Юрий Кургузов - Возвращение Скорпиона
Ну а данный мл. сержант в конечном итоге менжанул. Поверил, что я собрался жаловаться какой-нибудь местной шишке, и почти прошептал:
— Не надо! Не надо никуда звонить.
— Так сколько? — грозно повторил я, и он назвал сумму вдвое меньше исходной, и даже с копейками.
Копейки я милостиво округлил до рублей и рассчитался с ушастым, не забыв напомнить:
— Квитанцию, пожалуйста.
— Пожалуйста.
Я сунул ее в карман — вручу потом Кузнецу на память о южном трезвяке.
Сначала в "зал ожидания" внесли спортивную сумку, а следом и ее хозяина. Вообще-то зря я наезжал на ушастого: Кузнец и впрямь был как труп, только вот разило от него как от живого. Я принял все его походное имущество согласно описи, пока он дрых на скамейке. Ну, вещи вроде целы, деньги тоже…
Точно угадав мои сомнения, младший сержант горячо заверил:
— Честное слово, ничего не взяли!
Я усмехнулся:
— Посмотрим: — И приказал: — В машину.
Скользя по гладкому аэропортовскому шоссе, я крутил баранку и, время от времени оборачиваясь, чтобы поглядеть на импозантно распластанного на заднем сиденье Кузнеца, время от времени обзывал этого труженика дорожного сервиса всеми известными мне словами полового значения и звучания.
Когда мы с Профессором, отогнав взволнованного появлением в доме живого покойника Джона, бросили Кузнеца на диван в малой гостиной и закрыли за собой дверь, я спросил:
— Звонки были?
Он кивнул:
— Один. Только говорить не пожелали, подышали в трубку и всё.
Я скребанул затылок.
— Чёрт! — И полез за телефоном.
Профессор махнул рукой:
— Посижу в библиотеке…
После четвертого гудка в ухе раздался певучий женский голос:
— Алло-о!
— Алло, — отозвался я и, поразмыслив, добавил: — О! — Назвался: — Это я.
— А это я, — проворковала Татьяна Николаевна и невинным тоном полюбопытствовала: — Всё в порядке? Сопли не мучат?
— Вашими молитвами, — заверил я. — А у вас всё в порядке? Гости не мучат?
— Гости?.. — Она чуть запнулась, из чего я сделал потрясающий по глубине вывод: когда мачеха младше падчерицы, проблем, как ни скрывай их от посторонних, все равно не скроешь. Однако тотчас же звонкий голосок мадам Тани снова надел свою обычную невинно-шаловливую маску: — Что вы-что вы! Всё прекрасно! Только их сейчас нет.
— Почему нет?
Таня Николаевна вроде как даже печально вздохнула:
— Уехали.
— Куда это? — насторожился я. Уж не к сестре ли и тете?
Оказалось, что нет.
— На ранчо. — Татьяна Николаевна рассмеялась и пояснила: — Знаете, у Вовика за городом есть чуть ли не целый хутор, он там собачек своих держит. Так я называю его ранчо…
Гм, понятно. Бывали, бывали и мы на этом "ранчо". И видали, видали Вовиковых "собачек"…
— И что, все уехали? — осторожно поинтересовался я.
— Почти. Девочки, Вовик, мальчики его. Дома остались только мы с Ларисой и Витя, охранник.
— А Герда?
— Герда с нами, — сказала Татьяна Николаевна. — Тоскует по вашему красавцу. — Помолчала — и: — Да между прочим, я и сама тоже…
— Что — "тоже"? Тоскуете по Джону?
(Ох, как же тяжело иной раз прикидываться дураком! Особенно с женщинами. А особенно — с теми, кои понимают, что ты прикидываешься. А уж особенно — с теми, кои не только понимают, что ты прикидываешься, но и понимают, что и ты понимаешь, что они понимают… Нет, стоп! В первую очередь — служба.)
И я сказал:
— Так значит, Лариса дома?
M-me Таня вздохнула:
— Дома. Значит. Так. — Понизила голос: — Хотя в определенном смысле я и ревную, однако могу позвать. Правда, сейчас она в ванной, но…
— Нет-нет! — Я замотал головой. — Не зовите, не нужно! У меня к вам, дражайшая Татьяна Николаевна, лишь маленькая просьба. Передайте Ларисе, что ровно в шестнадцать ноль-ноль я подъеду к вашему дому, но времени выйти из машины даже на секунду у меня, к сожалению, не будет. Пожалуйста, пусть Лариса стоит возле калитки, а я приторможу и спрошу у нее кое-что. Договорились?
— Договорились. — И неожиданно: — А вдруг мне тоже захочется постоять возле калитки? Можно?
Я был великодушен, хотя это и не очень вязалось с моим маленьким планчиком.
— Конечно, можно. Буду счастлив вдвойне!
Однако она с легкой досадой протянула:
— Да нет уж, благодарю за отзывчивость, я пошутила.
Я мысленно перекрестился.
— Так передадите?
— Передам.
