Лилия Лукина - Если нам судьба...
— Обложила, значит, Катьку? Ну и хватка у тебя, Лена! Мертвая! — и он покачал головой.
— Не тяните время, господин Власов! Нас ждут, может быть, и не великие дела, но что великие люди, это точно.
Власов пошел наверх, а я осталась ждать его внизу. Внезапно у меня за спиной раздался резкий пронзительный звук, я обернулась — на улице стояла цыганка, которая скребла монеткой по стеклу. Поняв, что я ее увидела, она стала показывать мне, чтобы я вышла. Моя первая мысль была о бабе Дусе и Ксане. Неужели Катька поехала в Слободку? Я рванула на улицу.
— Что случилось?
— Мы сегодня работать пошли, нельзя, чтобы два дня совсем пропали, но за бабой этой мы приглядывали. Она в цирке была, а потом такси поймала и за белой длинной машиной поехала. А потом из телефона-автомата два раза звонила, но не говорила, а сразу трубку вешала.
Значит, это была она. В то время, когда у меня был Власов, действительно были два звонка, когда, услышав мой голос, тут же вешали трубку. Что делать? Дорогу к дому Матвея она уже знает, так что сразу догадается, куда мы едем. Тем временем Власов с Катькой уже спускались по лестнице. На ней был все тот же мешковатый пиджак, что и вчера, но юбка другая, с кожаным ремешком. А в ушах — серьги в форме кленовых листьев. Эх, была не была…
— Саша, можно тебя на минутку, — сказала я голосом новоиспеченной любовницы, взглянув на Катьку с той самой слащаво-снисходительной и совершенно ненатуральной улыбкой, с которой счастливая победительница смотрит на свою побежденную соперницу.
У Власова от удивления округлились глаза, но он быстро справился с собой, сказал Катьке: «Извини» — и подошел ко мне.
— Ты чего? — шепотом удивился он.
Продолжая все так же противно улыбаться Катьке, я тихонько пересказала ему полученные новости и спросила:
— Что ты ей сказал?
— То, что договорились — едем к возможному спонсору, — пожал плечами Власов и добавил: — Докладываю: букет и журнал вручил, ножкой шаркнул и к ручке приложился.
Но мне было не до веселья. Я внимательно смотрела на Катьку, и ее вид мне совершенно не нравился. Постное выражение бесцветного лица, такие же бесцветные глаза, но вот промелькнувшая в них тень какого-то злобного торжества, холодной расчетливой угрозы меня очень насторожила. Да еще эта непонятная посылка. Я поняла, кого мне Катька напоминает — песчаную эфу. Есть в Азии такая змейка, маленькая, где-то с полметра, и невидная, но по ядовитости уступает только гюрзе.
— Саша, делай вид, что я тебя у нее отбила, что мы любовники, и глаз с нее не спускай. Что-то она нехорошее задумала, интуиция мне подсказывает, а я ей верю. Как бы Катька какой-нибудь фокус не выкинула.
Пусть лучше Катька на меня злится, чем на ни в чем не повинных малышей. За себя-то я постоять сумею, размышляла я по дороге, да и охрана Матвея, Панфиловым натасканная, тоже даром хлеб не ест. Если уж он пригласил к себе в дом такую тварь, как Катька, о которой знает гораздо больше, чем я, значит, понимает, что делает. Но все равно элемент случайности исключать нельзя.
Когда мы, наконец, въехали в распахнувшиеся перед моей машиной ворота, и я увидела телохранителей Матвея, то, стыдно признаться, вздохнула с облегчением. Встретить нас вышел тот самый прихрамывающий молодой мужчина, которого я уже видела в офисе Матвея.
— Добрый день. Меня зовут Вадим, я секретарь Павла Андреевича. Вас ждут в беседке. Прошу вас, — он показал рукой в сторону видневшейся над кронами деревьев белой крыши и первым тронулся с места, а мы пошли рядом с ним.
Теперь можно было и оглядеться. Когда-то мне довелось побывать на этой турбазе. Сейчас о ней напоминало только само здание, к которому от ворот вела сосновая аллея. Раньше ее здесь не было — только несколько чахлых деревьев у въезда. Все же остальное было красочной иллюстрацией к какому-нибудь роману из дворянской жизни. Тщательно ухоженный парк с фонтаном, в центре которого находилась мраморная фигура поднимающейся из воды женщины, и вокруг нее плавали рыбки. Я не большой знаток мифологии, но это, видимо, была Пенорожденная, или, иначе, Афродита. Метрах в тридцати от выложенной плиткой дорожки, по которой мы шли, виднелся бассейн с шезлонгами и столиками около него, а чуть подальше стоял небольшой павильон, вероятно, для переодевания.
