Феликс Меркулов - Он не хотел предавать
Эдик скривился, словно воспоминание о доме навевало на него уныние и тоску.
— А родители?
Вопрос наугад. Подозрение о существовании у Эдика какой-нибудь семьи было чисто теоретическим, по принципу: ну какая-то семья у человека все же должна быть? Сам Винчестер о своих предках не распространялся.
— У других в твоем возрасте дискотеки, девушки, — намекнул Гольцов.
Эдик пренебрежительно хмыкнул.
— Ты говорить еще не разучился?
Вместо ответа Эдик предложил:
— Хотите анекдот? — И, не дожидаясь реакции потенциального слушателя, рассказал: — Сегодня мама грохнула об пол мой любимый компьютер. Горестно гляжу на разлетевшиеся детали: «Вот она, материнская плата за сыновнюю любовь!»
Аплодисментов он не дождался.
— Тупой, — определил Георгий характер анекдота.
— Вы не поняли, — печально покивал головой Винчестер.
Гольцов перешел к делу:
— Держи, это список координат, по которым ты должен проверить разыскиваемого.
Георгий вручил ему запрос и свой сводный лист, в котором суммировал исходные данные водителя Лежнева-Леже. Винчестер просмотрел листы. Взял маркер и пометил кое-что желтым цветом.
— Да, это срочно, — согласился Георгий, читая ход его мыслей.
Винчестер написал на полях: «2 ч.» и обвел кружком. Почерк у него был корявый, как у двоечника. Георгий понял, что его задание будет выполнено в течение двух часов.
Винчестер пометил информацию о водительских правах, номере кредитной карточки и других документах водителя красным маркером. Написал: «7 с.» и тоже обвел.
— Я понял, в течение семи суток, — кивнул Георгий, — но ты не забывай, это надо обязательно сделать. И еще: обрати внимание на транспорт.
Винчестер поднял на Гольцова затуманенный взгляд серых глаз.
— Я еще не знаю, по каким параметрам делать перекрестный анализ, — ответил на немой вопрос Гольцов и раздраженно прикрикнул: — Слушай, Эдик, общайся по-человечески! Если что не ясно — я не обязан читать твои мысли!
— Нету, — произнес Винчестер.
— Чего нету?
— Мыслей.
— Что, вообще? Не телись, говори нормально!
— Нету мыслей по поводу… — Эдик кивком указал на запросы.
— Ладно, может, потом что в голову придет. Я подожду. Как только что разыщешь — звони, я подскочу.
Эдик утвердительно кивнул.
Столовая в соседнем здании уже не работала, был открыт только бар, прозванный в пароде «Лес», за то что располагался под одной крышей с редакцией «Лесной газеты». Георгий заказал яичницу с жареной картошкой. Про Малышева он старался не думать.
В баре было тесно и шумно. В табачном дыму витал дух необременительного общения, застольного братства. «Победить вампиров может только Баффи! — вызывающе вещал голос из телевизора в углу над стойкой. — Она избранная. Днем она обычная школьница, а ночью — победительница вампиров…»
— Пачку «Парламента» и стакан боржоми, — услышал он рядом знакомый голос.
Повернул голову и увидел секретаршу генерала Полонского Зиночку. Она тоже пришла в «Лес» проветриться. Села рядом на вертящийся табурет, спросила:
— Бдишь?
— Бдю, — подтвердил Георгий, забирая у бармена сдачу.
Зиночка кивнула и уставилась в ящик. В баре о работе говорить не принято. Георгий рассматривал ее с минуту — она не повернула головы. Она привыкла привлекать взгляды и не замечала их.
Хорошо, думал Гольцов, быть журналистом «Лесной газеты» — собралось вон в углу полредакции, пьют без отрыва от производства. «Нет, постой! Я тебе докажу, что к органике новейшего времени подмешан здоровый цинизм: современные демиурги моды играют категориями «мягкий — твердый»! — доносилось из того угла.
— Это что, подкуп? — засмеялась Зиночка, когда Георгий протянул ей шоколадку.
— Журнал верну позже.
— А! — кивнула она, забирая шоколад. — Пригодился?
Она развернула фольгу и протянула плитку — угощайся. Георгий отказался — и так в последнее время стал набирать вес.
— О Юре что-нибудь слышно? — спросила Зиночка.
— А что, в его биографии возможны изменения? — цинично пошутил Георгий и тут же пожалел, что ляпнул глупость.
Но Зиночка не возмутилась и не расстроилась, только пожала плечами.
— Все возможно, — серьезно ответила она. И без видимой связи добавила: — К Полонскому приехал его отец.
— Чей отец?
— Юрин.
— Андрей Виссарионович?
