Лариса Соболева - Мадемуазель Синяя Борода
Вот и дверь с номером 43. Архип Лукич позвонил. Никто не выходил к нему. Сообразив, что окна с той и другой стороны двери принадлежат квартире 43, Щукин заглянул в оба окна, в одном заметил бледный свет вдалеке, который то появлялся, то пропадал. Как будто кто-то включал и выключал маломощную лампочку. Значит, Кармен дома, возможно, не одна (надо ж учитывать ее профессию), поэтому не выходит. Щукин позвонил несколько раз подряд, прислушался, почти приставив ухо к двери. И вдруг ему почудился не то хрип, не то шип, не то еще какой звук необъяснимого происхождения. Одно в нем насторожило: звук был живой и тревожный. Озадаченный Архип Лукич дернул дверь… и она открылась.
Мгновенно внимание Щукина сосредоточилось на квартире. Что-то не то здесь, что-то не так… К тому же в шалманах жди чего угодно… Архип Лукич, ощупывая ногой пол впереди, чтоб не оступиться, достал пистолет. Он медленно продвигался по узкому, длинному и темному коридору, видя в конце полоску неестественно тусклого света, который уже не мерцал, а горел ровно. Сбоку обнаружилась кухня – оттуда до Щукина долетел запах остывшего жареного мяса. Архип Лукич вспомнил, что давно не ел, желудок тут же застонал: хочу мяса немедленно!
Внезапно следователь четко расслышал живой звук и опять непонятного происхождения – шипение с клокочущим хрипом. Природу его невозможно было определить – то ли человек там шипит, то ли животное, и нервы Щукина натянулись до предела. Неизвестность хуже всего. Ты не знаешь, что и кто впереди, чем тебе грозит темнота, но почему-то на ум приходят самые паршивые прогнозы… Стараясь, чтоб звуки его шагов были неслышны, Архип Лукич медленно двигался по направлению к свету, не понимая, что за источник дает его, но уже определив, откуда он, – изнутри комнаты. Еще два-три шага к этой комнате… И опять раздался леденящий хрип. И больше ничего, никакого движения. Что же это такое? Невольно Щукин задержался, не решаясь войти. Наконец он придумал: пробежал в дверной проем и замер у стены. Огляделся.
Вот оно что… Свет давал фонарик. Обычный карманный фонарик, лежавший на полу. Не сразу Архип Лукич разглядел рядом с фонариком неподвижное тело, а когда заметил – ринулся к нему. Затем, сообразив, нашел выключатель и включил нормальный свет.
На полу лежала женщина – красотка по всем статьям. Голова ее вместе с плечами была приподнята и прислонялась к стене, она в упор смотрела на Щукина, даже не щурясь из-за электрического света, оттого производила жуткое впечатление. Она казалась мертвой, и в то же время в ней было нечто живое, возможно, капли пота, струившиеся с висков по щекам. Руки ее лежали на животе, из которого торчала рукоятка ножа, – девушка словно пыталась удержать кровь внутри, а та струилась по пальцам, растекалась на животе. Фонарик лежал рядом и тоже был в крови. Красотка, как понял Щукин, им сигналила, звала на помощь. Он быстро достал из кармана мобильник.
– «Скорая»? Это прокуратура. Срочно выезжайте по адресу… Женщина с ножевым ранением… Возраст примерно двадцать семь – тридцать лет. По-моему, жива… Жива, жива! Дышит. Это очень важная свидетельница, поторопитесь, иначе я вас… – Глядя в немигающие глаза девушки, Архип Лукич набрал следующий номер: – Натан Ефимович, срочно приезжайте по адресу…
Вот теперь он кинулся к ней, не зная, правда, чем помочь. Нож вынимать нельзя. Кровь остановить – как? А ведь с каждой каплей она умирала.
– Ты Кармен? – спросил он громко.
Никакой реакции. Он бросился к шкафам, открывал и вынимал оттуда все, что напоминало медикаменты. Нашел вату. Размотав небольшой валик, обложил живот вокруг ножа и рук Кармен ватой, которая быстро намокала и становилась сочно-красной.
– Кто тебя, ты знаешь? – спрашивал он. – Кто это сделал?
Заслышав шаги, Кармен прикрыла веки, она берегла силы, берегла жизнь. Медики приехали первыми, за ними опергруппа, потом Натан Ефимович. Кармен погрузили на носилки и чуть ли не галопом помчались на улицу. Щукин бежал следом, требуя от врача:
– Она должна остаться живой, слышите?
– Не гарантирую, – отрезал врач.
– Она должна остаться живой! – не отставал Щукин.
– У вас все дома? – вышел из себя врач. – Вы что, не понимаете? Это смертельное ранение. И потеря крови большая. Так что поищите другую свидетельницу.
– Она должна остаться живой! – повторил, как заклинание, Щукин вслед отъезжавшей машине, но его уже никто не слышал.
Он вернулся в квартиру Кармен, где уже полно было соседей, жавшихся друг к другу. Опрос свидетелей вел молодой милиционер, работал эксперт из оперативной группы, а Натан Ефимович наблюдал и тактично давал советы. К нему подошел Щукин. Спросил:
– Ну и как?
