Леонид Словин - Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)
Все у него затекло, болело. Но все же ему удалось одной рукой ухватиться за форточную завертку вверху и подтянуть ноги...
Окно было двустворчатое. Неимоверным усилием он отворил верхнюю створку. И в этот самый миг за окном раздались шаги.
Ковальский замер. Кто-то прошел по двору. Потом снова настала тишина. Но уже не та плотная, какую можно было с воздухом вместе резать ножом, когда он находился в подвале, а хрупкая, ломкая,- дотронься и треснет со звоном на всю улицу.
Переждав пару минут, Станиславыч стал пролезать в образо вавшееся отверстие...
Он весь исцарапался, разорвал пиджак, в конце-концов, за цепился за что - то брюками. Но распутывать ничего не стал - рванул, и брюки пошли надвое.
Зато сразу вывалился наружу - в неяркий свет, в холод.
На свободу.
Дальше все пошло быстрее. Он весь вывозился в мокром сне гу, но холода не заметил.
Он оказался в закутке мусорного отсека больницы, между зловонными контейнерами с пищевыми отходами, пустыми коробка ми от лекарств и битым стеклом. Теперь оставалось преодолеть невысокую кирпичную кладку.
Ободранным, преследуемым собаками котом протиснулся он между мусорными ящиками, уперся в забор. Руки доставали до верха, но зацепиться там было не за что, а подтянуться, снова, как это ему удалось в подвале, уже не было сил.
Тогда он подтащил один из вонючих ящиков, погрузил в него ноги. Вонь проедала его насквозь, ноги чавкали по мерзкой полужиже. Но все это было ерундой: он поднялся почти на полметра. Лишь бы выбраться, лишь бы спастись...
Он сел на забор, осторожно стал спускать вниз свое тело, руками все еще опираясь позади о камни и, наконец, прыгнул.
Впереди простиралась заснеженная территория какой-то большой больницы. Высокие корпуса, свет на всех этажах.
Утоптанная многими сотнями больных, посетителей, медперсоналом, тропинка вела к отверстие в решетке забора, а оттуда к проезжей части, к проносившимся с шумом машинам...
Он был на свободе...
По другую сторону дороги были дома. Ковальский бросился к ним. Дворами, мимо подъездов с заколоченной фанерой выбитыми окнами, котельных...
Как, куда, зачем - он потом вспомнить не мог. Главное оказаться - как можно дальше от страшного места. Пару раз заходил в пустые подъезды. Прислонялся к радиаторам центрального отопления. Он ведь был без пальто. Но отогреться не удавалось. Страх гнал его дальше.
Недалеко от какого-то мебельного магазина он увидел какого-то прохожего, бросился к нему, но того шарахнуло от него в сторону, как от привидения.
Часы показывали пять часов и семь минут утра. Москва досматривала последние сны. Все гуще становился поток машин. Кое-где в окнах уже ярко горели огни.
Внезапно Ковальский увидел патрульную милицейскую машину и бросился к ней наперерез. Водитель стремительно остановил опустил стекло, зло выругался.
- У пьяная рожа !
Выскочил дюжий сержант, схватил Ковальского за шиворот и сразу отвернулся: мерзостью в нос шибануло.
- Да не пьян я, мужики ! Вот вам крест ! Не пьян, родненькие ! Спасители вы мои !
От холода у него зуб на зуб не попадал...
- Ты что, дед ? Ну и воняешь ты...
Менты смотрели на него с явным недоверием. Но уж больно он был жалок, и на бомжа не походил.
Пожилой человек, он плакал. Но не как алкаши, гундося что - то невнятное и облиаясь пьяными слезами, а в голос! Ры дал, хватая их за форму.
Рыданья были такими истерическими, что мужики в форме не выдержали, запихнули его внутрь, дали шинель и - что еще не обычнее - налили в бумажный стакан кофе из термоса.
Станиславыч, трясясь всем телом, стал плести какую-то околесицу. Про "скорую", санитар которой предложил подвезти до дому, про больницу, куда его под угрозой затолкали. Про укол. Подвал. Скрепку. Про дверь, окно, мусорный ящик... Они, было, решили, что он спятил. Но Ковальский полез в бумажник, достал свои документы, пенсионное удостоверение, показал свой несложный инструментарий, рассказал, чем обычно занимается. Сообщил даже, в какую ментовку его приглашали однажды на консультацию.
- Капитан один... Вот фамилию забыл...
Сержант и водитель переглядывались:
Черт его знает: муть какая-то. Поди - разберись...
Лучше всего было отвезти в ближайшее отделение - в Тридцать Четвертое - пусть там сами разбираются, что к чему ?
- Ладно, дед ! Привезем - расскажешь...
Ковальский залез в машину. Не было на свете человека счастливей его. Заново родился. Воскрес...
В Тридцать Четвертом с ним занялись не сразу. Усадили в коридорчике на длинной деревянной скамье.
