Юлия Терехова - Хроника смертельной осени
– Но ведь у тебя семья! Внуки и правнуки! Ты им нужна.
– А тебе я уже не нужна? – оскорбилась Жики.
– Нужна, – кивнула Анна. – Я бы без тебя не выжила.
– А на кой черт я сдалась моим внукам и правнукам? Они вспоминают обо мне, только когда им нужны деньги.
Анна чуть не плакала.
– А школа? Твоя школа танго – твой бизнес, твое детище. Ты совсем ее забросила из-за меня.
– Да, здесь ты права. Школу я забросила. Что они там без меня натворят – одному богу известно.
Молодая женщина старалась, чтобы Жики не услышала отчаянной грусти в ее голосе.
– Вот видишь, я права. Если из-за меня развалится твоя школа, я не прощу себе.
– Ах-ах… – покивала Жики. – И что нам теперь делать?
Анна затаила дыхание. Ну вот, она же сама завела разговор об этом. Нельзя быть такой эгоисткой и заставлять замечательную женщину ухаживать за собой. И с какой стати она должна это делать? Да, они привязались друг к другу, но забота о ней не должна становиться для Жики тяжкой обязанностью. Итак, она начала этот разговор и отступать нельзя.
– Тебе надо ехать… – спазм сдавил ее горло. Как, однако, просто говорить правильные слова про себя и как, оказывается, трудно озвучить их. Анна на мгновение представила, что завтра она проснется – а Жики рядом нет…
Пока Анна пыталась справиться с обуревавшими ее чувствами, Жики молча стояла напротив кресла и внимательно наблюдала за ней. Наконец она заговорила.
– Ты, конечно, права, детка… Мне надо ехать.
Анна печально улыбнулась:
– Конечно. Когда-нибудь… я не знаю, правда, когда… мы обязательно снова увидимся.
– Что значит – когда-нибудь? Ты поедешь со мной, – категорично заявила Жики, и Анна широко распахнула глаза.
– Поеду с тобой? Куда? – растерялась она.
– В Париж, куда же еще? – спокойно пояснила Жики. – Ну, не сегодня и не завтра, конечно, а через пару недель – вполне.
– Я не знаю… – прошептала застигнутая врасплох Анна. – Я же буду тебе такой обузой.
– Что за глупости! – отмахнулась дива. – Какая еще обуза! У меня в Париже большая квартира и полный дом прислуги – две горничные и кухарка. Накопилось много дел – так и есть. И если хочешь, чтобы я вернулась к делам – тебе придется поехать со мной. Я ни за что не оставлю тебя здесь одну, моя деточка…
Анна почувствовала, что вот-вот расплачется. Слез нельзя допустить – Жики терпеть не может всяческие сантименты. Эта высокомерная и гордая женщина более всего ценила сдержанность в проявлении чувств и даже то, что она так привязалась к Анне, не давало той права распускать сопли.
– Итак? – Жики ждала ответа.
– Мой заграничный паспорт у Антона, – ответила Анна. – И он его так просто не отдаст.
– Отдаст, – пробормотала дива. – Отдаст. Куда он денется…
И он его действительно отдал. Когда Жики позвонила ему, Ланской сухо сказал, что заедет к ним после работы. Анна запаниковала, задергалась и, умоляюще глядя на подругу, попросила ее встретить Антона в прихожей или на кухне.
Жики возмутилась:
– Что еще за новости? В чем этот человек виноват перед тобой? Я понимаю, ты пытаешься спрятаться от тяжких воспоминаний – но он абсолютно ни в чем не виноват! Именно ты его бросила, или хотела бросить. А теперь что? Тебе не стыдно? По большому счету, ты виновата перед ним, а не он перед тобой.
Анна онемела. Впервые Жики говорила с ней жестко – все прошедшее после трагедии время она старалась быть максимально мягкой и тактичной. И вот, оказывается, какого та о ней мнения!
– Ты действительно так считаешь? – ровно произнесла Анна.
– Я всегда говорю то, что думаю, – отрезала Жики. – Я считаю, что ты трусишь – а трусость отвратительна. Между прочим, если б не он и не испанец, неизвестно, выжила бы ты или нет. Именно они вовремя привезли тебя в больницу. Ни одна скорая б тебя не спасла.
Глаза Анны вспыхнули гневом, и голос ее задрожал:
– Если б не они, говоришь? Да если б не они, ничего подобного со мной бы не произошло!
– Вот как? – прищурилась Жики. – Значит, ты полагаешь, что эти двое во всем виноваты? А ты вроде как и ни при чем? Не слишком ли ты поторопилась переложить всю вину на своих мужчин? Да, действительно, они виноваты, но только в том, что любят тебя до самозабвения. Да, они потеряли головы, и ты чуть не рассталась с жизнью, но мучил и убивал тебя совсем другой человек!
Анна затравленно на нее смотрела.
