Екатерина Лесина - Клинок Минотавра
Вовка драгоценного пнул. И тот просипел в ответ что-то невнятное, надо полагать, соглашался со сказанным.
– Ну вот… все уже… чего ревешь? – забравшись в машину, Вовка выдохнул. – Ну хватит уже… а то ревешь… на кладбище не ревела, а тут…
– Это нервы.
– Ну да, точно, нервы… прикинь, я вернулся, а мне баба Галя говорит, что тебя увезли. Не, ну я сразу смекнул, что это твой, который типа жених…
…Точно, типа жених.
– И бабу Галю напугал. Она участковому позвонила, а что участковый? Ему сорок лет, у него печенка больная, жена и теща, которая та еще язва. Он заявление примет, но и только… ну я и поехал следом… тут в город, если не местный, дорога одна…
– А машину зачем таранил?
– Дык, – Вовка вытирал руки тряпкой, и вряд ли они становились чище. – Для порядку. Сильно испугалась?
– Нет.
– Врешь.
– Не вру… он машину свою любит. Расстроится…
– Морду он свою тоже любит. Расстроится, – в тон отозвался Вовка и, глянув хмуро, спросил: – Или не надо было лезть? Сами разобрались бы? А то знаешь, говорят, милые бранятся – только тешатся…
– Надо, – Женька потрогала руку, на которой уже проступали пятна синяков. – Спасибо тебе большое… я не знаю, что он бы сделал, но… я видеть его больше не хочу. Почему так, Вов?
– Как?
– Ну… так… я же с ним не один год, замуж собиралась, а не замечала… он раньше никогда на меня руку не подымал… ну да, были недостатки у человека, а у кого их нет? А тут вдруг… как будто другой кто-то… подменили… или это я слепой была?
– Не знаю, – Вовка погладил Женьку по растрепанным волосам и предложил: – А хочешь я тебе одно место покажу!
– Ночью?
– А что? Ночью даже круче! Мы с пацанами аккурат ночью туда и лазили! На слабо!
– Покажи.
Безумие. Но возвращаться в деревню не хочется, потому что стыдно смотреть в глаза Галине Васильевне. Она будет хлопотать, утешать Женьку, и причин стыдиться нет, но…
– Галина Васильевна будет волноваться… – Женька обняла себя.
– А мы ей звякнем, – у Вовки имелся собственный план. И трубку он достал из кармана. – Ба, тут это… короче, все нормалек. Мы с Женькой погуляем… не, не долго… ну конечно, вернемся… куда мы денемся? Не, не потяну я ее никуда. Ничего не случилось. Все добре… ну добре все, говорю. Опять не веришь?
Он хмыкнул, выслушав что-то, явно неодобрительное, и телефон убрал.
– Короче, фишка такая… на старой усадьбе, баяли, призрак водится. Конечно, показывается только в полночь… не боишься?
– Не боюсь.
Машину Вовка бросил на опушке и, осторожно взяв Женьку за руку, спросил:
– Болит?
– Уже нет… спасибо, Вов.
– Не за что. Не связывайся с придурками…
– А… – спрашивать было неудобно. – Оля твоя… не передумала?
Он фыркнул и, проведя рукой по ежику волос, сказал:
– Все. Нету больше Оли… пока ехали, я наслушался… как подумаешь, с какой сволотой она жила… в общем, черствый я, Женек, невнимательный и равнодушный, и вообще хрен поймешь, чего со мною делать.
– Ничего не делать.
– Эт точно…
– Не расстраивайся, – она коснулась его руки. – Если так, то… может, и к лучшему…
– Ну да, – согласился Вовка. – К лучшему… я вот тоже, жил и не видел. Слепой дурак… зато теперь мы, Женька, с тобою прозрели.
– Ага, и мудрости набрались.
Вовка захохотал и сгреб Женьку в охапку.
– Эт точно, доброе привидение…
Он поцеловал Женьку в макушку, а потом руки разжал.
– Я на спор целую ночь просидел, а баба Галя сказала, что развели, как дурня. Нет, ну не так, прямо, но вообще, мол, нету никакого привидения… типа, байки все. А ночь холодной была, август, уже осенью так дышало, и я застудил горло, с ангиною слег. Зато ведь высидел.
Он тянул Женьку за собой, по тропе, которая проступала в лунном свете лысоватой, ненастоящей какой-то, и казалось, стоит оступиться, и Женька навсегда потеряется среди серебристых сосен. Сказочный лес. И сказочный мир.
Комарье тоже, надо полагать, сказочное.
– Стой, а… а Сигизмунд как же… то есть не он, а тот, кто его убил, – Женька остановилась.
– Никак. Не бойся, доброе привидение. Я тебя защищу от всех.
Поверила.
Дура, наверное, но снова поверила и бросилась за Вовкой едва ли не бегом.
– А теперь тихо сиди! – Вовка остановился в зарослях осинника. – На цыпочках…
– Почему?
– Чтоб привидение не спугнуть. А я отойду…
– Куда?