Очень хотелось разглядеть все поподробнее, но мы уже подошли к белой беседке, стоящей почти на краю обрыва над самой Волгой. Ее крыша держалась на тонких витых столбиках, и она просматривалась насквозь. Там сидели Лидия Сергеевна и Матвей.
На Печерской было платье темно-зеленого, почти болотного цвета со светло-бежевой отделкой и воротником-стойкой, а на Матвее — простой костюм из очень тонкой серой плащовки: брюки и застегнутая до самого воротника на молнию куртка с косыми карманами, собранная внизу на пояс.
Матвей представил меня Лидии Сергеевне, и я, в свою очередь, собралась было представить Катьку и Александра Павловича, но Матвей не дал мне и слова сказать, заявив:
— Не трудитесь, Елена Васильевна. Господин Власов в представлении не нуждается, а Екатерина Петровна очень давно и хорошо известна нашей семье, — и, обращаясь уже к ней, спросил: — Не так ли?
Катьку можно ненавидеть, можно презирать, но отказать ей в самообладании нельзя. Она и бровью не повела.
— Да, Павел Андреевич, именно так. Сколько же лет мы не виделись? Даже подсчитать трудно. Вы возмужали, похорошели… Судя по всему, процветаете.
— Каких же лет? — спокойно произнес Матвей. — Я видел вас не так уж и давно, в сентябре прошлого года в Торонто. Вы были там на симпозиуме гастроэнтерологов. Правда, выглядели вы тогда совершенно иначе. Гораздо более привлекательно, простите за откровенность.
— Вы интересуетесь медициной? — Катька искренне удивилась. — Вот бы никогда не подумала.
— Нет, меня привели в Канаду совершенно другие проблемы.
Они разговаривали между собой, не обращая на нас никакого внимания, отведя роль безмолвных зрителей из зала.
— Где же вы тогда меня видели? Я не любительница светских посиделок и бываю там только по необходимости. Не представляю, где же мы могли столкнуться. — Ее хладнокровию можно было только позавидовать.
— На весьма прискорбном мероприятии, на похоронах графа Николая Николаевича Репнина, скончавшегося на восемьдесят третьем году жизни. Вы там не только присутствовали, но и очень живо интересовались и им самим, и судьбой оставленного им состояния, и вероятными наследниками.
— А вот и малыши вернулись, — неожиданно сказала Лидия Сергеевна, взглянув на Волгу. Она поднялась и подошла к установленной вдоль обрыва высокой ограде, которую я с таким трудом смогла разглядеть снизу от
Комариного острова. Ее рисунок представлял собой причудливые переплетения цветов и листьев, а в середине каждого пролета в большом овале располагалась буква «М». Мы все пошли за ней.
Матвей достал из правого кармана куртки пульт дистанционного управления и нажал одну из многочисленных кнопок. Убирает сеть, поняла я, вспомнив рассказ Кости.
К причалу внизу подходила белоснежная яхта, и я ничуть не удивилась, увидев надпись на борту — «Лидия». Сначала с нее сошли Александр и Алексей и помогли выйти Наташе с Татьяной и малышам.
Матвей продолжал нажимать кнопки: вот совершенно бесшумно тронулась с места лента эскалатора, видимая через такую же, как и ограда, решетчатую дверь под большим козырьком у входа на него, вот поднялась бетонная плита, закрывающая вход на эскалатор со стороны причала, и в последнюю очередь, щелкнув замком, отъехала в сторону сама дверь.
— Павел Андреевич, — поинтересовалась я. — А почему на эскалаторе только одна лента?
— А она работает и на подъем, и на спуск, в зависимости от того, куда нужно попасть, — ответил он.
Первыми снизу появились малыши, как ни пытались удержать их родители, но они не смогли отказать себе в удовольствии бегом подняться по движущимся ступеням, видно, им не терпелось поскорее поделиться впечатлениями от прогулки. Увидев незнакомых людей, они остановились и стали с интересом нас рассматривать. За ними поднялись мамы, и уже потом — отцы.
Я посмотрела на Власова — он глядел на них на всех и не мог наглядеться. Возбужденные прогулкой малыши, Наташа и Таня в легких открытых платьях, Александр и Алексей в шортах и рубашках с коротким рукавом, все уже немного загоревшие, они не казались счастливой семьей, они ей просто были.
На дорожке со стороны дома появилась одетая в серое платье с длинным рукавом женщина лет пятидесяти. Невысокая, крепко сбитая, она была похожа на туго накачанный футбольный мяч, стремительно катящийся по дорожке. Черные, с обильной сединой волосы были стянуты в узел на затылке, темные маленькие глубоко посаженные глаза под густыми черными же бровями и низкий лоб придавали ей угрожающий вид. Но при виде детей ее глаза наполнились ласковым и теплым светом, сделав ее лицо даже привлекательным.
