Вильям Козлов - Ради безопасности страны
Из магазина они вышли живописной группой: впереди маленькая женщина в распахнутом жакете и с распущенными волосами; сзади двое мужчин, увешанные разноцветными коробками.
— Очень спасибо! — поблагодарила француженка. — Теперь я сама.
— А справитесь ли? — усомнился Андрей.
— Что же делать... одиночной женщине... в чужой стране? — спросила она и рассмеялась на всю улицу.
— Мы поможем, — торопливо заверил Михаил...
Ехали они весело. Француженка смеялась, бросала управление и оборачивалась к ним, застилая руль волосами. Михаил держал на коленях телевизор. Андрей придерживал длинную коробку с дорожным фонарем. А другие коробки и коробочки лежали за их спинами, у заднего стекла и тыкались в их затылки.
— Это есть мой дом...
Увешанные коробками, поднялись они на второй этаж старинного дома. Француженка достала ключи и впустила их в квартиру, будто жила тут век и не была ни в какой Франции.
— Раздевайтесь, месье. Эти апартаменты нам дали на двоих с коллегой, итальянкой. Но она не тут, она еще гуляет в Риме.
Они осмотрелись. Двухкомнатная квартира. Дубовый паркет, кафельная печь, широченные окна, высоченные потолки... И современная мебель, которую Михаил никогда не встречал в магазинах, — светлое дерево, золотая обивка... На фоне почти белых, чуть серебристых обоев вся эта мебель казалась веселой и прозрачной, как во дворце. Сюда не проникала осень со своими тихими туманами — она лишь влажно дышала в широкие окна.
— Садитесь-садитесь-садитесь!
Она скинула жакет, усадила их на длинный золотистый диван и подкатила столик на колесиках:
— Вы развлекайтесь, а я сделаю кофе...
На кухне загудели краны и зацокали крышки. Андрей пожал плечами изумленно — вот, мол, куда попали — и потянулся к бутылкам, которые принялся разглядывать. Их стояло много, разных. Михаил взял красивую пачку с сигаретами «Luxury Blend. 1873». Андрей присвистнул, разглядывая темную бутылку «Наполеона».
— Месье, почему вы... как это... тянете каучук? — удивилась она, вбежав с подносиком.
— Тянем резину, — поправил Андрей, открывая бутылку.
Она села напротив них на пуфик и взяла протянутый бокал...
Черное длинное платье запеленало фигуру так туго, что было непонятно, как ей удавалось быть легкой и быстрой. Но высокую грудь платье своей силой не тронуло, дав ей свободу. На шее, почти у горла, висел золотой крестик. Подбородок маленький, мелкий. Тубы четкого рта тонкие, но изящные. И большие томные глаза, казавшиеся слишком большими для ее маленького лица.
— Меня зовут Жози, Жозефина.
— Андрей Багров.
— Михаил Линевский.
Они выпили коньяк и взялись за кофе.
— О, Андрей. Как Болконский. Кто вы есть, Андрей?
— Социолог, кандидат наук.
— О, ученый! А какая узкая спе-ци-а-лизация?
— Моя диссертация называлась «Коммуникации в управлении производством».
— О, менеджер. А вы, Михайло?
Андрей улыбнулся. Жози заметила эту улыбку и вопросительно посмотрела на обоих.
— Я не Михайло, а Михаил.
— Разве они не равные?
— Михайло — это старомодно, по-деревенски. Зовите меня Мишей.
— О! — удивилась она. — Миша есть зверь на четырех лапках...
Теперь Андрей расхохотался. Михаил отпил кофе и подумал: как же она преподает русский язык? Или для французов сойдет?
— Медведя зовут Мишей ласкательно, — невнятно объяснил он.
— А кто вы есть?
— Математик.
— О, числа-числа?
— Представьте, нет, — улыбнулся Михаил, ободренный знакомым предметом разговора.
— Математика без чисел? — удивилась она.
— Я занимаюсь топологией, а ее числа не интересуют.
Жози удивилась еще больше и, обведя их своими томными глазами, вскинула руки и щелкнула пальцами:
— Мужчины во Франции с дамой о математике не говорят. Нет-нет. Они угощают ее вином.
Андрей схватился за бутылку. Они выпили еще. Жози подошла к шкафу-стенке, чем-то там щелкнула, и тихая музыка полилась неизвестно откуда. Как в ее «седане». Только теперь был Моцарт. Михаил еще раз оглядел большую комнату и остановился на окне...
Там, за стеклами, тихо тек белый туман: там влажная осень присосалась к городу. Где-то там, за стеклом, были ушедшая жена, незащищенная диссертация, шеф, похожий на мудрого гнома... Надо же, тонкое стекло, а сумело разделить мир. Он сидел в теплой и необычной квартире, среди золотой мебели, с интересным другом, с красивой иностранкой; он пил кофе, дорогой коньяк и слушал чудесную музыку...
