Оксана Обухова - Темная лошадка
Что будет дальше, можно только предполагать. Почему она не убила меня сразу после записи послания на диктофон? Решила продемонстрировать братьям, как крепко ее слово, данное даже врагу? Она показательно демонстрировала порядочность?
Возможно, но вряд ли. Скорее всего, она убивала двух зайцев. Или даже трех. Прятать мой труп не было времени, оставлять тело в сарае на глазах у пугливого, нервного алкоголика Феденьки, категорически не выход, Рената рассматривала Феденьку долго, вдумчиво и с сожалением, — не тянул тот на железного парня. (Покараулить — пожалуйста. Машину спрятать, — извольте. Но мочить кого-то и зарывать в огороде, это уж вы как-нибудь сами, у меня возраст, нервы и белая горячка на подходе. Я помню, каким испуганным зайцем несся Федя на «каблуке». По природной нервности, он, пожалуй, смерти искал.)
Да, вероятно сейчас мое убийство почему-то неудобно Ренате. В ее порядочность я не поверила ни на секунду, игра не та. Она что-то задумала, и время моей смерти не должно совпадать со временем ее ухода от охраны. Любава прокололась, показала охранникам свое лицо, — думаю, до встречи на светофоре мужики только макушку сквозь тонированные стекла видели, — и теперь Ренате срочно пришлось менять планы. На время странного отсутствия дочери Кутепова в пентхаузе и ухода из-под надзора, Софья Иванова должна быть еще жива. Обязательно. Только поэтому Кутепова рискнула оставить меня под ненадежным надзором Феденьки. Мой труп, время смерти, должны дать ей неопровержимой алиби. А это значит, что мое тело найдут. Скорее всего, изуродованное «неизвестным маньяком». Туда прекрасно впишутся и ссадины на запястьях, и синяки на лице, и внезапный «роман».
Хотя… Рената девушка сообразительная, может изобразить что-то и вовсе оригинальное. С нее станется. Интересно, как она ночью собирается ускользнуть от охраны? У мужиков, что ее сейчас потеряли, возникнет закономерный вопрос по поводу таких выкрутасов…
А почему собственно возникнет? Девчушки решили поиграть в шпионов. Милые шалуньи. Ренату охраняют, а не «ведут» как подозреваемую… Максимум, что будет — папа отшлепает.
А на ночь охрану снимают. За Ренатой не следят, а охраняют, и это, как говорят в Одессе, две большие разницы. В крайнем случае, Рената элементарно снимет с крючка у входа ключи от машины Бьянки и уедет на ней. Или поймает частника. А «Рено», что подтвердит спутниковая сигнализация, всю ночь будет мирно дремать на стоянке под домом. Вариантов много.
Зря Кутепов не видел в дочери достойного наследника. Такие гениальные безумцы способны создавать империи собственными руками, а у Ренаты уже есть великолепный трамплин — миллионы Елены. Она обладает хоризмой прирожденного лидера, у нее четкий, не смотря на безумие, ум логика и абсолютное бесстрашие. Пожалуй, дед генерал мог бы гордится таким продолжателем династии.
В работе сыскаря всегда присутствует элемент схватки двух интеллектов — детектива и преступника. Я проигрывала Ренате по всем параметрам. И понимая это, плакала. Тихо, беззвучно, только слезы текли до подбородка и скатывались за шиворот. Я — проиграла. Меня никто не будет искать, тело, обнаруженное позже со следами насилия, спишут на извращенца или месть тех же похитителей… Рената гений преступлений, что-то уж изобретет обязательно, раз алиби понадобилось…
— Федя, — негромко позвала я.
Как только машины уехали, старший внук Клавдии Анатольевны закрылся в «кабинете», пару раз оттуда доносилась побрякивание посуды. Я крикнула громче:
— Федя, поговори со мной, пожалуйста, мне страшно! Федя, пожалуйста, мне страшно!
В том, что он выйдет, я была почти уверена. Сейчас он сидит на древнем расшатанном стуле возле стола-тумбы, пьет горькую и старается забыться. По-сути, Федя добродушный деревенский алкаш. Слова «мне страшно, Федя», должны его расшевелить, должны подействовать своей жуткой правдой. Пусть вспомнит, — приговоренному к казни не отказывают в последней милости. Не так уж Федя беспросветно туп, он сумел понять внутреннюю сущность Ренаты, раз четко назвал ее «зверем». Не знаю, понимал ли это младший брат, но вот Федя понял определенно. Да и обмануть его со звонком по сотовому мене не удалось…
Господи, неужели я настолько бездарна, что проигрываю даже деревенским алканавтам?!