Оставаться одной Женьке совсем не хотелось, но Вовка погладил ее по голове, признаваясь:
– Недалеко… мне тут… приспичило, короче. Я скоро. Не боись, Женька, привидений, кроме тебя, здесь нету.
И наверное, был прав. Вовка двигался совершенно бесшумно, сделал шаг в сторону и растворился в темноте. Разве возможно такое? Возможно… и не стоило сюда лезть. Одной страшно.
Жутко.
Лес. Луна и развалины дома. Белый фургончик с открытой дверью, из которой свет льется, падает на порог. Манит. Но Женька, вместо того, чтобы выйти, выдать себя, жмется к земле. Ее не должны заметить. Кто? Никто. И зачем она согласилась?
А Вовка?
Его не было рядом, Женька знала это совершенно точно.
Куда подевался?
…Приспичило.
И вернется.
Лес полупрозрачный, и теней полно. А Вовка все не идет. Охотится. За кем?
За человеком, который спрыгнул из фургончика на землю, потянулся, руки в поясницу упер…
…Идет бычок, качается…
Человек присел и встал…
…Вздыхает на ходу…
Шумно выдохнул, и в ночной тишине, внезапной, Женька услышала этот выдох.
…Вот досочка кончается…
Он скрылся в развалинах усадьбы. Женька видела стену, и вторую, полуобвалившуюся, и пустоту между ними, и черноту, которая поглотила человека.
Нет, он не призрак.
Он… кто?
Тот, у кого своя тайна имеется. И надо полагать, страшная…
– Нехорошо за приличными людями следить, – раздался над ухом знакомый голос. – У людей, между прочим, своя жизнь имеется. Частная.
– Я…
– Сиди, – Игорек возвышался, в темноте, озаренный зыбким светом луны, он выглядел почти грозно. И пистолет в руке посверкивал металлом. – Это хорошо, что вы сами пришли… это правильно… он обрадуется.
– Кто?
– Увидишь. Эй, Вовчик… – Игорек сделал шаг и, вцепившись в воротник Женькиной кофты, дернул. – Выходи, Вовчик, а не то пристрелю ее…
Ствол уперся в висок. Холодный какой…
…И не страшно. Должно бы, но слишком многое случилось за сегодняшний день, чтобы у Женьки остались силы бояться. Напротив, ее душил смех.
Тихая деревенька.
Мирная.
Отсидеться… а у них тут призраки с пистолетами. И еще убийца. Князья эти… пожары…
– Считаю до пяти. Раз…
…Вовка не отзовется. Если он рядом, то… то пускай притворится, что его нет, а то ведь убьют. Женька знала это, но не знала, откуда знает. И запуталась во всем окончательно. Она стояла, стараясь не расхохотаться… а от Игорька пахло спиртом, но запах исходил от одежды, он – часть его маски.
Все носят маски.
Драгоценный… Сигизмунд… Игорек вот. И наверное, сама Женька тоже. Она притворялась милой девочкой, студенткой в поиске личного счастья, а на самом деле ей просто страшно было жить самой, вот и позволила драгоценному перекроить все по собственному интересу.
Разве не видела, что он творит? Видела. И находила причины отвернуться. Не стало подруг? Плохими они были подругами, завистливыми. Друзей? Она, Женька, почти замужняя женщина, так о каких друзьях в принципе речь идти может? Не стало времени на родителей… и на саму себя, настоящую?
Ничего.
Это ведь жизнь. И теперь она кажется потерянным временем. Пистолет у виска заставляет как-то быстро переоценить и прошлое, и настоящее…
– Три…
Игорь считал медленно. А ведь нервничает, психует почти, и рука с пистолетом подрагивает. Тяжелый, должно быть. Конечно, тяжелый. Драгоценный с газовым, полученным через знакомых, долго носился, разбирал, собирал, смазывал… и Женьке давал потрогать.
Газовый – это еще не настоящий.
А у Игорька какой?
– Четыре…
– Он не выйдет, – сказала Женька очень громко, надеясь, что Вовка услышит.
Нельзя выходить. Застрелит ведь. А Вовка хороший… он внук бабы Гали, и дело не в том, что у нее ирисы чудесные, а в том, что это Вовка их присылал. И служил. И вернулся. И у него свой бизнес, а еще свои кошмары, с которыми он научился справляться.
– Я пристрелю ее, слышишь? – Игорек ткнул пистолетом в темноту, а потом в Женькину шею, которая от тычка заныла. – Пристрелю и…
– Хотел бы, – проворчала Женька, не пробуя выкрутиться, – уже пристрелил бы…
Наверное, глупо злить того, у кого оружие, но то иррациональное знание, которое подсказало, что Вовку действительно убьют, теперь утверждало, что самой Женьке ничего не угрожает…
Во всяком случае, пока.
И Женька надеялась, что это «пока» продлится достаточно, чтобы ее спасли.
– Заткнись, падла, – Игорек пнул ее в голень, и пинок получился донельзя болезненным. Женька стиснула зубы, чтобы не заорать. Не время. Не сейчас.