— Жози, нравится вам у нас? — спросил Андрей.
— О, я мало видела. Мне надо иметь много упражнений разговорной речи. Пригласите меня. Я пристаю, да?
— Куда вас пригласить?
— К вам, Андрей, в квартиру. Я хочу видеть быт.
— У меня коммуналка, — угрюмо бросил Андрей.
— Что такое коммуналка?
— Квартира, где живут несколько семей.
— О! Тогда пригласите на виллу.
— У меня нет виллы.
— А яхта?
Андрей лишь усмехнулся.
— Ми-ша, у вас есть вилла и яхта?
— Нет, но квартира у меня отдельная.
— О, я поняла, — обрадовалась Жози и погрозила им пальчиком: — Вы не есть деловые люди.
Они переглянулись: откуда свалилась эта женщина? С Луны? Ах, из Парижа. Впрочем, это одно и то же.
— У нас, во Франции, кто не имеет авто или виллы, тот продает что-либо.
— Что продает? — не понял Андрей.
— Свою рабочую силу, талант, мысль... Так, а?
— Даже мысль? — усомнился Михаил.
— Да, естественно. Хорошая идея стоит много-много денег. Я принесу еще кофе...
Она легко ринулась на кухню. Андрей показал взглядом на дверь: мол, пора. Но Михаилу не хотелось уходить, поэтому, приняв из ее рук новую чашечку кофе, он пил его долго, смакуя.
— Спасибо, Жози. Мы вам надоели, — засуетился Андрей.
— Я приглашаю вас в гости, — решительно сказал Михаил.
— Когда? — Жози вскинула бровки радостно.
— В субботу.
— О, благодарю, — пропела она, хватая со столика записную книжку. — Вот мой телефон. Звоните, если не боитесь иметь связь с иностранкой.
И расхохоталась, закинув волосы за спину и обводя гостей долгим и томным взглядом. Михаил увидел, что при смехе ее грудь дрожит как-то независимо от тела — крупно и нежно. Его почему-то охватила беспричинная радость, которая падает на человека, когда ему приоткрывается удивительное будущее.
— О, выпьем... как это... на по-со-шок?
Михаила затрясла сладостная и тревожная лихорадка. Шеф, диссертация, жена — все они продолжали для него существовать, но где-то далеко, как бы за толстенной стеной. Он даже в институт старался ходить реже, прикрываясь библиотекой, работой дома, респираторным заболеванием...
Сперва Михаил пошел в сберкассу и снял остаток родительских денег. Потом купил широкий грибовидный торшер и начал долгую перестановку в большой комнате. Тахту он выдвинул на середину, перегородив комнату на две. Ковер, мещански висевший на стене, положил на тахту и пустил его дальше по низу, почти до самого порога. Рядом поставил новый торшер, красный абажур которого приятно гармонировал с бордовыми узорами ковра. Сюда же, под торшер, вкатил, примеривая, столик на колесиках. Книжный шкаф сдвинул к окну, к свету, отчего корешки книг благородно засветились золотом. Старинное кресло-качалку отца поставил в угол, в свободное одиночество, и оно сразу сделалось загадочным, будто в нем только что сидел, например, Шерлок Холмс с трубкой. С антресолей достал завернутую в какие-то тряпки бабкину икону — скорбящую богородицу — и повесил над креслом. И с сожалением глянул на проигрыватель «Беларусь», неплохой, но давно уже немодный.
Он сходил к соседу, моряку загранплавания, и выпросил на один день вертушку «Дюал». У своей «Беларуси» Михаил отвинтил ножки и засунул ее в стенной шкаф, поставив там на попа.
Теперь комната смотрелась. Правда, обои выгорели, но переклеить их он не успеет. Левая стена пустовата, пейзажик бы туда подлинный в золотой раме... В шкафу мало книг солидных — взять бы у Димки Трубцова напрокат собрание сочинений Гегеля или Канта. И не хватает чего-то легкого, может быть, игривого; скорее, иностранного...
Михаил вспомнил про тощего парня, с которым его кто-то и где-то познакомил. То ли Жак, то ли Жан. Парень болтался у гостиниц с иностранцами и промышлял заграничными вещичками. В старой записной книжке Михаил нашел номер телефона и полустертое имя — Жорка Дрын. Оставалось позвонить...
Жорка Дрын объяснил, что он не Жорка Дрын, а Георгий Иванович; по телефону в суть просьбы вникать не стал, но приехать для переговоров согласился...
Через час в дверь позвонили. Высокий и солидный парень, почти забытый Михаиловой памятью, окинул квартиру медленным взглядом и коротко представился?
— Георгий Иванович.
Михаил провел его на кухню, посадил на стул и выложил свою просьбу осторожно, — уж очень сильно переменился Жорка Дрын. Поправился, одет просто и добротно, трезв, серьезен, на плече висит огромная модная сумка, как у настоящего коробейника.
