Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря
Самое простое объяснение — Лидия, вопреки всем своим жалобам на слабость, поднималась на второй этаж. В конце концов, это же ее дом. Второе еще проще — она, Рут, включила свет, когда ночью спешила наверх, чтобы сверить картину с чердачной комнатой. Хорошее объяснение, да вот какая неувязочка — выключатель в комнате, а не на площадке, а заглядывать в комнату по пути наверх у нее не было ни малейших оснований. К тому же и память категорически отказывалась признавать такой факт.
Рут начала спускаться.
В начале последнего лестничного пролета пришлось остановиться и снять шлепанец, чтобы вытряхнуть крошечный камешек. Она сделала еще один шаг уже без шлепанца и тут же остановилась.
Лестничный ковер был сырой.
Рут включила фонарик, наклонилась и потрогала ковер рукой. Так и есть. Сырость поднималась снизу, от канала. На какой-то ранней стадии человеческой истории — например, на стадии амфибий — Амстердам, возможно, и был вполне пригодной средой обитания. Но потом он явно сделал шаг в сторону от общего эволюционного пути. Возможно, переезд в Питсбург — не такая уж плохая идея.
Рут надела шлепанец и вернулась в спальню.
— Ты другая, — заметил Майлс.
— Волосы.
— Пожалуй, не только волосы.
— Ладно, так и быть, признаюсь. Мне сделали лоботомию. Черные волосы призваны прикрыть шрамы.
— Как себя чувствуешь?
— Как ни странно, всем довольна.
— Только не увлекайся операциями. За этими врачами глаз да глаз нужен. Все начинается с безобидного пирсинга, а потом чик-чик… Говорю тебе, они все охотятся за человеческими органами.
— Кто бы говорил — мистер Серьга-в-Ухе. Успокойся, я пошутила.
— Странная штука чувство юмора. У меня был приятель, водитель катафалка. Любил раскатывать по улицам, пугать прохожих. А как еще себя рекламировать? — Майлс положил руку на грудь и изобразил умирающего. — Так вот для него не было большей радости, чем видеть их перекошенные физиономии. Однажды он написал письмо хозяину фабрики игрушек, интересуясь, почему в детских наборах автомобилей нет катафалка. Ответа, по-моему, так и не дождался.
Из музея отправились прямиком домой.
Соизволившая подняться Принчипесса встретила их с поднятым хвостом.
— Уж лучше б она его не задирала, — сказал Майлс. — У меня такое чувство, что кто-то все время пытается нас сфотографировать.
Плюхнувшись в кресло, он подобрал с пола перевязанный нитками бумажный комочек, с которым играла Принчипесса, и покачал им перед носом котенка. Принчипесса попыталась схватить его лапой. Майлс включился в игру, которая закончилась тем, что бедняжка едва не свалилась от головокружения.
— Не мучь животное, — бросила Рут, ставя на плиту воду для чая.
Но Майлса было уже не остановить. Сделав на ленточке петлю, он ловко накинул ее Принчипессе на хвост, и кошка закружилась, пытаясь схватить постоянно ускользающую бумажную мышку.
— Мерзкий содомит!
Майлс наблюдал за Принчипессой с равнодушием ставящего опыт ученого.
— У этого котенка мозг, как у амебы.
— Мне больше не о чем с тобой говорить. Подожди, вот только доберусь до твоего Свеекибуде!
Подхватив на руки котенка, она размотала ленту и швырнула бумажный комочек в Майлса, целя в голову.
— А вот так! — Он неожиданно ловко поймал снаряд одной рукой.
Принчипесса устроилась на полу и принялась облизывать лапки. Потом зевнула, потянулась как ни в чем не бывало — выгнув спину и грациозно приподняв заднюю лапу — и с королевским достоинством вышла из комнаты.
— Вообще-то надо было бы вылить все это тебе на голову, — проворчала Рут, передавая Майлсу кружку. — Подожди, тебе это еще зачтется. Как обращаешься с кошками в этой жизни, так с тобой будут обращаться в следующей.
— Хорошая порка никому еще не повредила, согласна? — Майлс отхлебнул чаю, удовлетворенно вздохнул и стал распутывать узелок.
Рут отошла к столу и включила компьютер. Было еще рано, но они собрались сходить вечером в кино. Она пролистала афиши кинотеатров.
— Снова «Вспомнить все». Или вот еще… ретроспектива Годара в «Критерионе». Ты ведь обожаешь французских интеллектуалов.
— Не по моему уму.
— Да, тут ты прав. Это все равно что смотреть, как портятся бананы. Но есть и большой плюс — всегда можно вздремнуть, не боясь, что что-то пропустишь, — бросила Рут, прокручивая киноафишу. — Что-то китайское о производственных отношениях на провинциальной фабрике по пошиву спортивной одежды. Наверное, смешно.