— Федя! Умоляю, выйди!! — Только бы мне удалось заставить его подняться со стула и выманить хотя бы на первую ступеньку! Пусть хоть один раунд останется за мной! Я не буду врать и изворачиваться, не буду обещать золотых гор и трех дней на разграбление Парижа, я заставлю его оправдываться. Как-то нужно попытаться снять гипнотическое влияние Ренаты. Федя алкаш совестливый, можно попробовать…
Дверь на лестницу распахнулась, и Федор, тяжело ступая, спустился вниз. Я думала, он будет пьян. Но оказалось, что стрессовая ситуация и возбуждение не позволили одурманиться качественно.
— Феденька, поговори со мной, пожалуйста, — пролепетала я. — Мне страшно.
Я старалась говорить тоном младшей испуганной сестренки. Если учитывать обстоятельства вкупе, редкое мужское сердце не дрогнет от таких сочетаний. Маленькую, избитую девочку, лицо в крови, привязали к столбу и скоро убьют.
— Феденька, вытри мне, пожалуйста, лицо, оно болит…
Из носа подтекало, разбитые Ренатой губы горели огнем и выглядели жутко.
Только бы он поддался! Только бы выполнил первую просьбу!
Федор достал из аптечки над верстаком кусок марли, подошел к бидону с питьевой водой и, достав оттуда ковшик, подошел ко мне и осторожно обтер лицо. В глаза не смотрел. Сопел тихонько и старался казаться твердым.
— Поговори со мной, пожалуйста, — тихонько пропела я.
— О чем? — довольно грубо буркнул мужчина.
Рано. Пока не трогай, не дави на больные места, не ищи методом научного тыка болевые точки…
— А попить, можно?
В детстве на школьном утреннике, посвященном Дню Победы, я читала стихотворение Мусы Джалиля «Варварство». Там есть такие строчки — «дядя, а чулочки тоже снять?». Людей привели на расстрел, поставили у рва и приказали раздеться. Крошечная девочка подходит к гестаповцу с послушным вопросом: «Дядя, а чулочки тоже снять?» Она слишком маленькая, она не понимает, что происходит…
Текст выбивает слезу из камня. Мальчишки шмыгают носами, девчонки трут глаза, преподаватели, не стыдясь, всхлипывают.
Успех оглушительный, но бисировать не просят. Слишком тяжела картина, описанная Джалилем. Это почерк гения.
Я не гений, я плагиатор, я только попросила стакан водички в этом ключе. До осознания собственной вины Федя должен дозреть сам. И придав голосу как можно больше трогательности, пролепетала:
— А у моей бабушки в деревне тоже коза была…
Федя, Феденька! У меня тоже была бабушка, тоже была коза, мы почти родственники!
— А при чем здесь коза? — Удивился внук Клавдии Анатольевны.
Одно очко заработано. Мне удалось удержать его внимание. Пусть козой, но не доходя до лестницы одного шага, он остановился.
— Она такая… беленькая, с розовым выменем, — скороговоркой неслась я, — ее звали Розочка. Бабушка ее доила и приносила мне теплого молока. Каждое утро…
О Боже, яви мне свою милость! Он обернулся и впервые посмотрел мне в глаза.
— Ты траву косить умеешь?
— Конечно, — опешил Федя. Он пытался понять, куда я веду.
— А я сено ворошила! Представляешь, оно душистое, теплое и так шуршит! Никогда не забуду!
Феденька подумал, что я помешалась. С душистым сеном, я, пожалуй, перестаралась. Как же, как нащупать эту грань?! Как не спугнуть, не переиграть?! Заставить его остаться?
Но Федя тоже не террорист из горного аула, в нем нет первобытной жестокости. Только дикое желание выпить, заставило мужика вернуться в кабинет.
И через минуту он опять вышел. Что-то в моих словах задело Федора. Он стал меня видеть!
— У моей бабушки столько икон в доме было! Она и меня каждое воскресенье в церковь водила… — я, всхлипывая, втянула воздух. — Она такая добрая была… как ваша… А попа нашего отец Георгий звали… А как вашего зовут?
Смешной поединок двух интеллектов — мой испуганный до безумия и Федин, пропитый не до конца. Я втягивала его в разговор, и он понял мою игру.
— Я крещеный, Софья, — сказал с тяжелой ухмылкой. — Но гореть мне в аду.
Он сидел на верхней ступени лестницы и смотрел прямо на меня. По какому-то наитию я поняла, что заработала право на вопрос, и Федор не станет уворачиваться от ответа:
— Федя, зачем вы это делаете? — произнесла тихо.
— Так получилось, — сказал и, пожав плечами, почти улегся на лестницу, просунул руку в дверной проем «кабинета» и вытащил оттуда за горлышко полупустую четверть с мутной жидкость.
Отхлебнул и, поморщившись, потряс головой.
Возможно, вовсе не мое лукавство заставило его остаться. Возможно, как у всякого пьющего человека у Феди наступила фаза «разговора по душам». Такую тягу трудно преодолеть, может, стоит задать вопрос:
