Наталья Андреева - Стикс - 2
— Да ты мне и раньше не нравилась.
— А ты попал, — злорадно говорит она. — Из этого дома одна дорога: на тот свет.
— Вместе туда пойдем, — усмехается он. А внутри все дрожит. Умирать-то не хочется.
— Э, нет. Я домой вернусь. К маме.
— В Хабаровск, что ли?
Она смеется. Смех злой, хриплый.
— Отчего же в Хабаровск? — говорит женщина, прищурив яркие глаза, которые без ресниц кажутся еще огромнее. Страшные глаза.
— Думаешь, тебя так просто отпустят?
— А что с меня взять? Я ж ничего не знаю. И ничего не помню. Отпустят.
Он вновь с тоской смотрит в окно. Ее-то отпустят. Неужели же это не Ольга? Ключи от машины Саранского в сумочке у кассирши, изменившиеся привычки. Но за что же она тогда его так ненавидит? А за что ей его любить? Вспомнить сцену в супермаркете, с двумя батонами. Память умерла, а инстинкты остались. Его ненавидит ее подсознание. Все логично.
За окном какое-то движение. Он слышит шум мотора. Нет, моторов. Должно быть, к соседям гости приехали. А почему в будний день? Да какая разница? Приехали и приехали. Зевает. К нему это не имеет никакого отношения. От соседей отделяет высокий забор, и вообще: кому есть дело до него и его страданий? И вдруг…
Сначала раздается взрыв, и он видит, как падают железные ворота. Его ворота! Одна только доставка обошлась в…
В дыму появляются люди в камуфляже и черных шлемах-масках. В руках у них автоматы. Какое-то время он смотрит, не отрываясь, как они бегут к дому, беспрерывно стреляя. Потом только соображает: надо же лечь на пол!
— Что это?! — кричит женщина.
В грохоте выстрелов ее голоса не слышно. Рот широко открыт, понятно, что она кричит. Теперь уже «А-а-а!!!». Потом она тоже падает на пол, зажимает ладонями уши и замирает. Он ползет к двери. В коридоре уже никого. Охранники залегли на веранде и отстреливаются. И тут он догадывается: за ним пришли! Эмильевич получил послание! И он ликует. Наконец-то!
Но что делать? Нападающих много, зато у тех, что охраняют дом, позиция выгоднее. Они под защитой толстых стен. По коттеджу палят непрерывно, отстреливаются же, как огрызаются, коротко, очередь — пауза. Вновь автоматная очередь и вновь пауза. Он начинает различать чужих и своих. Кажется, что и автоматы разговаривают по-разному. Выходов в доме два, он кидается к запасному. Но там залег один из охранников. Автомат нацелен в сторону противника. Он видит, как через забор со стороны леса перелезают трое. Из коттеджа раздается автоматная очередь, и двое падают на землю. Третий бежит к крыльцу. Нет, залег за кустами. Еще одна очередь. К дому так просто не подойти.
Напасть на охранника? Мысль ему не нравится, и он вспоминает об окне в чулане. Может, там, с той стороны, никого нет? И кидается к двери в чулан.
— Куда?! А я?! — кричит женщина.
— Да пошла бы ты… — отмахивается он.
Она тоже выскакивает в коридор, но в это время в стрельбе короткая пауза, охранник оборачивается и нацеливает на женщину автомат:
— Назад!
Она шарахается обратно в кухню, он же успевает нырнуть в чулан, потому что в этот момент опять начинается стрельба. Раздается звон разбитого стекла. Окна в его замечательном доме испорчены. Зато он слышит: умолк один из автоматов его тюремщиков. Убили? Будут по одному выбивать? И сколько придется дожидаться, пока расправятся со всеми? Вчера их было семеро, включая Петра Ивановича. Он куда-то уехал, прихватив с собой двоих. Значит, их осталось четверо. Одного убили. Еще трое? Двое на веранде, один у черного хода. Долго же это будет продолжаться!
Окно в чулане узкое. Руки дрожат, когда он пытается отодвинуть шпингалет. Наконец ему это удается. Открывает окно и выглядывает наружу. Так и есть: с этой стороны дома никого. Они ведут бой у веранды и со стороны леса. Вновь пауза. Он догадывается: готовятся к штурму. Сколько же их?
Он ложится грудью на подоконник и пытается через него переползти. Протиснуться в окно удается с трудом. Тесно, неудобно и… страшно. А вдруг заметят? Наконец он переваливается через подоконник и плюхается на землю. На четвереньках ползет к беседке, за которой можно укрыться. Вроде бы никто не заметил его маневра и пока не хватился.
Спрятавшись за беседкой, он в щели между досками смотрит: что происходит у веранды? Так и есть: они готовятся к штурму. Один из нападающих, видимо главный, встает во весь рост и машет рукой:
— Вперед!
В этот момент он поднимается на дрожащих ногах, выходит из-за беседки, вскидывает руки и кричит:
— Эй! Сюда! Я здесь! Сюда!
