Дмитрий Стрешнев - Крутой секс
— Вы все-таки нашли ее? — обрадованно воскликнул Филипп Марленович.
— В общем, да, — сказал Сева. — Это целая история.
— Ладно, потом расскажете, — решил Филипп Марленович, но, увидев, что Чикильдеев вытаскивает мобильный телефон, схватил его за руку.
— Только не сейчас и не отсюда! Мы соблюдаем режим эфирного молчания.
— Но ведь… Катя! — попытался возразить Чикильдеев, однако Филипп Марленович был непреклонен.
— Проследите, чтобы эти граждане не нарушали моих указаний! — велел он ртутнику высокому и худому, как инопланетянин, и к тому же без подбородка.
Тот кивнул и переместился поближе к Чикильдееву и Потапову. Успокоенный же Филипп Марленович повернулся к другому своему подчиненному:
— Пускайте отряд парфянцев!
— Слушаю! — сказал тот, показав зубы неимоверной длины, причем одни были длиннее других.
— А почему — парфянцев, Филипп? — спросил Потапов.
— Ты вспомни, Аркадий, как были взяты Сарды. Парфянцы преодолели стену города в самом неприступном месте, где их меньше всего ожидали.
Ртутник, которому было отдано распоряжение насчет парфянцев, проворно бросился к краю крыши и исчез в пропасти между домами так стремительно, что профессор и Сева не успели ахнуть.
— А местные жители ваших маневров не испугаются? — спросил Сева.
Филипп Марленович саркастически засмеялся.
— Это же центр города. Мертвая зона. Сплошные офисы, а чиновники уже разбежались по домам… Можете оставаться здесь, а я должен занять более удобную позицию для наблюдения.
Филипп Марленович зашагал по крыше. Чикильдеев и Потапов опасливо семенили следом за ним.
Высокая стена здания, в котором заседало Общество любителей кактусов, возвышалась перед ними. За наглухо задраенными евроокнами не ощущалось никакой жизни.
«Но ведь охрана должна же там быть!» — подумал Сева.
— Смотрите! — сдавленным голосом проговорил профессор.
По стене, словно большие насекомые, ползли фигуры. Чикильдееву показалось, что в одной из них он узнал Савватия Павловича.
Достигнув окон, находящихся на уровне крыши, где стоял Филипп Марленович, фигуры стали что-то делать. До Чикильдеева и Потапова донесся слабый хруст.
— Что это? — не выдержал Сева.
— Режут стекло. Тройные стеклопакеты очень прочны, — пояснил Филипп Марленович и, охваченный полководческим азартом, громко велел:
— Выпускайте ассирийцев!
Еще один вестовой опрометью бросился прочь — и очень скоро крыша задрожала от десятков ног ртутников, тащивших длинные металлические балки.
— Ассирийцы! — ахнул профессор. — Изобретатели тарана!
В воздух взвились длинные веревки, привязанные к концам балок. Те ртутники, что висели на стене штурмуемого дома, стали карабкаться еще выше.
— Мы заранее закрепили на вражеской крыше блоки, для которых предназначены эти веревки, — объяснил Филипп Марленович. — После того, как веревки будут пропущены через блоки, балки превратятся в управляемые снаряды.
Действительно, балки, поддерживаемые веревками и подталкиваемые сзади, неотвратимо устремились к окнам…
ударили в них…
звонко лопнуло надрезанное стекло
и полетело вниз веселым звездопадом.
— Вперед! На штурм! — закричал Филипп Марленович. — Умрем ради хорошей жизни!
Из-за рекламного щита сигарет «Мальборо», изображающего веселую и привольную американскую жизнь, появилась толпа, несущая доски и куски толстой фанеры, оторванные от афиш и билбордов. Под прищуренным взглядом ковбоя с рекламы все это стали укладывать на балки, и прямо на глазах получался мост.
— Смотрите! Вон там наш Иннокентий! — воскликнул Сева, указывая профессору пальцем на суетящуюся фигурку.
Филипп Марленович, освещенный тревожным закатным огнем, повернул к ним вдохновенный профиль властелина мира.
— Аркадий! Присоединяйся к нам, пока не поздно!
— Извини, Филипп, не могу. Что делать! Человек слаб! — вздохнул профессор.
— Ерунда! Слаб тот, кто хочет быть слабым. Мы же с тобой были поэты-перпендикуляристы! Вспомни стихи, которые мы сочиняли: «Сапогом в брюхо зажравшемуся миру! Оторвем ухо раззолоченному кумиру!..».
— Что ты, Филипп! Это же был просто стихийный бунт юной души! — запротестовал Потапов.