– Та же рука, что и Табулина заколола, – ответил Натан Ефимович.
– Сто процентов? – не верилось Щукину.
– Сто пятьдесят! Видите ли… – Натан Ефимович взял Щукина под руку и повел к открытому окну, откуда залетал свежий ветерок. – Если девушка отойдет в мир иной…
– Не дай бог! – запротестовал атеист Щукин.
– Я буду рад, если она выживет, – кивнул эксперт. – Даже без вскрытия скажу – рука та же. Руку всегда видно, как и почерк. Во-первых, удар убийца нанес не своим собственным оружием – финкой или заточкой, а взял нож на кухне. Второе: ранил он ее вон в том углу, – указал рукой Натан Ефимович. – И отнес на диван, что подтверждают пятна крови. У него мания переносить тела. Третье: она, представьте себе, слезла с дивана и доползла до той стены, где вы ее нашли. Испытывая адскую боль, доползла! О маршрутах мы можем судить по характерным пятнам крови, они прямо как указатели. Какого черта ей понадобилось у той стены? Не понимаю!
– Знаю, зачем ползла! – вдруг осенило Щукина. – Взять фонарик. Она им подавала сигналы. Увидев пульсирующий свет, я решил, что Кармен дома, и вошел.
– Да? Что ж, сила духа у девушки редкостная, рекордная, я восхищен. Ну, и еще есть небольшие доказательства, что работала одна рука. И надрез брюшной полости, и то, что он оставил нож, а не вынул его…
Собственно, подробности Архипу Лукичу уже не столь важны. Важно – рука одна, значит, ход мыслей Щукина верен. Кто Кармен – член группировки или попутная жертва, согласившаяся выполнить задание негодяя, который вместо гонорара пырнул ее ножом? Да, убийца, скорее всего, просчитал, что Монтеверио поднимет шум после ограбления. Вычислить, кто охмурил и обокрал итальянца, не составит труда, поэтому убийца избавился от свидетельницы. Все просто, как один плюс один.
Итак, убийца добыл веер. Интересно, он знает, как им пользоваться? Если веер представляет собой ключ, то он как-то связан с картиной. Как? Связь может быть какой угодно. Но при этом что-то должно быть и на веере, и на картине. Вернувшись домой, Щукин достал две фотографии украденного портрета – цветную и черно-белую – и долго и внимательно изучал их. Ноль. Нет, надо отдать специалисту, например, компьютерщику! Он быстрее обнаружит кодировку или еще какие-нибудь знаки. С тем Архип Лукич и рухнул в кровать.
1819 год. Поль
С полмесяца промучился Владимир, требуя подать ему неизвестно что. Чай? Не такой. Кофей? Не такой. Взвар, морс? Не то, не то… Агриппина Юрьевна терялась, не отходила от него, а попутно скупала векселя сына. Иона брюзжал, когда она в очередной раз отдавала ему на продажу драгоценности. В ответ он слышал:
– Хотя бы дом спасу, а там видно будет.
Из-за болезни Владимир обессилел, много спал. В этот момент, можно сказать, безмятежный, шпики отыскали Поля. Агриппина Юрьевна понеслась к юноше вместе с Ионой. Павел прятался в нищенской квартире под крышей. Постучав в дверь и услышав: «Войдите», Агриппина Юрьевна с опаской вошла. Поразилась холодной и сырой комнате, не сразу рассмотрела, где Павел, а только когда он сказал:
– Я ждал, что вы придете. Вы умны, вы должны были меня найти.
Агриппина Юрьевна повернулась на голос и в полумраке с трудом разглядела на кровати тщедушное тельце Поля, накрытое одеялом. Он так исхудал, что превратился в живые мощи, скелет, обтянутый кожей. Помещица всегда сострадала умирающим, ведь их ждал божий суд. И хорошо, когда человек уходил из этого мира с не замаранной, легкой душой… Она приблизилась к постели Павла, поняв по его лицу и глазам, что он уходит с тяжестью, оттого пожалела. Иона подставил к кровати стул, на него села помещица.
– Покаяться хочу, сударыня, – сказал Павел.
– Священника позвать?
– Вас мне довольно. Умираю я…
– Полно, Павел. Ты молод, справишься, едва тебя перевезем отсюда.
– Нет-нет, – возразил он, дыша с натугой. – Не поеду с вами. Устал я эдак жить, Агриппина Юрьевна. А тут еще вина придавила. Вот спросите меня… – И он приподнялся на локтях. – Зачем я столько зла сделал Владимиру Ивановичу?
– Будет тебе маяться, – уложила его на подушки Агриппина Юрьевна. – Эдак горячка приключится. Воды попей…
– Все равно скажу, – выпив воды и отдышавшись, договорил он. – Водила мною мечта уехать отсюда в тепло, где весна всегда и солнце жаркое светит. Виделось мне в тех краях счастье безбрежное и беззаботность. Любви хотелось, тепла…