Тут же автоматная очередь с веранды в его сторону. Но пули, похоже, не долетают. На беседке ни выщерблины, ни царапины. Он все равно ныряет обратно за беседку, успев заметить, как в его сторону бегут трое. Сил нет, он садится, привалившись спиной к деревянному столбику, и бормочет: «Ну, слава богу! Слава богу! Слава…»
Время, пока они бегут, кажется вечностью. Наконец его спасители рядом.
— Алексей Петрович? — запыхавшись, спрашивает один.
— Д-да.
— Пойдемте.
Они помогают подняться, ноги его не держат. С веранды вновь раздается пальба.
— Не бойтесь, им неудобно в нас стрелять, — успокаивает один из спасителей. — Не попадут.
— Нас прикроют, — говорит другой.
И в самом деле, на веранду обрушивается шквал прицельного огня. Он, содрогаясь, слышит, как пули терзают обшивку его сокровища. Господи, что ж они сделали с домом?! А ведь кредит еще не выплачен!
Меж тем спасители тащат его к воротам.
— Отходим!!! — орет главный и машет рукой. Выходит, целью операции был он, женщина им не нужна.
— Отходим!!!
За воротами три машины, джип и два микроавтобуса. Его сажают в джип с тонированными стеклами, на заднее сиденье. Буквально на ходу в машину впрыгивает руководитель операции и садится рядом с ним, справа. Кричит водителю:
— Поехали! Быстро!
Он косится на автомат, лежащий на коленях у спасителя, еще теплый. Пахнет порохом. Его сосед наконец снимает маску-шлем.
— Где-то я вас видел? — бормочет он.
— В офисе у Павла Эмильевича! — скаля зубы, говорит тот. — Он получил ваше послание.
— А каким образом…
— Момент.
«Старший по пальбе» достает из внутреннего кармана мобильный телефон.
— Павел Эмильевич? Операция прошла успешно! Везем к вам! — и уже обращаясь к нему: — Как самочувствие?
— Нормально, — дрожащими губами еле выговаривает он, вспомнив нацеленный автомат своего тюремщика.
— Двоих подстрелили! У нас тоже потери! Но в целом все по плану!
— Окна… побили. Евровагонку. Сайдинг… — он чуть не плачет.
— Сайдинг? — скалит зубы его спаситель. — Люди — расходный материал. А ваш сайдинг…
Трам-пам-пам. Или пи-пи-пи, которым прикрывают нецензурные выражения на ТВ. Вот что такое его сайдинг. И его кредит. На войне другие ценности. Ему кажется, что дорогие вещи эти люди крошат автоматными очередями с особым удовольствием.
— А женщина? — вспоминает он.
— Насчет женщины указаний не было. А что, и женщина была? — подмигивает спаситель. — Скучать, значит, не приходилось?
— Это не женщина… Ведьма, — бормочет он. — Так ей и надо.
Их сопровождают два микроавтобуса. В лесу останавливаются и сгружают все оружие в один. Хлопает дверца.
— Все, операция завершена, — подводит итог «старший по пальбе». — Они нас не преследуют. У них раненые и женщина. Наших — в больницу. Оружие — на базу. Разбежались.
Дальше они едут уже без сопровождения. Молча.
…Минут через сорок он в офисе у Ахатова. В сопровождении спасителя идет в приемную. Секретарша вскакивает и смотрит на них с любопытством. Это первое чувство, которое он видит на ее хорошеньком личике, хотя встречались они неоднократно. Королева снежных покоев холодна, как лед.
— Проходите, — приглашают их в кабинет хозяина. Павел Эмильевич поднимается из-за стола и идет к нему навстречу с распростертыми объятиями:
— Леша! Раз тебя видеть! Честное слово, рад!
Обнимает с чувством, с толком, с расстановкой. По-отечески. Его буквально затапливает чувство благодарности к Освободителю.
— Павел Эмильевич… — бормочет он дрожащими губами. — Павел Эмильевич… Я…
— Ну, успокойся, Леша. Успокойся. Все позади. — И в открытую дверь: — Алиса, кофейку нам! Или чего-нибудь покрепче?
— Вы же знаете, я не пью…
— Ну, по такому случаю можно. Ты садись. Алиса, коньячку! Тебе надо выпить, Леша. Страшно было?
— Да.
Он без сил плюхается в белоснежное кресло. Алиса приносит коньяк и закрывает дверь кабинета. Ахатов сам разливает по рюмкам янтарную жидкость. Говорит настойчиво:
— Пей.
Он, морщась, пьет коньяк. Из глаз — слезы. То ли от крепкого спиртного, то ли потому, что напряжение спало. Вроде бы отпустило.
— Ну, давай, Леша, рассказывай, — добродушно говорит Эмильевич.
Он говорит долго, сбивчиво, путано. Ахатов слушает молча, не прерывая, не задавая вопросов, и уже один выпивает еще рюмку коньяку.