— Целую ваши ноги! — И поспешил отключиться. Время трёпа и пустой болтовни, а равно и лишних поступков и действий подошло к концу. Теперь каждая минута на вес золота.
Поэтому, заглянув по дороге к и не собирающемуся пробуждаться Кузнецу и отметив про себя, что вообще-то пора бы уж и ему приступить хоть к каким-нибудь служебным обязанностям, я отправился за Профессором.
— Есть дело, — сообщил я, переступая через порог библиотеки. — А точнее, два. Во-первых, бери мою машину и жми…
— Куда еще?! — недовольно проворчал доктор наук, и я его понимал: полистывать умные книжонки в уютном кресле гораздо приятнее, нежели мотаться по незнакомому городу.
— Сейчас скажу, — пообещал я и, достав из кармана, развернул на журнальном столике курортно-туристическую план-карту. Профессор поднялся и, заглянув через мое плечо, кисло повторил:
— Ну?
Я ткнул пальцем в карту:
— Смотри, это здесь. Загородный поселок типа того, в котором мы сейчас пребываем. Найдешь улицу Гагарина, дом тридцать три. А теперь внимание. Ровно пять минут пятого ты проедешь мимо этого дома. Возле калитки будет стоять женщина… Да, нацепи на всякий пожарный черные очки, они в бардачке. Ни в коем случае не останавливайся и не вступай ни в какие беседы. Твоя задача — как следует ее разглядеть.
Он огрызнулся:
— В черных-то очках?!
Я сурово вздохнул:
— Есть такое слово — "надо". В общем, разглядишь ее и поведаешь о впечатлениях. — Сунул ему клочок бумаги. — На обратном пути заедешь на ГТС (найдешь, надеюсь?) и как хочешь: мытьем, нытьем или катаньем, но добудь распечатку по этому номеру за последнюю неделю. А лучше две. И — живо назад.
Он посмотрел на меня так выразительно… Да-а, для Профессора быть под кем-то — нож острый. Особливо когда он "не в курсах". Но что оставалось делать? Я жалобно вздохнул:
— Слушай, да всё понимаю, но мне нужна твоя помощь. Я позвал — ты приехал. Огромное спасибо! А в другой раз ты позовешь — я приеду. Ей-богу, в прорубь нырну и зачем — не спрошу. — Прижал как индеец ладонь к сердцу: — Веришь мне, друг?
Профессор усмехнулся:
— Ты у меня, цыганская душа, в дерьмо нырять будешь!
И пошел к двери.
Я обрадовался:
— Да с удовольствием! Оно ж тепленькое. Не то что вода в проруби…
Когда машина с Профессором скрылась за углом, я безмятежно прикрыл ворота, и вдруг — как вихрь, как смерч, как буран налетела Маргарита. И едва не сбила меня с ног.
— Ты что?.. — только и сумел выдавить я.
— "Что"? "Что"?! — Глаза ее метали гиперболоидные молнии, и вся она была опять как живая иллюстрация к пошлой фразе "В гневе ты особенно прекрасна".
Но она действительно была прекрасна, и только я собрался об этом сообщить, как она прошипела сквозь стиснутые зубы одно из своих любимых слов:
— Сволочь!
— Да почему?! — обалдел я.
Маргарита повторила:
— Сволочь! Я должна была догадаться!
Чёрт, да о чем она должна была догадаться?!
И неожиданно как прострелило.
М о ш к и н?..
И по следующим сбивчивым фразам, а вернее — их обрывкам типа "подонок… мерзавец… как мог?", я понял: да — Мошкин…
Я отодвинулся от нее и, скрипнув челюстями, еле слышно проговорил:
— Заткнись.
— Ты… как ты мог?!
Я зло рубанул ладонью воздух:
— А вот мог! — Помолчал. — Извини, но ты никогда не слышала, что самый лучший в мире запах издает труп врага?
Маргарита отрешенно покачала головой:
— Он не был твоим врагом. Слышишь? Не был!
Я кивнул:
— Пожалуй. Он был не врагом, а вражонком. Но настоящего врага… Настоящего врага я, милая, тоже надеюсь прищучить. И очень скоро!
И — пошел к дому. Ведь именно там были Джон и телефон — две необходимейшие для меня в ближайшее время вещи… Но, впрочем, разве Джон вещь? Нет-нет, он — друг! Самый верный и самый надежный…
Всё, решено! Если когда-нибудь моей беспокойной душе и придется в кого-то переселяться, то пусть переселяется в собаку. Только в собаку. Желательно, в кавказскую или среднеазиатскую овчарку, можно в московскую сторожевую, сенбернара или дога…
Но только не в пекинеса!
Господи, я умоляю тебя! Только не в пекинеса!..
Глава пятнадцатая
Ровно без десяти четыре я с самыми крутыми намерениями влетел в насквозь проспиртованную ядовитым дыханием Кузнеца комнату и, решительно собравшись поднимать на ноги и приставлять, в конце-то концов, этого хама и алкоголика к общественно полезному делу, был вдруг приятно удивлен и даже поражен.