– Значит, ты считаешь, что я сама во всем виновата? Тот человек тоже так сказал, перед тем как меня…
– Господи, деточка! – Жики бросилась к Анне и крепко обняла ее. – Да нет же! Я ни в чем тебя не виню! Но твой муж имеет право на то, чтоб ты с ним поговорила и не боялась его так, словно именно он – насильник и убийца. Он – хороший человек!
– Я знаю, – прошептала Анна, и, помолчав, добавила: – Пусть приходит. Но не представляю, как разговаривать с ним.
– А разве он знает о твоей измене? – спросила дива.
Анна залилась краской и пожала плечами.
– Если не знает, ты должна сказать. И не откладывать на потом.
– Я не смогу. У меня не хватит духа.
– Вот еще, глупости! – фыркнула Жики. – От тебя ли я слышу подобные речи?..
…Антон явился на следующий день, и Жики пригласила его в комнату, где задернули шторы и царил полумрак, и где в кресле, укрытая пледом, сидела Анна. Он только взглянул в ее сторону и кивнул, а затем, повернувшись к Жики, протянул той паспорт.
– Еще что-нибудь? – произнес он тусклым голосом.
– Я вас оставлю, – безапелляционно заявила Жики. – Вам есть о чем поговорить.
Старая женщина вышла и плотно притворила за собой дверь. В комнате воцарилась тишина, тяжелая и густая, и ни один из них не решался ее нарушить. Тишина обволакивала и оглушала, затягивая в омут, а они продолжали молчать – Анна искоса наблюдала за ним, страшась мгновения, когда он, наконец, осмелится заговорить. И вот – он осмелился.
– Ты уезжаешь? – ровно спросил Антон, не глядя на нее.
– Да…
– Если я спрошу куда, ты мне не скажешь? – в его словах не слышался вопрос. И Анна не ответила.
– Понятно… – Его голос звучал спокойно, он не настаивал. – Вероятно, мне лучше уйти. Если что-то понадобится, сообщи. Все, что в моих силах, я для тебя сделаю. И даже больше.
– Я знаю, – откликнулась она.
– Ну, прощай, – он старался не смотреть в ее сторону. – Прости меня, если сможешь.
– Простить – за что? – вздрогнула она.
– За то, что не уберег тебя. Ты ведь в этом меня винишь?
Он не знает! И ничего не понимает! Значит, Жики, как всегда, оказалась права, и Анне надо все объяснить. Хорошо, что уже темно, и не видно ни жуткого шрама на шее, ни выражения ее лица, как у нашкодившей кошки.
– Антон, – тихо начала она. – Я должна тебе сказать…
– Нет, – прервал он ее. – Ничего не говори.
– Но ты должен знать…
– Нет! – почти закричал он. – Я не хочу знать, что ты меня больше не любишь! Я не хочу знать, что ты мне неверна! И я не хочу знать, с кем ты мне изменила! Молчи!
Анна закрыла лицо ладонями. Ее жег нестерпимый стыд. Она чувствовала, что готова провалиться сквозь землю.
– Кто тебе сказал?
Антон наконец с болью взглянул на нее:
– Никто. Надо быть слепым, чтобы не понять. Я и был слепым. Не хотел видеть и не видел. Так проще и спокойнее…
– Боже, – почти беззвучно промолвила Анна. – Бедный мой… Что я наделала… Это я должна просить у тебя прощения.
Она не выдержала и заплакала, раздираемая стыдом и печалью. Он бросился к ней, упав на колени:
– Милая, не плачь! Не стою я того.
Она обхватила его голову и прижалась губами к светлым волосам. И повторяла безысходно:
– Прости… прости…
– Если я буду тебе нужен, – Ланской склонил голову к пледу, покрывавший ее колени. – Если я тебе буду нужен – позови, я приду…
И он ушел… А они с Жики уехали в Париж через десять дней – у Анны была открытая шенгенская виза на пять лет…
Октябрь – ноябрь 2010 года, Москва
В конце сентября как-то само собой получилось, что Сергей перебрался к Катрин с ее равнодушного согласия. Он поселился в гостиной, но поскольку диван оказался слишком коротким для его двухметрового роста, он приволок из дома огромный надувной матрас и спал на нем. Постепенно Катрин стала оживать, что-то делать по дому, возиться на кухне. На курсы она не вернулась, а вяло занималась переводами. Иногда, ожидая Сергея после суточного дежурства, она грустно думала, что их жизнь выглядит, как пародия на семью – только спят они в разных комнатах.
Первые несколько ночей после того, как он стал у нее жить, она вздрагивала от каждого звука в гостиной, ворочаясь без сна на кровати, и со страхом ждала: вот-вот он зайдет, и придется объяснять ему, что она не готова, ей по-прежнему страшно, и даже мысль о близости с мужчиной вызывает у нее тоскливый ужас. Но он даже не заглянул к ней ни в первую, ни во вторую, ни в третью ночь. Сначала Катрин удивилась, затем почувствовала себя слегка уязвленной, а потом привыкла, что за стенкой у нее живет сосед.