— Значит, моя душа осталась юной, — заключил Филипп Марленович, снова поворачиваясь лицом к полю битвы (если можно так назвать отвесную стену столичного офисного здания).
Атакующие уже лезли в окна. Один сорвался и с криком раненного орла полетел вниз.
Потапов и Чикильдеев вздрогнули, после чего Аркадий Марксович сказал в спину Филиппу Марленовичу:
— Из-за таких как ты, Филипп, наша страна вечно будет метаться между самодержавием и коммунизмом! Вспомни, как поисками волшебных рецептов справедливости наш народ загнал себя в нищету и идиотизм!
— Я никого из вас не осуждаю, — отозвался Филипп Марленович, не повернув головы. — Вы все обычные люди. Я тоже прожил жизнь в тени, хотя и в тени великих. Пора выйти из тени.
— Это неправильный путь, Филипп! — не отставал профессор. — Так нельзя!
— Посмотри на этих людей, Аркадий, — парировал Филипп Марленович. — Ты знаешь их историю. Отказывать им в праве наказать виновных — это все равно, что отрицать физический закон, по той причине, что заявка на него была неправильно оформлена.
Это занудное с точки зрения Чикильдеева (да и с моей, признаться, тоже) препирательство было прервано появлением посланца с вестью о том, как разворачивается битва:
— Мы уже внутри! Охрана в основном разогнана.
— Доложите наши потери.
— Ранены четверо. Один сильно.
— Срочно всех в медчасть!
— Уже несут.
По крыше шествовала процессия с брезентовыми носилками. Когда она приблизилась, Сева схватил профессора за руку.
— Смотрите! Это же Иннокентий!
Половину головы Самокатова закрывала окровавленная повязка.
Чикильдеев и Потапов подбежали к носилкам.
— Как вы себя чувствуете, Иннокентий?
Самокатов открыл глаза и с горечью произнес:
— А как, по-вашему, может себя чувствовать человек, которому разбили голову? Мне уже не жить.
— Да перестаньте! — сказал Сева. — Возможности нашего организма неисчерпаемы. Вон у одного подростка врачи обнаружили пять почек!
— Бросьте! Наша жизнь похожа на плохой кинофильм: интригующее начало, полная несуразных приключений середина, а потом банальный конец, словно кто-то поленился придумать что-то пооригинальнее. Так что в нашем деле главное — вовремя умереть.
— И зачем только вы полезли в эту кашу! — с досадой воскликнул профессор.
— Такая у меня ДНК. Она мной вертит и командует. Что с ней сделаешь!
— Ничего! Зато о вашем героизме еще напишут книгу, — сказал Сева, не зная, как подбодрить раненого. — И… и снимут кино.
Иннокентий горько усмехнулся.
— Увы, если делать кино о моей жизни, то грустнее комедии не будет. Поэтому тосковать не о чем… Впрочем, есть одна проблема, которая меня волнует. У меня друг работает Лениным на Красной площади. Там на днях появился еще один. Узбек. Я обещал помочь с ним разобраться.
— Правильно! — поддержал профессор. — Второй Ленин ни к чему. Ленин должен быть один.
— Какой там второй! — сказал Самокатов. — Этот уже пятый!
— Что вы стоите столбами? Несите раненых! — приказал в этот момент Филипп Марленович своим людям.
Носилки с Самокатовым отправились дальше, а вместо них подбежал еще один вестовой.
— На верхнем этаже несколько человек забаррикадировались! Мы не можем проникнуть к нужному кабинету!
— Пускайте руколома! — распорядился Марлен Филиппович.
— Кого?.. Что?.. — переспросил профессор. — Что за слово? Я не расслышал.
— Сейчас увидишь, Аркадий, — пообещал Филипп Марленович.
Почти тут же Потапов и Сева увидели на крыше толпу ртутников, над которыми возвышалось нечто вроде огромной картофелины с двумя отростками. Приглядевшись, Чикильдеев и Потапов ахнули, поскольку картофелина оказалась на самом деле живым существом, даже в какой-то мере человеком. Короче — еще одним ртутником. Левая рука у него была обыкновенная, а правая — гигантских размеров и увенчивалась кулаком величиной с пудовую гирю. Зато ног почти не было. Поэтому руколома несли на специальных носилках восемь собратьев. Железная крыша крякала под этим экипажем. Процессия ступила на мост, который соорудили нападающие, и мост зашатался под неимоверной тяжестью.
— Ой, сейчас что-то будет! — прошептал Сева. — И непонятно, чем все это закончится!
— Жаль, что нет Иннокентия, — отозвался профессор. — Он ведь может вывести формулу вероятности любого элементарного события.
— Боюсь, что это не элементарное событие, — возразил Сева.
