Полина Дашкова - Легкие шаги безумия
— Да. Ты можешь меня поцеловать и погладить по голове? Пожалуйста, просто поцелуй и погладь по голове. И все, больше мне ничего от тебя не надо.
Он нажал на какой-то рычаг и спинка его сиденья резко откинулась назад. Лена вздрогнула. Он оказался совсем близко, взял у нее из рук кружку с недопитым кофе, наклонившись, поставил ее на пол.
«Господи, что же мне делать? — в панике думала Лена. — Главное не испугать его, не насторожить, не дать почувствовать, как мне страшно…»
Она осторожно провела ладонью по его белобрысой лысеющей голове. Он поймал ее руку и припал губами к ладони.
— Леночка, не бросай меня… Мне очень плохо.
— Веня, ну почему именно я? — спросила она тихо. — Вокруг тебя столько женщин, значительно красивей меня, моложе. Тебе стоит пальцем поманить, побежит любая, на край света.
— Да, они побегут за моими деньгами, связями и властью, — эхом отозвался он.
— Но ведь у тебя есть жена! Она любит тебя — не за деньги и связи.
Он прижал ее ладони к своим щекам и посмотрел ей в глаза.
— Ты тоже меня не любишь, — произнес он печально, ~ но ты могла бы любить так, как мне нужно, как мне хочется.
— Откуда ты знаешь? Возможно, у нас и не получилось бы ничего. Это только кажется, что с другой женщиной было бы лучше, но одно дело — роман; и совсем другое — долгий брак, совместный быт. Поверь мне, надо радоваться тому, кто рядом с тобой…
Она не успела договорить. Он впился губами в ее губы с такой жадностью и силой, что стало больно.
Какое-то древнее, неясное, спасительное чутье подсказало Лене, что нельзя сейчас вырываться и сопротивляться. Она не отвечала на поцелуй, терпела из последних сил. Как только он оторвал свои губы от ее губ, она сказала — спокойно и ласково:
— Веня, послушай меня, пожалуйста. Четырнадцать лет назад меня напугал именно такой вот напор, такая стремительность. Дай мне время, не повторяй старых ошибок. Ты ведь не хочешь, чтобы я опять испугалась тебя? Тогда не спеши, не гони так. Я никуда не денусь. Я тоже не могла забыть тебя все эти годы, но то, что трудно в двадцать один, в тридцать шесть еще трудней. Дай мне привыкнуть к тебе. Неужели ты хочешь, чтобы у нас все произошло вот так, в машине, в грязном переулке? Неужели этого ты ждал четырнадцать лет? Мы с тобой не подростки, у нас у обоих семьи.
Она говорила и осторожно гладила его по голове, баюкала, утешала, как ребенка. Она заставляла себя верить тому, что говорит, боясь, что он сумеет почувствовать любой, даже самый тонкий оттенок фальши.
— Я теперь понимаю, что ошиблась тогда, четырнадцать лет назад. Но у нас еще есть время исправить ошибку. Мы будем с тобой спокойны и осторожны, чтобы никого не ранить — ни твою жену, ни моего мужа. Хорошо?
— Да, — прошептал он, — как ты хочешь, так и будет…
— Ну вот, — она тихонько поцеловала его в лоб, — я больше не боюсь тебя. Я тебе верю, мне с тобой хорошо и спокойно. Сейчас мы выкурим еще по сигаретке и поедем.
— Куда? — Его голос перестал быть хриплым, руки успокоились.
— Я должна была после планерки, которую ты выдумал, — она улыбнулась, — я должна была заехать в детский магазин и купить весенние ботинки для дочери. Кстати, у тебя есть дети?
— Нет, — он вытащил пачку сигарет, они закурили, — моя жена не любит детей. Она их никогда не хотела.
— А ты?
— Не знаю. Я не думал об этом. В какой магазин ты хочешь поехать за ботинками для своей Лизы? Расскажи мне о ней. На кого она похожа, на тебя или на твоего мужа?
— На нас обоих, — уклончиво ответила Лена. — Здесь есть поблизости «Детский мир». Совсем рядом.
— А потом?
— Потом, Веня, мне надо домой. С Лизой сидит няня, я должна отпустить ее не позже половины второго.
Лена надеялась, что он останется ждать в машине и не войдет с ней в магазин. Но он вошел и не отходил от нее ни на минуту. Она выбирала ботинки для Лизы и как-то механически думала о том, что без примерки может ошибиться, пятнадцатый размер маловат, а шестнадцатый — велик. Ножка двухлетнего ребенка растет со страшной скоростью, за месяц на полразмера. У Лизы именно сейчас формируется походка, ботиночки не должны жать, но и сваливаться тоже не должны…
Она рассматривала одну пару обуви за другой так сосредоточенно, словно не было ничего на свете важнее детских ботинок.
