Зигмунт Милошевский - Доля правды
Викарий преодолел путь к ризнице и обратно со скоростью спринтера и с трудом затормозил перед собравшимися. В руке у него была большущая книга формата A3, в кожаном переплете, с застежками и золотым обрезом.
— С ума сошел? — спросил каноник. — Не мог взять с полки?
— Я хотел, чтобы каждому было видно, — промолвил запыхавшийся викарий, но всем стало ясно, что обычное издание Библии Тысячелетия в его представлении не соответствует этому возвышенному, достойному Дэна Брауна, моменту.
— Начнем с Книги Kapłańska, — сказал Шацкий. — Это часть Пятикнижия, Торы, правильно?
— Правильно, — подтвердил каноник.
— Глава двадцать четвертая, стихи с девятнадцатого по двадцать первый.
— Я-я-ясно… — застонала сзади Соберай.
Викарий, помогая себе коленом, отыскал нужное место и с уважением подсунул книгу ксендзу.
— «Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал. Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб: как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать. Кто убьет скотину, должен заплатить за нее; а кто убьет человека, того должно предать смерти».
У каноника был зычный низкий голос, слова он выговаривал медленно, с большим уважением, полагающимся Священной Книге. В тиши храма они прозвучали грозно, отражаясь от старых камней, от стен и свода, наполняя звуком и значением сандомежский собор. Никто не пошевелился до тех пор, пока далекое эхо не растаяло полностью.
— Книга Wyjścia[118], глава двадцать первая, стихи с двадцать второго по двадцать пятый, — произнес Шацкий, уже не спрашивая, что начинается с буквы «W».
Викарий зашелестел страницами.
— «Когда дерутся люди, и ударят беременную женщину, и она выкинет, но не будет другого вреда, то взять с виновного пеню, какую наложит на него муж той женщины, и он должен заплатить оную при посредниках; а если будет вред, то отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб».
— И на букву «Р» будет Книга Prawa, правильно?
— Powtyrnego prawa[119], — поправил Вильчур. Шацкий вздрогнул, он не ожидал голоса из-за спины. И удивился, хотя не особенно.
— Да, конечно. Глава девятнадцатая, стихи с шестнадцатого по двадцать первый.
Зашелестели страницы. Лицо викария пылало, казалось, он полыхал и готов был сбросить сутану, заменив ее на куртку и шляпу Индианы Джонса.
— «Если выступит против кого свидетель несправедливый, обвиняя его в преступлении, то пусть предстанут оба сии человека, у которых тяжба, пред Господа, пред священников и пред судей, которые будут в те дни. Судьи должны хорошо исследовать, и, если свидетель тот свидетель ложный, ложно донес на брата своего, то сделайте ему то, что он умышлял сделать брату своему; и так истреби зло из среды себя. И прочие услышат, и убоятся, и не станут впредь делать такое зло среди себя. Да не пощадит его глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу».
Последнее предложение ксендз прочел, не заглядывая в Библию. Вместо этого он обвел взглядом всех присутствующих. А под конец вопросительно взглянул на Шацкого.
— Это всё. Кажется, мы выяснили, что означает древнееврейская надпись.
— Око за око, — заскрипел Вильчур. Шацкий снова вздрогнул.
— Похоже, — отозвалась Соберай. — Выяснился и наш таинственный шифр. Оказывается, что дело не в Воеводском управлении полиции. Это лучше, чем ничего.
И снова щелк. Упрямое, непереносимое щелканье.
— Та-а-к, — протянул Шацкий. — Только почему не по порядку? Странно.
— Что странно?
— Цитаты не по порядку, — поспешил вставить викарий, опасаясь, чтоб его никто не опередил. — В Пятикнижии сначала идет Бытие, потом Исход, Левит, Числа и Второзаконие.
— То есть должно быть WKP? Почему же буквы поменялись местами?
— Ума не приложу, — ответил Шацкий. — Но узнаю. Мне нужен раввин.
Бася Соберай взглянула на часы.
— Тебе через пять минут нужно быть в прокуратуре. У тебя допрос Магеры, его специально привезли из Кельц.
Прокурор Теодор Шацкий крепко выругался. Вильчур прыснул, каноник взглянул на него с полной понимания укоризной, а викарий пришел в восторг.
4ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ПОДОЗРЕВАЕМОГО. Себастьян Магера, дата рожд. 20 апреля 1987 г., проживает в Завихосте, ул. Тополиная, дом 15а, в настоящее время находится в следственном изоляторе в Кельцах. Образование среднее специальное, до ареста — безработный, подрабатывал в качестве садовника. Отношение сторон: сын жертвы. К суду не привлекался, после прочтения подозреваемому его прав и обязанностей, поясняет следующее:
Я хочу изменить свои показания, которые давал раньше во время следствия, хочу признаться, что 1 ноября 2008 года я нечаянно убил своего отца, Стефана Магеру, в его доме на ул. Тополиной, дом 15а в Завихосте. Я был в сильном возбуждении из-за ссоры, но лишить жизни своего отца я не хотел. Поссорились мы из-за того, что, несмотря на многократные обещания, мой отец на самом деле не хотел предоставить ни мне, ни моей жене Ане, ни трехлетнему моему сыну Тадику комнаты в своем доме, где он проживал один, а также отдать в пользование доставшуюся ему от дедов-прадедов землю, которая лежала невозделанной. Факт этот очень плохо сказывался на условиях нашей жизни.
Со своей женой я познакомился пять лет назад в садово-огородном техникуме в Сандомеже, я тогда еще жил с отцом в Завихосте, тут я хочу подчеркнуть, что отец — бывший спортсмен, дискобол, злоупотреблял алкоголем и всегда был агрессивный. Мы с Аней полюбили друг друга, и когда Аня забеременела, а было это еще до того, как мы расписались, я попросил у отца разрешения, чтоб она могла жить вместе с нами, потому что в квартире у ее родителей в Климонтове не было условий. Отец, будучи пьяным, стал оскорблять меня и Анну и не разрешил нам поселиться у него, а вдобавок выгнал меня из дома. Вначале мы все-таки проживали у родителей Ани, но, когда родился Тадик, мы сняли комнату в Климонтове. Мы жили в плохих условиях, почти без денег. Я иногда подрабатывал в качестве садовника, но доходы были маленькие. Когда Тадик немного подрос, работу стала искать также Аня, но из этого ничего не вышло. Все время я пробовал уговорить отца, чтоб он уступил нам хотя бы одну комнату, но отец и слышать не хотел, даже после того, как мы поженились в 2007 году, он все равно постоянно оскорблял меня и мою жену. Нам было трудно, пособия на жизнь не хватало, особенно когда оказалось, что у Тадика астма и ему нужны дорогие лекарства. Поэтому из комнаты в Климонтове мы переехали в социальный барак на Крукуве в Сандомеже. Условия там были плохие. Моя жена Анна, она красивая, в 2007 году нашла работу манекенщицы. Стала ездить по Польше с показами моды, а ребенком занимался я. И все время упрашивал отца, но это ни к чему не приводило. Отец то и дело повторял, что он завоевал свою бронзовую медаль на Олимпиаде в Мюнхене тяжелым и упорным трудом и что я должен брать с него пример.
Потом оказалось, что работа Ане не нравится, потому что работа манекенщицы немного связана и со стриптизом. Раньше она показывала нижнее белье на дискотеках, потом пришло время таких выступлений, как борьба в киселе или бокс с другими девчатами. Для нее и для меня это был позор. Сначала она рассказывала о других девчатах, о своей начальнице, такой неприятной и жестокой, и о ее муже, который относился к ним безо всякого уважения и постоянно их домогался. Потом перестала рассказывать, а я не спрашивал, потому что мне казалось, что это для нее как ножом по сердцу и она не хочет об этом говорить. А еще мне было стыдно, ведь это же я должен содержать семью. Это было страшное время, я пошел к отцу с ребенком и стал его умолять и Христом Богом просить, ведь земля — наша последняя надежда, а она лежит брошенная, отец на нее даже никаких дотаций не берет. Да дело ведь не только в дотациях, ее можно обрабатывать, можно выращивать что хочешь, в этом деле я всегда разбирался. И сжалился отец, и сказал, ладно, можем жить с ним вместе, а землю он нам запишет, она ему и даром не нужна, потому как ему и пенсии хватает. И еще сказал, что до конца года мы оформим все дела и с 1 января можем въезжать. А когда разговор у нас состоялся, было лето 2008 года. Скажу как на духу, кроме дня свадьбы и дня рождения Тадика, это был самый счастливый день в моей жизни.
Подготовкой в основном занимался я, потому как Аня ездила на показы, и, если честно, между нами становилось все хуже и хуже. Не потому, что мы ссорились, просто мы мало разговаривали, и сегодня я думаю, что она была на меня в обиде за то, что должна этим заниматься, но у нас не было выхода, за лекарства мы платили чуть ли не по триста злотых в месяц. Несмотря на это, мне удалось одолжить у соседей денег на земледельческий инвентарь. С отцом тогда установились даже хорошие отношения, мы вместе с ним планировали, что я буду делать, я бывал у него, он показывал Тадику свой диск, но он был очень тяжелый, ребенок не мог его удержать. Я боялся, что отец разозлится, но он только смеялся, ничего-ничего, говорил, пусть только подрастет.