Зиночка удивилась:
— Ты его знаешь?
— Встречались. Когда приехал?
— Да минут сорок назад. Когда я уходила, он еще оставался в кабинете у шефа.
Георгий задумался. Ему показалось, что визит старшего Малышева в НЦБ имеет отношение к нему лично. Зиночка делилась впечатлениями: ее потрясло, что на пиджаке Малышева посверкивала Звезда Героя и была широкая орденская планка.
— А мне почему-то казалось, что Юра не из военной семьи.
Георгий объяснил, что у Малышева-отца Звезда Героя Социалистического Труда, то есть мирная, а не военная.
— Оказывается, Владимир Сергеевич его хорошо знает, — перейдя на шепот, сообщила секретарша. — Когда я доложила, что приехал Малышев и просит принять, шеф даже вышел в приемную, говорит: «А, Андрей, заходи-заходи!» А тот… Просто трясся весь от гнева. Едва вошли в кабинет и закрыли дверь, такой крик поднялся.
— Из-за чего крик?
Зиночка всегда была в курсе, о чем говорят за закрытой дверью, но на этот раз она не смогла ответить.
— Честно признаться, я сбежала.
Георгий вышел на улицу. Уже темнело. Стало свежо, как ранней весной. Обещали заморозки — и не соврали. Георгий на ходу застегнул плащ. Посмотрел на часы, подумал, что надо бы позвонить жене, предупредить, что задержится. Он набрал на мобильном домашний номер. Жена ответила сразу, — наверное, смотрела телевизор, сидя в кресле рядом с телефоном.
— Привет, это я, — сказал Георгий. — Часа через два буду дома. Тут кое-что случилось, надо срочно разобраться.
Жена вздохнула и, ни слова не говоря, повесила трубку. Это было в ее манере, но всякий раз действовало на Георгия одинаково: казалось, если бы в ту минуту жена оказалась перед ним, он размозжил бы ей голову телефоном.
Как всегда бывает вечером, в холле высотного здания гулко раздавались звуки шагов. Все лифты оказались заняты. Наконец двери одной кабины разъехались в стороны — и из лифта вышел отец Малышева. Георгий поздоровался. Андрей Виссарионович, не отвечая на приветствие, прошел мимо, посмотрев сквозь Гольцова ледяным взглядом.
Отчего-то эта встреча Георгия расстроила. В общих чертах он представлял себе разговор Малышева-отца с Полонским: проходимец врывается к ним в дом, терроризирует его жену, копается в личной жизни их сына… А все из-за того, что вчера вечером Георгий снова был у Малышевых и говорил с Вероникой Николаевной, но на этот раз беседа у них вышла не такая задушевная и чаем с вареньем Юрина мать его не угощала. Плохой у них вышел разговор, что скрывать…
А теперь, после визита Малышева-старшего к Полонскому, не избежать еще и плохого разговора с шефом. Можно только оттянуть — до завтра…
Винчестер спал сном младенца на составленных в ряд стульях, накрыв курткой голову. Тяжелые ботинки, которые он забыл сменить с наступлением теплого сезона, валялись под столом. Свежевыстиранные носки сохли на радиаторе батареи. Георгий карандашом пощекотал его босые ступни. Эдик вздрогнул, вскочил и сел, соображая, где он и что с ним.
— Ехал бы домой, — подсказал Георгий.
— А! — отмахнулся Винчестер. — Возьмите что успел настричь. Остальное — завтра.
Он зевнул и потянулся так, что захрустели суставы.
— Ладно, пусть завтра, — согласился Георгий. — Езжай домой, полуночник.
Неприметное двухэтажное строение на пересечении двух старинных переулков в районе Якиманки принадлежало военному ведомству, посему на городских планах не значилось. Каким образом Яцеку удалось оформить это строение в долговременную аренду — секрет, но, зная Михальского, удивляться не приходилось. Яцек, в отличие от Гольцова, умел проворачивать многие такие вощи и потому ездил на джипе, а Гольцов довольствовался старой «шестеркой».
На первом этаже здания размещалось частное охранное агентство «Кондор» — детище и вотчина Михальского. На второй этаж вела крутая железная лестница, прилепившаяся к внешней стене здания. Лестница, похожая на корабельный трап и заканчивавшаяся балконом, с высоты которого открывался вид на памятник Петру Первому, купола храма Христа Спасителя и вообще — московский пейзаж. Гостей Яцек уверял в том, что поэтесса Марина Цветаева некогда жила рядом, в доме, на месте которого сейчас высился трехметровый бетонный забор и коробка засекреченного военного объекта. На самом деле Яцек выдумывал. Дом Цветаевой стоял не здесь, а в арбатских заулках, в районе Тверской.