Когда она направилась к кассе, он вытащил бумажник, но оказалось, что у него только доллары и кредитки. К счастью, в этом магазине по кредиткам расплачиваться нельзя было…
— Твой муж так мало получает? — спросил он, взяв у нее из рук легкую коробку.
— Почему?
— Потому, что ты покупаешь одежду для ребенка в таком вот магазине, — спокойно ответил он.
— Обычный магазин, — пожала она плечами, — в других, где принимают кредитки, продается все то же самое, но в пять раз дороже.
Пока они шли к машине, он держал ее за руку. На этот раз ей пришлось сесть на переднее сиденье, рядом с ним.
— Почему ты вышла замуж за милиционера? — спросил он по дороге.
— А чем милиционер хуже других?
— Ничем, — согласился он. — Ты любишь своего мужа? Ты счастлива с ним?
— У нас нормальная семья… А ты любишь свою жену?
— А как ты думаешь? — усмехнулся он.
— Кто она у тебя? Я имею в виду — по специальности.
— Врач. Психиатр.
— Как ее зовут? — Регина.
— Наверное, очень сильная и властная женщина?
— Давай не будем сейчас о ней говорить, — попросил он, — давай поговорим о тебе. Я хочу знать, как ты жила эти четырнадцать лет, что с тобой происходило. Я хочу знать о тебе все.
— Хорошо, Веня, я расскажу тебе. Но не сразу. Четырнадцать лет — это очень много, это почти целая жизнь.
Они уже подъезжали к Лениному дому.
— Когда мы увидимся? — спросил он, останавливая машину у подъезда.
— Я позвоню тебе.
Он достал из кармана визитку и подчеркнул два из пяти номеров.
— Это сотовый и кабинетный. А я могу позвонить тебе? Что сказать, если твой муж возьмет трубку?
— Конечно, можешь, — улыбнулась она, — если мой муж возьмет трубку, ты просто поздороваешься и попросишь позвать меня к телефону.
Прежде чем выпустить из машины, он еще раз впился в нее своим жадным, болезненным поцелуем. Лена вдруг испугалась, что кто-нибудь из соседей пройдет мимо, заглянет в машину, нагло вставшую у самого подъезда, и узнает ее. «Измена — это как воровство, — думала она, целуясь с Волковым, — это хуже воровства… Хотя изменой здесь и не пахнет».
Влетев в подъезд, она бросилась вверх по лестнице, пробежала несколько пролетов и, остановившись на площадке между этажами, прижалась лбом к холодной кафельной стене. Она стояла так до тех пор, пока не услышала звук отъезжающей от подъезда машины. И только после этого, глубоко вздохнув, спокойно поднялась к двери своей квартиры.
Глава 23
— Я из уголовного розыска, — Мишаня Сичкин протянул охраннику свое удостоверение.
Тот изучал тщательно и молча. Наконец, не сказав ни слова, отступил и пропустил Мишаню в дверь.
Редакция журнала для мужчин с многозначительным названием «Дикий мед» занимала один этаж четырехэтажного панельного здания на окраине Москвы. Когда-то здесь был детский сад. Во дворе еще стояли качели, лесенки, сказочные домики.
— Здравствуйте, где я могу найти Ирину Сергеевну Москвину? — обратился Мишаня к размалеванной, стриженной почти наголо девице, которая сидела за компьютером в приемной.
— До конца коридора, направо, — ответила девица, не отрывая глаз от экрана.
— Ирка, следи за лицом! — гремел раскатистый бас из-за приоткрытой двери в конце коридора. — Голову держи, держи, я сказал! Улыбайся! Да не скалься ты, как дворняжка на кота! Ласковей, Ира, ласковей!
Мишаня осторожно заглянул в дверь. Посреди большой комнаты, ярко освещенной софитами, на полосатом матраце полулежала грудастая блондинка. На ней не было ничего, кроме распахнутого ефрейторского кителя с какими-то значками и медальками и фуражки, кокетливо надвинутой на одну бровь.
Спиной к двери у штатива с фотоаппаратом прыгал приземистый коротконогий мужик в черных джинсах.
— Вам кого, молодой человек? — спросила девица. Она первая заметила Мишаню и обратилась к нему так спокойно, словно была полностью одета.
— Извините, — Мишаня кашлянул, — я из уголовного розыска. Мне надо поговорить с Ириной Москвиной.
— Документик покажите, — обернулся к нему фотограф. Мишаня протянул удостоверение.
— Ирина Москвина — это я, — сообщила девица. Лениво поднявшись с матраца, она скинула с себя китель, сладко потянулась, разминая затекшие мышцы. Фуражка упала на пол, фотомодель пнула ее босой ногой и прямо так, в чем мать родила, направилась к Мишане, застывшему у двери.
— Чем обязана? — спросила она серьезным, официальным голосом. — Все, Жорик, гаси свет. Перекур. Ко мне, видишь, из милиции пришли.