Он решил пристыдить блюстителей порядка самим своим присутствием. Но они не очень стыдились. Вот когда им нужно, - это другое дело. Тогда ты и друг желанный, и относятся к тебе совсем по - другому...
Менты проходили мимо него, как будто он был статуей. Каждый со своим делом. Приволакли нескольких пьяных, потом двух проституток. Провели, толкая, нагловатого молодчика в наручниках. Откуда-то донеслись вопли и ругань. Матюгаясь, прошел старшина с огромной бабищей. Интересно, за что это он взял ее ?
Не раз у него мелькала мысль: плюнуть на все, уйти и здесь больше не появляться.
Но исходящий от него запах сделал свое дело. Это кто же выдержит вонищу такую ?
Дежурный позвал, наконец, Ковальского к столу занес в книгу доставленных:
- Фамилия, адрес, телефон...
Выслушав сбивчивые обяснения Ковальского, морщась, предложил:
- Я сообщу о вашем обращении в РУВД. Но, может, вам сейчас лучше бы до дому добраться, отмыться, а потом снова приехать. Метро уже открылось...
- Да не поеду я в таком виде на метро, - махнул рукой Станиславыч, а такси вот вы можете пригласить ?
- Это за чей же счет ? - спросил дежурный, усмехаясь.
- Как за чей ? За мой ! - удивился Ковальский.
Он достал бумажник, показал деньги в нем и поймал на себе удивленный взгляд дежурного и доставившего его сержанта: да, не пропойца... Дело, видать, серьезное!
Домой Станиславыч прикатил на такси и первым делом, сбросил одежду. Хотел ее сразу - в мусоропровод. Но потом раздумал, завернул в целофан, сунул за унитаз. А сам - в горячую ванну...
Приводил себя в порядок, пока за ним не приехали.
Майор по фамилии Ловягин - невысокий, угловатый - и как только таких недомерков в милицию принимают! - прошел по квартире, пригляделся, что да как? Лет ему было за сорок, может, сорок пять, видно, не одно десятилетие в ментовке отбарабанил.
Сел к столу.
- Где тут у тебя розетка?
Магнитофон включил.
Ковальский - теперь уже чистенький, аккуратный, успевший заморить червячка - напротив устроился...
- Что случилось? Давай говори, - предложил Ловягин. Сам приготовился слушать. Станиславыч снова повторил свой сомнительный рассказ. Как возвращался от знакомой, за полчаса до закрытия метро, как остановилась около него "скорая"... Про санитара, который предложил подбросить по пути...
- Потом в больницу привезли...
- Где больница ? Какая ? - майор Ловягин прямо вперед подался, вперился взглядом.
Глаза его были водянистыми, в таких и утонуть недолго: зазеваешься и расшибешься башкой об дно. Сам маленький, а руки - здоровенные...
- Да где ж мне знать, - изумился Станиславыч, - они же в "скорой" окна занавесками прикрыли...
- Да ты ж говоришь, - сбежал оттуда...
- Конечно сбежал, - обиделся Ковальский, - не сбежал бы, с вами бы не разговаривал.
Майор вытянул вперед нижнюю челюсть в насмешливой улыбке.
- Ты вот лучше скажи, Андрей Станиславович, - по имени отчеству, но вместе с тем уж больно пренебрежительно спросил майор. - Сколько вот ты хватил, когда у бабешечки своей сидел ?
- Да ерунду, - обиделся Станиславович. - Сто грамм, а потом еще пятьдесят ?
Майор постучал пальцами по столу:
- Сам считал ? Не сбился ?
- А чего сбиваться то было ? - вдруг почувствовал отчаянье - ему не верят - Ковальский.
- Ну, а если сбежал, как не посмотрел откуда ? - усмехнулся Ловягин. - Не Берлин ведь, все же - Москва ? Ты сам-то давно в Москве ?
- Сорок лет!
- Видал ? - насмешливо кинул майор, - значит город тебе знаком столица наша ?
Напрасно Ковальский демонстрировал скрепку, которой замок открыл, описывал, как выбрался через окно и, взобравшись на мусорный ящик, перелез через кирпичную кладку.
- Да подожди ты... Слова не дашь сказать... Ты в инопланетян веришь? Нет? - Ловягин продолжил. - Вот и я тоже.
Он продолжал демонстрировать недоверчивость, скетициэм, но внутренне был совершенно убежден: все было так, как Ковальский рассказал.
К нему стекалась вся информация о расчлененных трупах. Но, как опытный оперативный работник, он оставлял себе только те материалы, что не требовали особо долгих и муторных хлопот и могли оказаться перспективными. Остальное - под любыми предлогами тут же, через начальство, шли менее расторопным коллегам.
Без сомнения, ночью по городу кружил таинственный "амбуланс", подбиравший на улицах одиночек бомжей и пьяниц...
