Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря
Рут посмотрела на Лидию. Лидия совершенно простодушно смотрела на нее.
— Я же не обязана обо всем вам докладывать! — выпалила старушка, не отводя взгляда.
— Вы ни о чем не обязаны мне докладывать. Просто я, наверное, в силу старомодной наивности, полагала, что друзьям принято доверять.
— Придирки ни к чему хорошему нас не приведут, — сказала Лидия. — Давайте положим этому конец.
— Положим конец чему?
Лидия нахмурилась:
— Думайте что хотите, дорогуша, но я вам доверяю и ничего от вас не утаиваю. И вот только что призналась, что Бломмендааль вовсе не какой-то мой ухажер. — Он схватила салфетку и суетливым жестом вытерла уголок рта. — В любом случае я не из тех, кто за ними гоняется. И никогда этим не занималась. Делала, что хотела, и никакие мужчины мне не указ. Обходилась без них раньше, обойдусь и сейчас. Премного благодарна.
— Уж не хотите ли вы мне сказать, что мужчины вам просто не нравятся? — мягко спросила Рут.
Старушка приняла оскорбленный вид и даже спрятала под одеяло ноги.
— Я не любительница женщин, если вы это имеете в виду.
— Вовсе так и не думала. Не представляю вас лесбиянкой.
— Рада слышать. Тем не менее раз уж вы затронули эту тему и раз уж разговор у нас сегодня такой доверительный, то скажу откровенно: мужчины — не самое лучшее, что есть в жизни. Они бывают жестокими, любят командовать и не способны на глубокие чувства. Хотя, возможно, дело просто в моем возрасте. Или в войне, которая пришлась на лучшие годы. Процесс старения, как говорит мой врач. Но ведь известно, как постелишь, так и поспишь. Я всегда была немного, что называется, диким слоном. Привыкла делать все по-своему. А мужчинам нужен полный контроль. Не сомневаюсь, что и Томас, при всей его мягкости, такой же.
— Что ж, спасибо за предупреждение.
Рут поднялась и отошла к окну.
Скрестив руки, она смотрела на канал. На другом берегу чернел фасад дома Скиля, на котором выделялись выкрашенные, очевидно, недавно белой краской оконные рамы. В одной из комнат первого этажа горел свет, едва видный из-за отблеска падающих на стекло солнечных лучей. Если в комнате и был кто-то, увидеть его было невозможно.
— Не подумайте, что я вас критикую, но не кажется ли вам, что все дело в вашей ненависти к Скилю? — не поворачиваясь к Лидии, спросила Рут. — Вы сами ее вскормили, он для вас что бельмо на глазу, и вот эта ненависть распространилась на всех мужчин без разбору.
— Чепуха! — упрямо заявила старуха.
Рут обернулась.
Лидия — тоже со скрещенными руками — сидела в постели и угрюмо таращилась в стену.
— Когда вы в последний раз разговаривали с ним?
— Думаю, в 1955-м.
— В том году, когда умер ваш брат.
— Совершенно верно. Он имел наглость заявиться на похороны Сандера, хотя я его и не приглашала. Пришлось попросить их удалиться. Вежливо, но твердо.
— Их?
— Он был с каким-то мальчиком.
— Почти полвека молчания. Впечатляет. Но может быть, поговорив с ним в конце концов, вы смогли бы как-то…
Договорить ей старуха не дала.
— Только через мой труп.
Снова молчание.
— Тогда я, пожалуй, возьму быка за рога и поговорю с ним сама, — сказала Рут.
— Не смейте вмешиваться в мои дела, бесстыдница!
Лидия едва не поперхнулась своими же словами. Лицо сделалось красным, почти апоплексическим. С минуту она пряталась за смятой салфеткой, потом бессильно упала на подушку.
Рут почувствовала, что зашла слишком далеко. Не хватало только довести старую каргу до удара. В конце концов, какое ей дело до мелкой свары двух стариков, свары, за пять десятков лет переросшей в непримиримую вражду, достойную соперничающих мафиозных кланов?
— Вам бы лучше поспать, — устало сказала она. — Мне еще придется поработать. Загляну позже, если вам нужно будет что-то купить.
Вернувшись к себе, Рут села за компьютер.
Через несколько минут в комнату неслышно вошла Принчипесса, но, оглядевшись и поняв, что ни угощения, ни забав никто не предлагает, так же безмолвно удалилась.
Приближался ветер, за окном смеркалось. Рут постучала по клавишам, увеличив яркость экрана.
Она опустила печенье в чашку с кофе и, отсчитав положенное число секунд, вынула его и опустила уже другой стороной. Фокус заключался в том, чтобы вытащить печенье и съесть до того, как оно развалится. Половина пачки уже перекочевала в желудок.
