом думал. Мы странным образом беспомощны и в то же время удивительно хитроумны.
— А Бог? Где же Бог во всем этом? — встревоженно спросил каноник Тортелли.
— Мы ведь сотворены по Его образу и подобию, не так ли? — отвечал прелат с тонкой улыбкой на устах.
Потом встал и подошел к Адриану Сальва.
— Вы покидаете нас, профессор. Ваша помощь была необычайно действенной. Когда князь Ринальди и я избрали вас, мы знали, что только вы способны распутать нити этой головоломки, концы которых тянулись: один — из Польши, другой — из Венеции, а еще — из Антиохии, из Александрии, из Эфеса, а клубок хранился в нашей памяти, и более надежно, чем в какой угодно папке Ватиканской библиотеки. Примите мою благодарность.
Когда кардинал удалился величественным шагом в сопровождении каноника, который бежал за ним вприпрыжку, словно воробей, монсеньор Караколли взял рукопись «Жития» и сказал вместо прощания:
— Я спрячу ее в такое место, где никто ее больше не обнаружит. Это было как сон.
Выйдя из Ватиканского дворца, Мореше и Сальва отправились в старое «Каффе-Греко», где заказали сабайон. Грозы предыдущих дней сменились весенней жарой. Римлянки в легких юбках прогуливались на площади под вожделенными взглядами мужчин, сидевших за столиками на террасах. Базофон тоже был неравнодушен к этим трогательным и коварным существам, какие представляют из себя женщины. Мореше заменил их изучением древнего христианства, но кто способен понять тайные пружины человеческой личности, а тем более входящей в «Братство Иисуса»? Что касается Адриана, то все женщины, которых он ценил, и те немногие, которых любил, не смогли залечить рану, оставленную вечно юной Изианой не только в его сердце, но и в его уме.
Когда он тяжелой походкой возвратился в свою комнату и лег, ему не удалось сразу уснуть. В памяти начали всплывать дела, которыми он занимался в течение жизни. Это была крайне разношерстная процессия, в которой смешались и китаец, работавший прачкой в Нью-Йорке, и чревовещатель Ампюз, и убийца, совершавший свои преступления в течение трех полнолуний, и фокусник Гленфидиш. Сестры Бертье шагали рядом с сумасшедшим пианистом с Карибских островов, а террорист Карлос небрежной походкой следовал за юным Анри, имевшим столько имен и фамилий, сколько звезд на небе. Не считая многих других, чьи лица профессор совершенно запамятовал.
Неожиданно из этой движущейся толпы вынырнул Базофон, точно такой, каким Сальва представлял его во время сеансов перевода: невысокого роста, коренастый, с гордым, слегка насмешливым лицом, с копной спутанных волос. Он держал в руке палку Иосифа и непринужденной походкой направлялся к Адриану. Подойдя к нему, он остановился.
— Почему? — спросил он.
— Что почему? — вопросом на вопрос ответил Сальва которому не совсем понравилась развязность Базофона.
— Почему ты не захотел дослушать мою историю до конца?
— Потому что я уже знаю ее конец. Ты сменишь Эвариста на кафедре святого Петра под именем Александра.
— Ты веришь в эту легенду?
— Я ни во что не верю. Таков конец твоих похождений, вот и все.
Базофон пожал плечами. Его взгляд вонзился в глаза профессора с такой яростью, что тот отвернулся.
— Черт бы тебя побрал! — завопил светоч Фессалии. — Тебя следовало бы угостить моей палкой, чтобы ты не верил в подобные глупости! Неужели ты полагаешь, что я усадил бы свой зад на трон, когда в мире оставалось еще так много людей, которых надо было привести к Богу? Я отказался от этой чести, которую мне предлагали. Впрочем, это была шутка Сатаны или Люцифера, точно не знаю. О, им бы очень хотелось превратить меня в чучело! На самом деле я возвратился в Фессалию. Представь себе, что там начали сооружать святилища из камня. Надо было прекратить это предательство!
Сальва не мог удержаться от смеха.
— Почему ты смеешься?
— Потому что, как ты сам можешь убедиться, все церкви давно строят из камня… Соборы…
— Я знаю. Начиная со второго столетия человечество очень изменилось. Но хватит болтать, я пришел за тобой.
— За мной?
— Да, за тобой. Твое время истекло. Разве тебе не интересно узнать, что там происходит, по ту сторону?
— Нет никакой той стороны.
— В известном смысле, да. Здесь или там, какая разница? Но ручаюсь, что ты все-таки будешь весьма удивлен. Дай руку.
— Ты мне только снишься.
— Дай руку!
Сальва все больше удивлялся. Откуда взялся этот сон? Лежа в кровати, он протянул руку. Базофон схватил ее и, несмотря на тучность профессора, легко поставил его на ноги.
— Я советовал бы тебе одеться, — сказал сын Сабинеллы.
Адриан подчинился. Решительно, этот сон имел видимость почти несомненной реальности и одновременно самой безудержной фантазии. Он оделся, причесался перед зеркалом, но забыл обуть ботинки, о чем Базофон ему тут же напомнил. Наконец он был готов.
— Куда ты меня поведешь?
— Увидишь. Ты боишься?
— Разве можно бояться иллюзии? Это ведь сон, не так ли?
— Отвори дверь.
Адриан отворил дверь своей комнаты. Она вывела его не в коридор, а на необозримый, освещенный солнцем луг. Они пошли вдвоем по этой приятной зеленой траве, и вскоре Сальва сообразил, где они находятся. Это был парк возле замка Сассенаж, где когда-то в детстве он провел часть своих каникул. Какие-то люди обедали, сидя на траве, а в стороне, в тени дерева, он узнал силуэт своей матери. На ней было белое платье с кружевами, которое она никогда не снимала. Когда он подошел, она оборотилась к нему. И тогда он увидел, что это не его мать, а Изиана. Девушка улыбнулась ему.