Майлс не отозвался.
— Есть альтернативный вариант — можно никуда не ходить. Если хочешь праздника, сыграем с Лидией в скрэббл. Ставлю десять к одному, что старуха положит тебя на лопатки.
Снова молчание, совершенно нехарактерное для Майлса. Она обернулась. Он сидел, склонившись над листком бумаги.
— Майлс?
Голова осталась неподвижной, но глаза посмотрели в ее сторону. В них прыгали искры, чего Рут прежде никогда не замечала. Что-то новое пробудилось в нем. Что-то особенное, незнакомое. На раскрасневшемся лбу, ровно посередине, проступила похожая на изогнутый кабель вена.
Майлс не двигался.
Рут поднялась и подошла к нему. Взяла лежавший на колене разглаженный листок и вернулась к столу, не спуская с Майлса настороженного взгляда — от такого чего угодно можно ожидать. Бумага была старая, пожелтевшая и немного сырая, что спасло ее от ломкости, хотя уголки уже рассыпались. Сначала Рут обратила внимание на почерк — энергичный, крупный, летящий — и только потом на слова. Похоже, это была верхняя половинка письма. Сердце подпрыгнуло, словно собралось выскочить из груди.
Мой дражайший и почтеннейший друг!
Трудно выразить словами ту величайшую радость, которую испытал я сегодня утром, вскрыв ваш пакет. Когда слуга появился на пороге, ни форма, ни размеры пакета не позволяли предположить, каково его содержимое. Я пребывал в совершенном недоумении. Зачем? Разве не знаете о данной мною клятве никогда более не иметь дел с Брукховеном? И однако же…
Строчка обрывалась на середине. Рут перечитала написанное и тупо уставилась на бумагу.
Майлс неотрывно смотрел на нее.
Взгляды их встретились.
— Вернись, Принчипесса, — подняв руки в молящем жесте, возгласил он. — Все забыто, ты прощена.
— Так это оно, да? — спросила Рут, недоверчиво качая головой. — Скажи, что это оно.
— Это оно.
— Это Йоханнес.
— Это кусочек Йоханнеса. Где остальное?
— Не смотри на меня. Игрушками для Принчипессы я не занимаюсь.
— Если не ты, то кто?
Рут с трудом сосредоточилась.
— Наверное, Лидия.
Майлс с важным видом поднялся из кресла и предложил ей согнутую руку.
— Пройдемте?
Лидия вздрогнула. Разноцветные пилюли раскатились по полу. Рут собрала их и высыпала на стол. Взгляд старухи испуганно заметался и наконец остановился на Майлсе.
— Кто это? — прошептала она.
— Это Майлс, Лидия. Коллега из Англии. Вы с ним знакомы — он заходил на днях.
— Да?
— Конечно, да. Вспомните. И скажите, что с вами? Замерзли?
— Замерзла? — Старуха, похоже, только теперь заметила, что на ней пальто. — Нет, не замерзла. Собралась за покупками. Нужен новый ингалятор… надо забрать пенсию и… что-то еще… Забыла.
— Может быть, бутылочку джина?
— Вот еще! — обиделась Лидия. — Да, мятные пастилки. Увидела рекламу по телевизору и подумала, что было бы мило. Их полагается есть после восьми часов.
— Лишь бы не вошло в привычку.
— Вот что, дорогуша, я вас уже предупреждала — перестаньте читать мне нотации. Если я пью джин, то лишь в медицинских целях. Алкоголь помогает забыть боли и печали.
— С такой помощью вы скоро и имя-то свое забудете.
— Что вы сказали? — Лидия приставила к уху ладонь.
Рут вздохнула:
— Ничего, Лидия, ничего. — Она опустилась рядом со старухой. — Нам с Майлсом нужно задать вам один вопрос. Помните, вы сделали для Принчипессы бумажный шарик на ленточке?
— Даже не знаю, куда он завалился. Давно его не видела.
— Он у меня. — Рут показала мятый листок. — Дело в другом. Постарайтесь вспомнить, где вы нашли эту бумажку.
— Конечно, в доме, дорогуша. В доме, если вы не заметили, полно всяких бумажек. Если вам надо, берите любую — не стесняйтесь. Надо бы как-нибудь собрать все да рассортировать, но глаза уже не те, что раньше.
Рут повернулась к Майлсу и закатила глаза.
— Да, мы тоже подумали, что вы нашли ее в доме. Но нельзя ли поточнее? В какой комнате вы ее подобрали?
— Наверное, здесь. — Лидия сдвинула очки. — По-моему, бумажка валялась на полу. Или здесь, или в кухне. Вы же знаете, я никуда больше не хожу.