Зазвонил мобильный. На дисплее появился номер звонящего. Кид. Она решила не отвечать.
Через некоторое время Рут переоделась в черные брюки и черный же джемпер. Поработала еще немного. Что-то отвлекало, мешало сосредоточиться. Она пребывала в каком-то полусонном состоянии.
Взгляд бесцельно прошелся по комнате. Накануне вечером она перерыла ящики в старом столе Сандера, том самом, за которым сидела сейчас. Искала, разумеется, письма или что-то, хотя бы отдаленно связанное с картиной. Еще раньше были основательно проверены три верхние комнаты. Следующим пунктом значились книги. Кто знает… Прежние поколения — или так ей только казалось? — имели привычку прятать между страниц самые разные вещи: деньги, поздравительные открытки и, конечно, письма. Томов на полках хватало, так что работа предстояла долгая. Полагаясь на методичность, Рут уже определила, что после книг возьмется за половину Лидии, которую тоже обыщет тщательнейшим образом, этаж за этажом, комнату за комнатой. Если письма где-то лежат, они будут найдены. Разве она уже не нашла старую семейную фотографию, причем совершенно случайно и едва ли на самом видном месте?
Рут встала, потянулась и подошла к стенному зеркалу. Скорчив гримасу, провела ладонью по волосам. Надо бы вымыть. Пожалуй, это было единственным, что сближало ее с Лидией, — грязные волосы. Кроме того, ей ужасно надоел их природный цвет. Пусть джентльмены предпочитают блондинок, но женятся-то они — как гласит пословица — на брюнетках.
Впрочем, замуж она не собиралась — спи спокойно, дорогая Лидия.
Все это еще далеко впереди — кандалы семейной жизни, походы в «ИКЕА» и за праздничными подарками в «Дьерба», вечера с детьми и непременной канарейкой.
Издалека, преодолев немалое расстояние через половину Лидии и коридор, долетело треньканье звонка. Возилась бы с ключами, так и не услышала бы. Лидия, наверное, уже уснула. Но если ее не разбудил первый звонок, то второй вполне мог. Рут на цыпочках метнулась к передней двери, надеясь, что звонящему хватит терпения подождать.
За порогом стояла девушка-подросток в старой армейской шинели. Веснушки, взлохмаченные, как разграбленное птичье гнездо, волосы и бегающие глаза.
— Привет, я по программе.
Она отвернула лацкан шинели и повернулась так, чтобы Рут увидела значок с рекламой реабилитационной клиники для наркоманов. Уж не позвонила ли Лидия под влиянием их разговора о дурных привычках по горячей линии? Уж не по ее ли, Рут, душу явилась эта юная спасительница?
Но нет, девушка больше смахивала на бродяжку, чем на увещевателя, и в программу попала, должно быть, не по своей воле.
— Очень приятно, — сказала Рут.
— Я художница.
— Еще приятнее.
Девушка сунула в рот сигарету, чиркнула зажигалкой и глубоко и с жадностью затянулась.
— Я… типа как… ну, продаю свое. Хожу по домам, предлагаю. Это часть программы.
Она наклонилась, развязала тесемки на зажатой между ног папке, оклеенной радужными полосками голографической ленты, вытащила первый попавший под руку лист формата А-2 и протянула его Рут.
— Здесь вот сова… это вроде как мудрость. Сидит на дереве и смотрит на все то дерьмо, что творится внизу.
— А что это за парни в тюрбанах… за скалой?
— Террористы. Они типа как планируют решающий удар. Ну, там, химическую атаку.
— А эти?
— Они просто стреляют.
Девушка вытащила второй листок.
— Ого, — произнесла Рут.
— У них… в общем, вроде как раковины на спине.
— Понятно.
— Раковины вроде бы пустые, но на самом деле не пустые. Там люди… в раковинах. Только они не хотят выходить. У некоторых есть щели, дырочки, и они через них смотрят, а у большинства нет ничего. Они типа отверженные. Не могут нормально общаться.
— А вот та голая личность в середине? Без раковины, но со щупальцами на голове?
Девушка ухмыльнулась:
— Это я.
Рут улыбнулась в ответ:
— Я так и подумала.
Художница наклонилась и начала перебирать листы, отыскивая, наверное, шедевр, который должен был уничтожить последние сомнения потенциальной покупательницы.
Рут почесала голову. По каналу медленно проплывала плоскодонка с двумя женщинами, лица которых наполовину скрывали шарфы. На корме стояла детская пластмассовая мельница, издававшая высокий переливчатый звук.
